Неточные совпадения
Курчавую и смуглую,
С серьгой (мигало солнышко
На белой той серьге),
Другую — лошадиную
С веревкой
сажен в пять.
Каждая рота имеет шесть
сажен ширины — не больше и не меньше; каждый дом имеет три окна, выдающиеся
в палисадник,
в котором растут: барская спесь, царские кудри, бураки и татарское мыло.
Левин презрительно улыбнулся. «Знаю, — подумал он, — эту манеру не одного его, но и всех городских жителей, которые, побывав раза два
в десять лет
в деревне и заметив два-три слова деревенские, употребляют их кстати и некстати, твердо уверенные, что они уже всё знают. Обидной, станет 30
сажен. Говорит слова, а сам ничего не понимает».
После реки Вронский овладел вполне лошадью и стал удерживать ее, намереваясь перейти большой барьер позади Махотина и уже на следующей, беспрепятственной дистанции
саженей в двести попытаться обойти его.
— Ах, эти мне сельские хозяева! — шутливо сказал Степан Аркадьич. — Этот ваш тон презрения к нашему брату городским!… А как дело сделать, так мы лучше всегда сделаем. Поверь, что я всё расчел, — сказал он, — и лес очень выгодно продан, так что я боюсь, как бы тот не отказался даже. Ведь это не обидной лес, — сказал Степан Аркадьич, желая словом обидной совсем убедить Левина
в несправедливости его сомнений, — а дровяной больше. И станет не больше тридцати
сажен на десятину, а он дал мне по двести рублей.
Но начинались скачки не с круга, а за сто
сажен в стороне от него, и на этом расстоянии было первое препятствие — запруженная река
в три аршина шириною, которую ездоки по произволу могли перепрыгивать или переезжать
в брод.
Бывало, льстивый голос света
В нем злую храбрость выхвалял:
Он, правда,
в туз из пистолета
В пяти
саженях попадал,
И то сказать, что и
в сраженье
Раз
в настоящем упоенье
Он отличился, смело
в грязь
С коня калмыцкого свалясь,
Как зюзя пьяный, и французам
Достался
в плен: драгой залог!
Новейший Регул, чести бог,
Готовый вновь предаться узам,
Чтоб каждым утром у Вери
В долг осушать бутылки три.
Меж Лонгреном и Меннерсом, увлекаемым
в штормовую даль, было не больше десяти
сажен еще спасительного расстояния, так как на мостках под рукой у Лонгрена висел сверток каната с вплетенным
в один его конец грузом.
Сам сел на другом конце стола, по крайней мере, от нее на
сажень, но, вероятно,
в глазах его уже блистал тот же самый пламень, который так испугал когда-то Дунечку.
— Ну, да хочешь я тебе сейчас выведу, — заревел он, — что у тебя белые ресницы единственно оттого только, что
в Иване Великом тридцать пять
сажен [
Сажень — мера длины, равная 2,134 м. Колокольня Ивана Великого
в Кремле высотой около 40
сажен, т. е. более 80 м.] высоты, и выведу ясно, точно, прогрессивно и даже с либеральным оттенком? Берусь! Ну, хочешь пари!
Огни свеч расширили комнату, — она очень велика и, наверное, когда-то служила складом, — окон
в ней не было, не было и мебели, только
в углу стояла кадка и на краю ее висел ковш. Там, впереди, возвышался небольшой,
в квадратную
сажень помост, покрытый темным ковром, — ковер был так широк, что концы его, спускаясь на пол, простирались еще на
сажень.
В средине помоста — задрапированный черным стул или кресло. «Ее трон», — сообразил Самгин, продолжая чувствовать, что его обманывают.
До деревни было
сажен полтораста, она вытянулась по течению узенькой речки, с мохнатым кустарником на берегах; Самгин хорошо видел все, что творится
в ней, видел, но не понимал. Казалось ему, что толпа идет торжественно, как за крестным ходом, она даже сбита
в пеструю кучу теснее, чем вокруг икон и хоругвей. Ветер лениво гнал шумок
в сторону Самгина, были слышны даже отдельные голоса, и особенно разрушал слитный гул чей-то пронзительный крик...
— Н-ну, знаете! Хомяков желал содрать с Москвы двести тысяч за его кусок земли
в несколько
сажен, — крикнул кто-то.
Но, выпив сразу два стакана вина, он заговорил менее хрипло и деловито. Цены на землю
в Москве сильно растут,
в центре города квадратная
сажень доходит до трех тысяч. Потомок славянофилов, один из «отцов города» Хомяков, за ничтожный кусок незастроенной земли, необходимой городу для расширения панели, потребовал 120 или даже 200 тысяч, а когда ему не дали этих денег, загородил кусок железной решеткой, еще более стеснив движение.
