Неточные совпадения
— Вы — дура! — заявил Самгин. — Я вас
выгоню, — крикнул он и тотчас устыдился своего гнева, а
женщина, следуя за ним по пятам, говорила однотонно и убийственно скучно...
— Вот
женщины! — не вытерпел я и вскинул плечами. Наконец служанка затопила печку и принялась было прибирать, но я с жаром
выгнал ее и наконец-то запер дверь.
Почему
женщина, устраненная от всякой общественной деятельности, даже у себя дома не имеет своего собственного угла, и ее всегда могут
выгнать из дому отец, братья, муж, наконец собственные сыновья?
Шел разговор о богатстве, и Катерине Васильевне показалось, что Соловцов слишком занят мыслями о богатстве; шел разговор о
женщинах, — ей показалось, что Соловцов говорит о них слишком легко; шел разговор о семейной жизни, — она напрасно усиливалась
выгнать из мысли впечатление, что, может быть, жене было бы холодно и тяжело жить с таким мужем.
Бедные матери, скрывающие, как позор, следы любви, как грубо и безжалостно
гонит их мир и
гонит в то время, когда
женщине так нужен покой и привет, дико отравляя ей те незаменимые минуты полноты, в которые жизнь, слабея, склоняется под избытком счастия…
Летят… Из мерзлого окна
Не видно ничего,
Опасный
гонит сон она,
Но не прогнать его!
Он волю
женщины больной
Мгновенно покорил
И, как волшебник, в край иной
Ее переселил.
Тот край — он ей уже знаком, —
Как прежде неги полн,
И теплым солнечным лучом
И сладким пеньем волн
Ее приветствовал, как друг…
Куда ни поглядит:
«Да, это — юг! да, это юг!» —
Всё взору говорит…
Это была тоже довольно гордая
женщина, в своем только роде, несмотря на то что завела дружбу там, откуда ее брата почти
выгнали.
Нюрочка поняла только, что они все время говорили про какую-то Аграфену, а потом еще про какую-то
женщину, которую следовало непременно
выгнать из дому.
— Слушай, Коля, это твое счастье, что ты попал на честную
женщину, другая бы не пощадила тебя. Слышишь ли ты это? Мы, которых вы лишаете невинности и потом
выгоняете из дома, а потом платите нам два рубля за визит, мы всегда — понимаешь ли ты? — она вдруг подняла голову, — мы всегда ненавидим вас и никогда не жалеем!
Мать простила, но со всем тем
выгнала вон из нашей комнаты свою любимую приданую
женщину и не позволила ей показываться на глаза, пока ее не позовут, а мне она строго подтвердила, чтоб я никогда не слушал рассказов слуг и не верил им и что это все выдумки багровской дворни: разумеется, что тогда никакое сомнение в справедливости слов матери не входило мне в голову.
«Мой дорогой друг, Поль!.. Я была на похоронах вашего отца, съездила испросить у его трупа прощение за любовь мою к тебе: я слышала, он очень возмущался этим… Меня, бедную, все, видно,
гонят и ненавидят, точно как будто бы уж я совсем такая ужасная
женщина! Бог с ними, с другими, но я желаю возвратить если не любовь твою ко мне, то, по крайней мере, уважение, в котором ты, надеюсь, и не откажешь мне, узнав все ужасы, которые я перенесла в моей жизни… Слушай...
Порфирий Владимирыч между тем продолжал с прежнею загадочностью относиться к беременности Евпраксеюшки и даже ни разу не высказался определенно относительно своей прикосновенности к этому делу. Весьма естественно, что это стесняло
женщин, мешало их излияниям, и потому Иудушку почти совсем обросили и без церемонии
гнали вон, когда он заходил вечером на огонек в Евпраксеюшкину комнату.
Ветер лениво
гнал с поля сухой снег, мимо окон летели белые облака, острые редкие снежинки шаркали по стёклам. Потом как-то вдруг всё прекратилось, в крайнее окно глянул луч луны, лёг на пол под ноги
женщине светлым пятном, а переплёт рамы в пятне этом был точно чёрный крест.
Вы, верно, знаете, что Рапп
выгнал из Данцига более четырехсот обывателей, в том числе множество
женщин и детей.
И на том же самом месте, где списана песня Деворы, вечная книга уже начинает новую повесть: тут не десять тысяч мужей боятся идти и зовут с собою
женщину, а горсть в три сотни человек идет и
гонит несметный стан врагов своих.
Дульчин. Зачем же это, Юлия, зачем? Это просто возмутительно! Эх вы,
женщины! Человек набивается с деньгами, а ты его
гонишь прочь. Такие люди нужны в жизни, очень нужны, пойми ты это!
«Старушка очень довольна будет! — бессвязно думала
женщина, одеваясь. —
Выгнал…»
Гнали стадо. Разноголосое мычание коров, сглаженное далью, красиво и мягко сливалось с высокими голосами
женщин и детей. Звучали бубенчики, растерянно блеяли овцы, на реке плескала вода, кто-то, купаясь, ржал жеребцом.
Ответ вспыхивал пред нею в образе пьяного мужа. Ей было трудно расстаться с мечтой о спокойной, любовной жизни, она сжилась с этой мечтой и
гнала прочь угрожающее предчувствие. И в то же время у неё мелькало сознание, что, если запьёт Григорий, она уже не сможет жить с ним. Она видела его другим, сама стала другая, прежняя жизнь возбуждала в ней боязнь и отвращение — чувства новые, ранее неведомые ей. Но она была
женщина и — стала обвинять себя за размолвку с мужем.
