Неточные совпадения
Весь день этот, за исключением поездки к Вильсон, которая заняла у нее два часа, Анна провела
в сомнениях о том, всё ли кончено или есть
надежда примирения и надо ли ей сейчас уехать или еще раз увидать его. Она ждала его целый день и вечером, уходя
в свою
комнату, приказав передать ему, что у нее голова болит, загадала себе: «если он придет, несмотря на слова горничной, то, значит, он еще любит. Если же нет, то, значит, всё конечно, и тогда я решу, что мне делать!..»
Он уже не ходил на четверть от полу по
комнате, не шутил с Анисьей, не волновался
надеждами на счастье: их надо было отодвинуть на три месяца; да нет!
В три месяца он только разберет дела, узнает свое имение, а свадьба…
— Я скоро опомнилась и стала отвечать на поздравления, на приветствия, хотела подойти к maman, но взглянула на нее, и… мне страшно стало: подошла к теткам, но обе они сказали что-то вскользь и отошли. Ельнин из угла следил за мной такими глазами, что я ушла
в другую
комнату. Maman, не простясь, ушла после гостей к себе.
Надежда Васильевна, прощаясь, покачала головой, а у Анны Васильевны на глазах были слезы…
— Наутро, — продолжала Софья со вздохом, — я ждала, пока позовут меня к maman, но меня долго не звали. Наконец за мной пришла ma tante,
Надежда Васильевна, и сухо сказала, чтобы я шла к maman. У меня сердце сильно билось, и я сначала даже не разглядела, что было и кто был у maman
в комнате. Там было темно, портьеры и шторы спущены, maman казалась утомлена; подло нее сидели тетушка, mon oncle, prince Serge, и папа…
Этот старинный дом, эти уютные
комнаты, эта старинная мебель, цветы, лица прислуги, самый воздух — все это было слишком дорого для него, и именно
в этой раме
Надежда Васильевна являлась не просто как всякая другая девушка, а последним словом слишком длинной и слишком красноречивой истории,
в которую было вплетено столько событий и столько дорогих имен.
Старый бахаревский дом показался Привалову могилой или, вернее, домом, из которого только что вынесли дорогого покойника. О
Надежде Васильевне не было сказано ни одного слова, точно она совсем не существовала на свете. Привалов
в первый раз почувствовал с болью
в сердце, что он чужой
в этом старом доме, который он так любил. Проходя по низеньким уютным
комнатам, он с каким-то суеверным чувством надеялся встретить здесь
Надежду Васильевну, как это бывает после смерти близкого человека.
Зося сделалась необыкновенно внимательна
в последнее время к
Надежде Васильевне и часто заезжала навестить ее, поболтать или увезти вместе с собой кататься. Такое внимание к подруге было тоже новостью, и доктор не мог не заметить, что во многом Зося старается копировать
Надежду Васильевну, особенно
в обстановке своей
комнаты, которую теперь загромоздила книгами, гравюрами серьезного содержания и совершенно новой мебелью, очень скромной и тоже «серьезной».
Только что
Надежда Васильевна пришла
в свою
комнату, как почти сейчас же за нею прибежала Верочка, вся перепуганная и бледная. Она едва могла проговорить...
Перед рождеством Привалов почти все время провел
в Гарчиках; к Бахаревым он заходил раза два, но все как-то неудачно:
в первый раз
Надежда Васильевна не показалась из своей
комнаты, во второй она куда-то уехала только что перед ним.
Надежда Васильевна вечером тоже редко показывалась на половине Марьи Степановны, потому что обыкновенно
в это время занималась у себя
в комнате, — «читала
в книжку», как говорила про нее Марья Степановна.
Несколько раз
Надежда Васильевна выходила из своей
комнаты с твердой решимостью сейчас же объясниться с отцом, но у нее опускались каждый раз руки, начинали дрожать колени, и она возвращалась опять
в свою
комнату, чтобы снова переживать свои тайные муки.
Надежда Васильевна попалась Верочке
в темном коридорчике; она шла
в свою
комнату с разогнутой книгой
в руках.
Надежда Васильевна прошла
в комнату матери, а Верочка на цыпочках пробралась к самой передней и
в замочную скважину успела рассмотреть Привалова. Он теперь стоял посреди
комнаты и разговаривал с старым Лукой.
В комнате больного попеременно дежурили Привалов, Нагибин или сам доктор. Что касается
Надежды Васильевны, то доктор непременно настаивал, чтобы она переселилась
в деревню, где не будет слышать стонов и воплей несчастного больного.
Надежда Васильевна после рождества почти все время проводила
в своей
комнате, откуда показывалась только к обеду, да еще когда ходила
в кабинет отца.
На синем атласном диване с тяжелыми шелковыми кистями сидела Зося, рядом с ней, на таком же атласном стуле, со стеганой квадратами спинкой, помещалась
Надежда Васильевна, доктор ходил по
комнате с сигарой
в зубах, заложив свои большие руки за спину.