Хочется ему и
в овраг сбегать: он всего
саженях в пятидесяти от сада; ребенок уж прибегал к краю, зажмурил глаза, хотел заглянуть, как
в кратер вулкана… но вдруг перед ним восстали все толки и предания об этом овраге: его объял ужас, и он, ни жив ни мертв, мчится назад и, дрожа от страха, бросился к няньке и разбудил старуху.
Полдень знойный; на небе ни облачка. Солнце стоит неподвижно над головой и жжет траву. Воздух перестал струиться и висит без движения. Ни дерево, ни вода не шелохнутся; над деревней и полем лежит невозмутимая тишина — все как будто вымерло. Звонко и далеко раздается человеческий голос
в пустоте.
В двадцати
саженях слышно, как пролетит и прожужжит жук, да
в густой траве кто-то все храпит, как будто кто-нибудь завалился туда и спит сладким сном.
«Что это за заглядыванье
в даль? — твердили вы, — что за филистерство — непременно отмеривать себе счастье
саженями да пудами?
Он прошел окраины сада, полагая, что Веру нечего искать там, где обыкновенно бывают другие, а надо забираться
в глушь, к обрыву, по скату берега, где она любила гулять. Но нигде ее не было, и он пошел уже домой, чтоб спросить кого-нибудь о ней, как вдруг увидел ее сидящую
в саду,
в десяти
саженях от дома.
Полторы кубических
сажени необходимого для человека на двенадцать часов воздуху, может быть,
в этих комнатках и было, но вряд ли больше.
— Да, я знаю камень, — ответил я поскорее, опускаясь на стул рядом с ними. Они сидели у стола. Вся комната была ровно
в две
сажени в квадрате. Я тяжело перевел дыхание.
Это замок с каменной, массивной стеной,
сажени в четыре вышины, местами поросшей мохом и ползучими растениями.
Тут мы нашли озерко с пресной водой,
сажени в три или четыре шириной и длиной и по грудь глубиной.
По изустным рассказам свидетелей, поразительнее всего казалось переменное возвышение и понижение берега: он то приходил вровень с фрегатом, то вдруг возвышался
саженей на шесть вверх. Нельзя было решить, стоя на палубе, поднимается ли вода, или опускается самое дно моря? Вращением воды кидало фрегат из стороны
в сторону, прижимая на какую-нибудь
сажень к скалистой стене острова, около которого он стоял, и грозя раздробить, как орех, и отбрасывая опять на середину бухты.
Нет, тонкими ароматами этой удивительной почвы, питающей северные деревья и цветы рядом с тропическими, на каждом клочке земли
в несколько
сажен, и не отравляющей воздуха никаким ядовитым дыханием жаркого пояса.
На
сажень от горячего источника струилась из-под дерева нить воды и тихо пропадала
в траве — вот вам и минеральный ключ!
Саженях в пятидесяти от нас плавно проплыл
в воздухе, не шевеля крыльями, орел; махнув раза три мерно крыльями над нами.
Утром мы все четверо просыпались
в одно мгновение, ровно
в восемь часов, от пушечного выстрела с «Экселента», другого английского корабля, стоявшего на мертвых якорях, то есть неподвижно,
в нескольких
саженях от нас.
Ночь была лунная. Я смотрел на Пассиг, который тек
в нескольких
саженях от балкона, на темные силуэты монастырей, на чуть-чуть качающиеся суда, слушал звуки долетавшей какой-то музыки, кажется арфы, только не фортепьян, и женский голос. Глядя на все окружающее, не умеешь представить себе, как хмурится это небо, как бледнеют и пропадают эти краски, как природа расстается с своим праздничным убором.
О дичи я не спрашивал, водится ли она, потому что не проходило ста шагов, чтоб из-под ног лошадей не выскочил то глухарь, то рябчик. Последние летали стаями по деревьям. На озерах,
в двадцати
саженях, плескались утки. «А есть звери здесь?» — спросил я. «Никак нет-с, не слыхать: ушканов только много, да вот бурундучки еще». — «А медведи, волки?..» — «И не видать совсем».
Наконец, при свете зарева, как при огненном столпе израильтян, мы, часов
в восемь вечера, завидели силуэты судов, различили наш транспорт и стали
саженях в пятидесяти от него на якорь.
Как ни привыкнешь к морю, а всякий раз, как надо сниматься с якоря, переживаешь минуту скуки: недели, иногда месяцы под парусами — не удовольствие, а необходимое зло.
