Неточные совпадения
Что все это означает, как
не фабрикацию испугов в умах и без
того взбудораженных простецов? Зачем это понадобилось? с какого права признано необходимым, чтобы Сербия, Болгария, Босния
не смели устроиваться по-своему, а непременно при вмешательстве Австрии? С какой стати Германия берется помогать Австрии в этом деле? Почему допускается вопиющая несправедливость к выгоде сильного и в ущерб слабому? Зачем нужно держать в страхе соседей?
Испуг до
того въелся в нас,
что мы даже совсем
не сознаем его.
И теперь имя его до
того погрузилось в мрак,
что не только никто о нем
не говорит, но даже и
не помнит его существования.
— То-то,
что ничего
не известно. Будет —
не будет, будет —
не будет? — только на эту
тему и работает голова. Слышишь шепоты, далекое урчанье, а ясного — ничего.
Известно и даже за аксиому всеми принято,
что знание освещает
не только
того, кто непосредственно его воспринимает, но, через посредство школы, распространяет лучистый свет и на темные массы.
Известно также,
что люди одаряются от природы различными способностями и различною степенью восприимчивости;
что ежели практически и трудно провести эту последнюю истину во всем ее объеме,
то, во всяком случае, непростительно
не принимать ее в соображение.
Тем не менее руководители среды очень хорошо понимают,
что от этого чуженина отделаться
не легко,
что он упорен и
не уйдет назад с одними щелчками.
Я
не знаю, как отнесется читатель к написанному выше, но
что касается до меня,
то при одной мысли о «мелочах жизни» сердце мое болит невыносимо.
Я и сам понимаю,
что, в существе, это явления вполне разнородные, но и за всем
тем не могу
не признать хотя косвенной, но очень тесной связи между ними.
Дело в
том,
что Баттенберговы проказы
не сами по себе важны, а потому,
что, несмотря на свое ничтожество, заслоняют
те горькие «мелочи», которые заправским образом отравляют жизнь.
Чтобы вполне оценить гнетущее влияние «мелочей», чтобы ощутить их во всей осязаемости, перенесемся из больших центров в глубь провинции. И
чем глубже,
тем яснее и яснее выступит ненормальность условий, в которые поставлено человеческое существование. [Прошу читателя иметь в виду,
что я говорю
не об одной России: почти все европейские государства в этом отношении устроены на один образец. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)]
— Природа! знаем мы эту природу!
Не природа, а порода. Природу нужно смягчать, торжествовать над ней надо. Нет, знаете ли
что? лучше нам подальше от этих лохматых! Пускай он идет с своей природой, куда пожелает. А вы между
тем шепните ему, чтоб он держал ухо востро.
Таким образом, губерния постепенно приводится к
тому томительному однообразию, которое
не допускает ни обмена мыслей, ни живой деятельности. Вся она твердит одни и
те же подневольные слова,
не сознавая их значения и только руководствуясь одним соображением:
что эти слова идут ходко на жизненном рынке.
Канут ли эти мелочи в вечность бесследно или будут иметь какие-нибудь последствия? —
не знаю. Одно могу сказать с некоторою достоверностью,
что есть мелочи, которые, подобно снежному шару,
чем дальше катятся,
тем больше нарастают и наконец образуют из себя глыбу.
Ежели мы спустимся ступенью ниже — в уезд,
то увидим,
что там мелочи жизни выражаются еще грубее и еще меньше встречают отпора. Уезд исстари был вместилищем людей одинаковой степени развития и одинакового отсутствия образа мыслей. Теперь, при готовых девизах из губернии, разномыслие исчезло окончательно. Даже жены чиновников
не ссорятся, но единомышленно подвывают: «Ах, какой циркуляр!»
Но так как выражение «свои средства» есть
не что иное, как вольный перевод выражения «произвол»,
то для подкрепления его явилось к услугам и еще выражение: «в законах нет».
Вот настоящие, удручающие мелочи жизни. Сравните их с приключениями Наполеонов, Орлеанов, Баттенбергов и проч. Сопоставьте с европейскими концертами — и ответьте сами: какие из них, по всей справедливости, должны сделаться достоянием истории и какие будут отметены ею.
Что до меня,
то я даже ни на минуту
не сомневаюсь в ее выборе.
— Шутка сказать! — восклицали они, — накануне самой „катастрофы“ и какое дело затеяли!
Не смеет, изволите видеть, помещик оградить себя от будущих возмутителей!
не смеет распорядиться своею собственностью! Слава богу, права-то еще
не отняли!