Старик покосился
в угол, где стояла маленькая детская кроватка; его точно что кольнуло, и
Надежда Васильевна заметила, как он отвернулся, стараясь смотреть
в другую сторону. Маленькая Маня спала детским крепким сном, не подозревая, какую душевную муку подняло
в душе старика ее невинное присутствие
в этой
комнате.
За последние три недели
Надежда Васильевна слишком много пережила
в своей
комнате и была несказанно счастлива уже тем, что могла
в такую критическую минуту оставаться одна.
Павел пожал плечами и ушел
в свою
комнату; Клеопатра Петровна, оставшись одна, сидела довольно долго, не двигаясь с места. Лицо ее приняло обычное могильное выражение: темное и страшное предчувствие говорило ей, что на Павла ей нельзя было возлагать много
надежд, и что он, как пойманный орел, все сильней и сильней начинает рваться у ней из рук, чтобы вспорхнуть и улететь от нее.
В тесной
комнате рождалось чувство духовного родства рабочих всей земли. Это чувство сливало всех
в одну душу, волнуя и мать: хотя было оно непонятно ей, но выпрямляло ее своей силой, радостной и юной, охмеляющей и полной
надежд.
Приехав три дня тому назад
в город, он к родственнице не явился, остановился
в гостинице и пошел прямо
в клуб —
в надежде отыскать где-нибудь
в задней
комнате какого-нибудь заезжего банкомета или по крайней мере стуколку.
— Принеси ты мне, Семен, этой рыбки — знаешь? — командовал полициймейстер
в передней. — А вы,
Надежда Петровна, все еще
в слезах! Матушка! голубушка! да что ж это такое? — продолжал он, входя
в комнату, — ну, поплакали! ну и будет! глазки-то, глазки-то зачем же портить!
Бламанже удалялся
в другую
комнату и оттуда робко вслушивался, как вздыхала
Надежда Петровна.
Надежде Петровне показалось, что его стесняет портрет старого помпадура! Его сняли со стола и повесили на стену. Но и оттуда он как будто бы примечал. Тогда надворный советник Бламанже предложил перенести его, как личного своего друга,
в свою
комнату.
Надежда Петровна задумалась, вздохнула… и согласилась.
Вспоминала об этом
Надежда Петровна
в теперешнем своем уединении, вспоминала, как после этого она приехала домой, без всякой причины бегала и кружилась по
комнатам, как Бламанже ползал по полу и целовал ее руки; вспоминала… и сердце ее вотще зажигалось, и по щекам текли горькие-горькие слезы…
Наш Борис тряхнул чубом и еще с большим ожесточением стал глотать остывающий чай. И мне и Борису показалось, что генеральша приказала подать индюка единственно затем, чтоб унизить этим нас, занимавших
в комнате лучшее место, но скромно подкреплявшихся чаем и разогретыми пирожками. Все мы были немало переконфужены этим начинавшим подавлять нас великосветским соседством и нетерпеливо ждали появления индюка,
в надежде, что вслед за тем гости наши покушают и уедут.
Он ласково и сочувственно улыбался, голос у него был такой мягкий…
В комнате повеяло теплом, согревающим душу.
В сердце девушки все ярче разгоралась робкая
надежда на счастье.
Но однажды хозяин привёл его
в дом, где было собрано бесчисленное количество красивых вещей, удивительное оружие, одежды из шёлка и парчи;
в душе мальчика вдруг всколыхнулись забытые сказки матери, радостно вздрогнула окрылённая
надежда, он долго ходил по
комнатам, растерянно мигая глазами, а когда возвратились домой, спросил хозяина...
Надежда Антоновна. Пойдемте
в мою
комнату, обсудимте вопрос со всех сторон. Главное, чтоб приличие было сохранено.
После обеда генерал и Янсутский перешли вместе
в говорильную
комнату, велев себе туда подать шампанского. Там они нашли Долгова, читающего газету, который обыкновенно, за неимением денег платить за обед, приезжал
в клуб после своего, более чем скромного, обеда,
в надежде встретить кого-нибудь из своих знакомых и потолковать по душе. Янсутский, взглянув на Долгова, сейчас припомнил, что он видел его
в Собрании ужинающим вместе с Бегушевым.
Граф Хвостиков встал и начал расхаживать по
комнате; он сохранял еще маленькую
надежду, что самой идеей газеты Бегушев будет привлечен
в их пользу.
Лаевский повернул
в эту
комнату и увидел Кирилина, а рядом с ним
Надежду Федоровну.
Желтое, сонное лицо, вялый взгляд и зевота, которые бывали у
Надежды Федоровны после лихорадочных припадков, и то, что она во время припадка лежала под пледом и была похожа больше на мальчика, чем на женщину, и что
в ее
комнате было душно и нехорошо пахло, — все это, по его мнению, разрушало иллюзию и было протестом против любви и брака.