Онуфрий. Нет, именно духовный отец. Я прошу тебя,
женщина, как бы тебя ни звали, люби моего Колю. Это такая душа, это такая душа… (Всхлипывает.) И когда вы женитесь и образуете тихое семейство, я навсегда поселюсь у вас. Ты меня не
выгонишь, Коля, как этот адвокат?
Торопливо проходят. Ветер
гонит струйки пыли. Бледная
женщина продает розы.
— Зачем, зачем вы, доктор, не сказали?! — твердила
женщина, плача и захлебываясь, безумно стуча себе кулаком по бедру. — Ведь мне теперь по миру идти, злодей меня на улицу
выгонит!
Тверские гимназисты торжественно
выгнали из общественного собрания даму, несмотря на то, что у нее имелся входной билет, за то только, что она была… жена капельмейстера. Тверские гимназисты имели мужество издеваться над смущением и слезами этой
женщины.
В то первое время замечательная, оригинальная красота этой
женщины хотя и производила на него свое невольно обаятельное впечатление, но эта красота, это богатство и роскошь тела говорили одной только чувственности — ощущение, которое, при мысли о любви к Татьяне, Хвалынцев
гнал от себя и безусловно осуждал его, хотя это ощущение все-таки, помимо его собственной воли, как тать закрадывалось в душу и смущало его порою.
— Нет, так, из жалости привезла его, — быстро ответила
женщина, видимо не любившая молчать. — Иду по пришпехту, вижу — мальчонка на тумбе сидит и плачет. «Чего ты?» Тряпичник он, третий день болеет; стал хозяину говорить, тот его за волосья оттаскал и
выгнал на работу. А где ему работать! Идти сил нету! Сидит и плачет; а на воле-то сиверко, снег идет, совсем закоченел… Что ж ему, пропадать, что ли?
— Так я тебя
выгоню из дому! — крикнул Николай Евграфыч и затопал ногами. —
Выгоню вон, низкая, гнусная
женщина!
Георгий Дмитриевич. Да? И ничтожество еще тем соблазнительно для
женщины, Алеша, что с ним нет греха. Разве он человек? разве он мужчина? Так, подползло что-то в темноте, и… Потом его можно
выгнать, потом все можно забыть… искренно забыть, как умеют забывать
женщины, забыть даже до возмущения, если кто-нибудь осмелится напомнить. Как? Я? — с ним? Правда, иногда от ничтожеств родятся дети… У нас нет коньяку? — это вода, а не вино. Дай мне коньяку, скорее!
Караулов в бешеной злобе на самого себя
гнал из своего внутреннего я это недовольство. Усилиями своего разума доказывал, что лучшего, более чистого, более высокого отношения к
женщине он не понимает, не признает и не желает, а сердце между тем говорило другое и трепетно замирало при мысли о том, что другой — его друг — хотя и не заслуженно, но имеет все права на эту
женщину.
Ты сделал дурно,
женщина без тебя осталась бы добродетельною супругой и уважаемой матерью. Если муж
выгоняет свою жену по заслугам, то на тебе, разрушителе своего собственного семейства, лежит обязанность принять эту
женщину и обеспечить ее существование.
— Вот, ваше сиятельство, как переменяются на сцене жизни роли… Несколько лет тому назад я на коленях вместе с вашим сыном умоляла вас о согласии на наш брак… Я была тогда, хотя и опозоренная князем Виктором, но еще совершенно молодая, наивная и неиспорченная
женщина, почти ребенок, в моих жилах текла и тогда, как течет и теперь, такая же княжеская кровь, как и в ваших детях, но вы не только не изъявили этого согласия, но
выгнали меня со двора, как ненужную собачонку.
Да, так принято, повозиться с
женщиною, мы ведь на это только и годимся; нет, по сущей правде, мы достойны сожаления за то, что обречены жить с такими существами; когда мы надоедим, нас очень просто
выгоняют: ступай, матушка, ищи другого!
Она медленно заговорила. Она бы должна его
выгнать тотчас же, но ее муж говорил ей… что он в гимназии был его единственным другом, почти братом… И он, красивый, богатый, который имеет свободный выбор между множеством
женщин, которому стоит лишь протянуть руку, чтобы все желания его исполнились, он вознамерился обворовать ее мужа, ее бедного мужа, у которого единственное сокровище — она!..
— Люблю?.. — с иронической улыбкой повторила она уже более мягким тоном. — Люблю?.. А где же вы были до сих пор? Почему вы не бросились на поиски любимой вами
женщины, как только что вернулись из-за границы, узнав, что ваша матушка с позором
выгнала за ворота вашу жену перед людьми и перед Богом, как вы называли меня когда-то?..
«Прогнать… — снова появилась в его голове мысль. — Да как же прогнать больную… Ведь не собака, и ту не
выгонит больную хороший хозяин… А это все-таки
женщина, столько лет бывшая мне близкой, преданной… Нельзя прогнать!.. Пусть выздоровеет!..»
Она крикнула и рванулась. Прибежала Марьета, и обе
женщины начали разом крикливо болтать. Но он покрыл их голоса и
выгнал обеих гневным окриком.
— Несите их вон с глаз моих! — нервно кричала исступленная
женщина,
выгоняя из комнаты встречающих ее нянек и, бросаясь после того на постель, рыдала страшно, как бесноватая, со стоном, с каким-то страшным, пугающим весь дом визгом и судорогами в горле.