что хочу,
то с своим Ванькой и делаю! Вот завтра, как нарушите права, — будет другой разговор, а покуда аттанде-с!
Было время, когда люди выкрикивали на площадях: „слово и дело“, зная,
что их ожидает впереди застенок со всеми ужасами пытки. Нередко они возвращались из застенков в „первобытное состояние“, живые, но искалеченные и обезображенные; однако это нимало
не мешало
тому, чтобы у них во множестве отыскивались подражатели. И опять появлялось на сцену „слово и дело“, опять застенки и пытки… Словом сказать, целое поветрие своеобразных „мелочей“.
Правда,
что массы безмолвны, и мы знаем очень мало о
том внутреннем жизненном процессе, который совершается в них. Быть может,
что продлившееся их ярмо совсем
не представлялось им мелочью; быть может, они выносили его далеко
не так безучастно и тупо, как это кажется по наружности… Прекрасно; но ежели это так,
то каким же образом они
не вымирали сейчас же, немедленно, как только сознание коснулось их? Одно сознание подобных мук должно убить, а они жили.
Я мог бы привести здесь примеры изумительнейшей выносливости, но воздерживаюсь от этого, зная,
что частные случаи очень мало доказывают. Общее настроение общества и масс — вот главное,
что меня занимает, и это главное свидетельствует вполне убедительно,
что мелочи управляют и будут управлять миром до
тех пор, пока человеческое сознание
не вступит в свои права и
не научится различать терзающие мелочи от баттенберговских.
Повторяю
то,
что я уже сказал в предыдущей главе: русский чумазый перенял от своего западного собрата его алчность и жалкую страсть к внешним отличиям, но
не усвоил себе ни его подготовки, ни трудолюбия.
Может быть, сам по себе взятый, он совсем
не так неблагонадежен, как кажется впопыхах. В дореформенное время, по крайней мере,
не в редкость бывало встретить такого рода аттестацию:"человек образа мыслей благородного, но в исполнении служебных обязанностей весьма усерден". Вот видите ли, как тогда правильно и спокойно оценивали человеческую деятельность; и благороден, и казенного интереса
не чужд… Какая же в
том беда,
что человек благороден?
Повторяю: я выражаю здесь свое убеждение,
не желая ни прать против рожна, ни
тем менее дразнить кого бы
то ни было. И сущность этого убеждения заключается в
том,
что человечество бессрочно будет томиться под игом мелочей, ежели заблаговременно
не получится полной свободы в обсуждении идеалов будущего. Только одно это средство и может дать ощутительные результаты.
Нельзя
не признать,
что в этом суждении есть известная доля правды, и именно в
том,
что касается политических новшеств.
И
не право оно, во-первых, потому,
что в основании социологических изысканий лежит предусмотрительность, которая всегда была главным и существенным основанием развития человеческих обществ, и, во-вторых, потому,
что ежели и справедливо,
что утопии производили в массах известный переполох,
то причину этого нужно искать
не в открытом обсуждении идеалов будущего, а скорее в стеснениях и преследованиях, которыми постоянно сопровождалось это обсуждение.
И он настолько привык к этой думе, настолько усвоил ее с молодых ногтей,
что не может представить себе жизнь в иных условиях,
чем те, которые как будто сами собой создались для него.
И он,
не успевши отдохнуть с дороги, обходит двор, осматривает, все ли везде в порядке, задан ли скоту корм, жиреет ли поросенок, которого откармливают на продажу,
не стерлась ли ось в телеге, на месте ли чеки,
не подгнили ли слеги на крыше двора, можно ли надеяться,
что вон этот столб, один из
тех, которые поддерживают двор, некоторое время еще простоит.
Земельный надел так ограничен,
что зернового хлеба сеется малость; сена же он может добыть задаром,
то есть только потратив,
не жалеючи, свой личный труд на уборку.
Хорошо еще,
что церковная земля лежит в сторонке, а
то не уберечься бы попу от потрав. Но и теперь в церковном лесу постоянно плешинки оказываются. Напрасно пономарь Филатыч встает ночью и крадется в лес, чтобы изловить порубщиков, напрасно разглядывает он следы телеги или саней, и нередко даже доходит до самого двора, куда привезен похищенный лес, — порубщик всегда сумеет отпереться, да и односельцы покроют его.
Сенокос обыкновенно убирается помочью; но между этою помочью и
тою, которую устраивает хозяйственный мужичок, существует громадная разница. Мужичок приглашает таких же хозяйственных мужиков-соседей, как он сам; работа у них кипит, потому
что они взаимно друг с другом чередуются. Нынешнее воскресенье у него помочь; в следующий праздничный день он сам идет на помочь к соседу. Священник обращается за помочью ко всему миру; все обещают, а назавтра добрая половила
не явится.