Около палисадника показалась
Надежда Федоровна. Не замечая, что на лавочке сидит Ачмианов, она прошла тенью мимо него, отворила калитку и, оставив ее отпертою, вошла
в дом. У себя
в комнате она зажгла свечу, быстро разделась, но не легла
в постель, а опустилась перед стулом на колени, обняла его и припала к нему лбом.
Приехав домой, Лаевский и
Надежда Федоровна вошли
в свои темные, душные, скучные
комнаты. Оба молчали. Лаевский зажег свечу, а
Надежда Федоровна села и, не снимая манто и шляпы, подняла на него печальные, виноватые глаза.
Я кивнул ему головой. Я был тогда очень счастлив: я видел, что
Надежда Николаевна понемногу успокаивается, и — кто знает? — может быть, жизнь ее за последние три года сделается для нее только далеким воспоминанием, не пережитыми годами, а лишь смутным и тяжелым сновидением, после которого, открыв глаза и видя, что ночь тиха, что
в комнате все по-прежнему, радуешься, что это был только сон.
Прошло еще три или четыре сеанса.
Надежда Николаевна приходила ко мне
в десять или одиннадцать часов и оставалась до сумерек. Не раз я просил ее остаться пообедать с нами, но она всегда, как только кончался сеанс, поспешно уходила
в другую
комнату, переодевалась из синего платья
в свое черное и тотчас же прощалась.
Я привел
Надежду Николаевну
в комнату; она едва стояла на ногах и дрожала, как
в лихорадке. Она смотрела на меня все тем же испуганным взглядом и
в первую минуту не могла сказать слова. Я усадил ее и дал ей воды.
Записки Лопатина. Гельфрейх побежал за доктором, жившим на одной с нами лестнице; я принес воды, и скоро истерический припадок прошел.
Надежда Николаевна сидела
в углу дивана, на который мы с Гельфрейхом перенесли ее, и только изредка тихонько всхлипывала. Я боялся потревожить ее и ушел
в другую
комнату.
Тетерев(кланяясь вслед ему). Желаю счастия, грабитель! Ты незаметно для себя отнял мою последнюю
надежду и… черт с ней! (Идет к столу, где оставил бутылку, и замечает
в углу
комнаты фигуру Татьяны.) Это-о кто, собственно говоря?
Надежда Алексеевна засмеялась, и понемногу все засмеялись
в комнате.
Он и сам не верил
в возможность таких соперников, а теперь убедился
в этом. Но и его
надежды на взаимность, до сих пор горячо волновавшие его, совершенно поколебались, особенно когда она не согласилась остаться с ним под предлогом, что «щипцы остынут», и потом, на просьбу его позволить зайти к ней
в комнату, при новой колкости на Молчалина, она ускользнула от него и заперлась.
Часто
в это лето я приходила наверх,
в свою
комнату, ложилась на постель, и вместо прежней весенней тоски желаний и
надежд в будущем тревога счастия
в настоящем обхватывала меня.
Надежды на выздоровление он не имел никакой, как и все, но от
комнаты,
в которой умирала Лиза, не отходил и обыкновенно сидел
в комнате рядом.
Но вдруг среди этих дум, озарённый одной догадкой или предчувствием, он вздрогнул всем телом, быстро вскочил на ноги и, подбежав к двери своей
комнаты, отпер её. Потом, улыбаясь, снова лёг
в постель и стал смотреть на дверь, думая про себя с
надеждой и восторгом: «Это бывает… бывает…»
В этом состоянии, близком к бреду безумия, рнсуя
в воображении сладострастные картины, Ипполит Сергеевич не замечал, что дождь прекратился и
в окна его
комнаты с ясного неба смотрели звёзды. Он всё ждал звука шагов женщины, несущей ему наслаждение. Порой, на краткий миг,
надежда обнять девушку гасла
в нём; тогда он слышал
в учащённом биении своего сердца упрёк себе и сознавал, что состояние, переживаемое им, позорно для него, болезненно и гадко.
Надежда Ивановна (отталкивая его).Перестань!.. Сумасшедший!.. Довольно!.. Ты волосы мне все растрепал. (Вырывается и бежит от него к себе
в комнату.)
Чтобы не беспокоить
Надежду Федоровну, которая с моим братом сидела
в соседней
комнате, он вывел Яковлева
в залу, затворил дверь
в гостиную, приказал подать самовар, бутылку рому и огромную чашку, которую не грех было назвать маленькой вазой, и мы втроем сели посреди
комнаты около круглого стола.
На одной квартире с Шушериным,
в особых
комнатах, жила
Надежда Федоровна, вдова его приятеля, замечательного московского актера И. И. Калиграфа.
Надежда Федоровна была постоянной нашей собеседницей, присутствовала и при чтениях; но когда Яков Емельянович рассказывал про свою забубенную молодость или ставил меня на какие-нибудь роли, она уходила
в свою
комнату, уводила с собой моего брата, разговаривала с ним или заставляла читать вслух.