В продолжительном плавании и сны перестают сниться береговые. То снится, что лежишь на окне каюты, на аршин от кипучей бездны, и любуешься узорами пены, а другой бок судна поднялся
сажени на три от воды; то видишь
в тумане какой-нибудь новый остров, хочется туда, да рифы мешают…
Мы ходили по грязным улицам и мокрым тротуарам, заходили
в магазины, прошли по ботаническому саду, но окрестностей не видали: за двести
сажен все предметы прятались
в тумане.
Такая фура очень живописна: представьте себе длинную телегу
сажени в три, с круглым сводом из парусины, набитую до того этим магометанским народом, что некоторые мужчины и дети, не помещаясь под холстиной, едва втиснуты туда,
в кучу публики, и торчат, как сверхкомплектные поленья
в возах с дровами.
В самом деле, есть откуда бросать: он весь кругом
в отвесных скалах,
сажен в десять и более вышины.
В нее надо войти умеючи, а то как раз стукнешься о каменья, которые почему-то называются римскими, или о Ноев ковчег, большой, плоский, высовывающийся из воды камень у входа
в залив,
в нескольких
саженях от берега, который тоже весь усеян более или менее крупными каменьями.
Нас издали,
саженях во ста от фрегата, и
в некотором расстоянии друг от друга окружали караульные лодки, ярко освещенные разноцветными огнями
в больших, круглых, крашеных фонарях из рыбьей кожи; на некоторых были даже смоляные бочки.
Пройдя несколько
сажен, мы подошли ко входу
в ботанический сад,
в который вход дозволен за деньги по подписке; но для путешественников он открыт во всякое время безденежно.
Они все стоят
в линию, на расстоянии около трех кабельтовых от нас, то есть около трехсот
сажен, — это налево.
Мы шли по полям, засеянным разными овощами. Фермы рассеяны
саженях во ста пятидесяти или двухстах друг от друга. Заглядывали
в домы; «Чинь-чинь», — говорили мы жителям: они улыбались и просили войти. Из дверей одной фермы выглянул китаец, седой,
в очках с огромными круглыми стеклами, державшихся только на носу.
В руках у него была книга. Отец Аввакум взял у него книгу, снял с его носа очки, надел на свой и стал читать вслух по-китайски, как по-русски. Китаец и рот разинул. Книга была — Конфуций.
Все мгновенно раздаются
в сторону, и тройка разом выпорхнет из ворот, как птица, и мчит версты две-три вскачь, очертя голову, мотая головами, потом
сажен сто резвой рысью, а там опять вскачь — и так до станции.
Стена, из серого кирпича, очень высока, на глазомер
сажен в шесть вышиною, и претолстая.
Утром стали сниматься с якоря, поставили грот-марсель, и
в это время фрегат потащило несколько десятков
сажен вперед.
Акула была
в добрую
сажень величиной.
Но явление начало бледнеть, разлагаться и вскоре,
саженях в ста пятидесяти от нас, пропало без всякого следа.
Я только что проснулся, Фаддеев донес мне, что приезжали голые люди и подали на палке какую-то бумагу. «Что ж это за люди?» — спросил я. «Японец, должно быть», — отвечал он. Японцы остановились
саженях в трех от фрегата и что-то говорили нам, но ближе подъехать не решались; они пятились от высунувшихся из полупортиков пушек. Мы махали им руками и платками, чтоб они вошли.
Зося стояла
в каком-нибудь десятке
сажен от террасы.
Но Иван Федорович, усевшийся уже на место, молча и изо всей силы вдруг отпихнул
в грудь Максимова, и тот отлетел на
сажень. Если не упал, то только случайно.
Вверху ветви деревьев переплелись между собой так, что совершенно скрыли небо. Особенно поражали своими размерами тополь и кедр. Сорокалетний молодняк, растущий под их покровом, казался жалкой порослью. Сирень, обычно растущая
в виде кустарника, здесь имела вид дерева
в пять
саженей высотой и два фута
в обхвате. Старый колодник, богато украшенный мхами, имел весьма декоративный вид и вполне гармонировал с окружающей его богатой растительностью.
Ноги беспрестанно путались и цеплялись
в длинной траве, пресыщенной горячим солнцем; всюду рябило
в глазах от резкого металлического сверкания молодых, красноватых листьев на деревцах; всюду пестрели голубые гроздья журавлиного гороху, золотые чашечки куриной слепоты, наполовину лиловые, наполовину желтые цветы Ивана-да-Марьи; кое-где, возле заброшенных дорожек, на которых следы колес обозначались полосами красной мелкой травки, возвышались кучки дров, потемневших от ветра и дождя, сложенные
саженями; слабая тень падала от них косыми четвероугольниками, — другой тени не было нигде.
Там, где ему приходилось перескочить ее — и где он полтора года тому назад действительно перескочил ее, —
в ней все еще было шагов восемь ширины да
сажени две глубины.