Ежели нет такого старика,
то и эта забота падает на долю священника, мешая его полевым работам, потому
что пчела капризна: как раз
не усмотришь — и новый рой на глазах улетел.
Основа, на которой зиждется его существование, до
того тонка,
что малейший неосторожный шаг неминуемо повлечет за собой нужду. Сыновья у него с детских лет в разброде, да и
не воротятся домой, потому
что по окончании курса пристроятся на стороне. Только дочери дома; их и рад бы сбыть, да с бесприданницами придется еще подождать.
Соседство ограниченное, а ежели и есть,
то разнокалиберное, несимпатичное; материальные средства небольшие; однообразие, и в природе и в людях, изумительное: порадовать взоры
не на
чем.
Начать с
того,
что он купил имение ранней весной (никто в это время
не осматривает имений), когда поля еще покрыты снегом, дороги в лес завалены и дом стоит нетопленый; когда годовой запас зерна и сена подходит к концу, а скот, по самому ходу вещей, тощ ("увидите, как за лето он отгуляется!").
Словом сказать, совсем он
не то купил,
что смотрел.
Разумеется, он
не попробовал; нашел,
что довольно и
того,
что он за всем сам следит, всему дает тон. Кабы
не его неустанный руководящий труд — разве цвели бы клевером его поля? разве давала бы рожь сам-двенадцать? разве заготовлялось бы на скотном дворе такое количество масла? Стало быть, Анпетов соврал, назвавши его белоручкой. И он работает, только труд его называется"руководящим".
А в результате оказывалось чистой прибыли все-таки триста рублей. Хорошо,
что еще помещение, в котором он ютился с семьей,
не попало в двойную бухгалтерию, а
то быть бы убытку рублей в семьсот — восемьсот.
— Берите у меня пустота! — советует он мужичкам, — я с вас ни денег, ни сена
не возьму — на
что мне! Вот лужок мой всем миром уберете — я и за
то благодарен буду! Вы это шутя на гулянках сделаете, а мне — подспорье!
И мироед
не чужд природе. Разумеется,
не в смысле сельскохозяйственном, а в
том,
что и он производит свой чужеядный промысел на лоне природы, в вольном воздухе, в виду лугов, лесов и болот.
Мироеды — порождение новейших времен; хотя и в дореформенное время этот термин существовал, но означал он совсем
не то,
что теперь означает.
Он рассуждает так:"Я выбрался из нужды — стало быть, и другие имеют возможность выбраться; а если они
не делают этого,
то это происходит оттого,
что они
не умеют управлять собою.
Первому можно без риска верить;
что касается до второго,
то не лишнее и остеречься.
— Вези лучше ко мне —
те же деньги, да и в город ездить
не нужно. А коли искупить
что в городе хотел, так и у меня в лавке товару довольно.
Он
не гонится за большими сельскохозяйственными предприятиями, ибо знает,
что сила его
не тут, а в
той неприступной крепости, которую он создал себе благодаря кабаку и торговым оборотам.
Так
что, когда, по окончании арендного срока, вырубка возвратится к владельцу,
то последний может быть уверен,
что тут уж никогда даже осинка
не вырастет.
Заглянемте утром в его квартиру. Это очень уютное гнездышко, которое француз-лакей Шарль содержит в величайшей опрятности. Это для него
тем легче,
что хозяина почти целый день нет дома, и, стало быть, обязанности его
не идут дальше утра и возобновляются только к ночи. Остальное время он свободен и шалопайничает
не плоше самого Ростокина.
Но Сережа
не формализируется этим; он понимает,
что находится здесь
не для
того, чтоб рвать цветы удовольствия, а потому,
что обязан исполнить свой «долг» (un devoir a remplir).
— Э! проживем как-нибудь. Может быть, и совсем момента
не изловим, и все-таки проживем. Ведь еще бабушка надвое сказала,
что лучше. По крайней мере,
то,
что есть, уж известно… А тут пойдут ломки да переделки, одних вопросов
не оберешься… Вы думаете, нам сладки вопросы-то?
Но Сережа совсем
не того мнения. Он продолжает утверждать, que tout est a refaire и
что настоящее положение вещей невыносимо. Картавя и рисуясь, он бормочет слова:"суды, земство… и эта шутовская печать!.. ах, господа, господа!"Он, видимо, всем надоел в канцелярии; и так как никто
не говорит этого ему в глаза,
то он остается при убеждении,
что исполняет свой долг, и продолжает надоедать.