Неточные совпадения
— Послушайте, Калинович, что ж вы так хандрите? Это мне грустно! — проговорила Настенька вставая. — Не извольте хмуриться — слышите? Я вам приказываю! — продолжала она, подходя к нему и кладя обе
руки на его плечи. — Извольте на меня смотреть весело. Глядите же на меня: я хочу видеть
ваше лицо.
— Капитан! — обратился Петр Михайлыч к брату. — Протяните
вашу воинственную
руку нашему литератору: Аполлон и Марс должны жить в дружелюбии. Яков Васильич, чокнитесь с ним.
— А! Да это славно быть именинником: все дарят. Я готов быть по несколько раз в год, — говорил князь, пожимая
руку мистрисс Нетльбет. — Ну-с, а вы,
ваше сиятельство, — продолжал он, подходя к княгине, беря ее за подбородок и продолжительно целуя, — вы чем меня подарите?
— А! Вы думаете в Петербург? — спросил князь совершенно простодушным тоном и потом, все еще не выпуская
руки Калиновича, продолжал: — С богом… от души желаю вам всякого успеха и, если встретится какая-нибудь надобность, не забывайте нас,
ваших старых друзей: черкните строчку, другую.
Люблю я вас — я обращаю к вам глупо-нежное лицо, беру
ваши руки, прижимаю их к сердцу.
— Сделано
ваше дело, сделано, — говорил он, подходя к нему и пожимая мозглявую его
руку.
— Que puis-je faire, madame? [Что же я могу сделать, сударыня? (франц.).] — воскликнул он и продолжал, прижимая даже
руку к сердцу. — Если б
ваш муж был мой сын, если б, наконец, я сам лично был в его положении — и в таком случае ничего бы не мог и не захотел сделать.
Теперь вот
ваш Петербург хвастает: «У нас, говорит, чиновники облагороженные»; ну, и, по-видимому, кажись бы, так следовало, кабы, кажется, и я в этаких палатах жил, — продолжал Забоков, оглядывая комнату, — так и я бы дворянскую честь больше наблюдал, и у меня, может быть,
руки не были бы в сале замараны, хоть и за масло держался; но что ж на поверку выходит?
— Все это прекрасно, что вы бывали, и, значит, я не дурно сделал, что возобновил
ваше знакомство; но дело теперь в том, мой любезнейший… если уж начинать говорить об этом серьезно, то прежде всего мы должны быть совершенно откровенны друг с другом, и я прямо начну с того, что и я, и mademoiselle Полина очень хорошо знаем, что у вас теперь на
руках женщина… каким же это образом?.. Сами согласитесь…
— А так, что просят
вашей руки и сердца.
Можно будет распустить под
рукой слух, что это старая
ваша любовь, на которую мать была не согласна, потому что он нечиновен; но для сердца
вашего, конечно, не может существовать подобного препятствия: вы выходите за него, и прекрасно!
— Monsieur Калинович, где вы? Досадный! Пойдемте; я вас представлю
вашему директору. Я сейчас уж говорила ему, — произнесла баронесса и взяла его за
руку.
— Не будет ли каких-нибудь приказаний,
ваше превосходительство? — проговорил он, опять приложив
руку к виску.
— Нет, можно: не говорите этого, можно! — повторяла молодая женщина с раздирающей душу тоской и отчаянием. — Я вот стану перед вами на колени, буду целовать
ваши руки… — произнесла она и действительно склонилась перед Калиновичем, так что он сам поспешил наклониться.
— Эти наши солдаты такой народ, что возможности никакой нет! — говорил он, ведя свою спутницу под
руку. — И я, признаться сказать, давно желал иметь честь представиться в
ваш дом, но решительно не смел, не зная, как это будет принято, а если б позволили, то…
— Слава богу, хорошо теперь стало, — отвечал содержатель, потирая
руки, — одних декораций,
ваше превосходительство, сделано мною пять новых; стены тоже побелил, механику наверху поправил; а то было, того и гляди что убьет кого-нибудь из артистов. Не могу, как другие антрепренеры, кое-как заниматься театром. Приехал сюда — так не то что на сцене, в зале было хуже, чем в мусорной яме. В одну неделю просадил тысячи две серебром. Не знаю, поддержит ли публика, а теперь тяжело: дай бог концы с концами свести.
— Однако
ваше превосходительство изволили порядочно постареть! — заговорила наконец Настенька, продолжая с нежностью смотреть на Калиновича. Тот провел
рукою по коротким и поседевшим волосам своим.
— Не ушибитесь тут,
ваше превосходительство, сохрани вас господи! — предостерегал он его, слегка придерживая под
руку, и потом, захлопнув за ним дверцы в карете, присовокупил, расшаркиваясь на грязи: — Покойной ночи
вашему превосходительству желаю!
Пускай потешится, пострижет: сам собой отстанет, как руки-то намозолит; а у вас промеж тем шерстка-то опять втихомолку подрастет, да и бока-то будут целы, не помяты!» То и вам, господа генералы и полковники, в
вашем теперешнем деле я советовал бы козлиного наставления послушать.
— Бедная, бедная моя участь, — сказал он, горько вздохнув. — За вас отдал бы я жизнь, видеть вас издали, коснуться
руки вашей было для меня упоением. И когда открывается для меня возможность прижать вас к волнуемому сердцу и сказать: ангел, умрем! бедный, я должен остерегаться от блаженства, я должен отдалять его всеми силами… Я не смею пасть к вашим ногам, благодарить небо за непонятную незаслуженную награду. О, как должен я ненавидеть того, но чувствую, теперь в сердце моем нет места ненависти.
Неточные совпадения
Осип. Да, хорошее. Вот уж на что я, крепостной человек, но и то смотрит, чтобы и мне было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо,
ваше высокоблагородие!» — «Э, — говорит, — это, Осип, нехороший хозяин. Ты, говорит, напомни мне, как приеду». — «А, — думаю себе (махнув
рукою), — бог с ним! я человек простой».
Голос Осипа. Вот с этой стороны! сюда! еще! хорошо. Славно будет! (Бьет
рукою по ковру.)Теперь садитесь,
ваше благородие!
— Имею честь знать
вашего брата, Сергея Иваныча, — сказал Гриневич, подавая свою тонкую
руку с длинными ногтями.
— Это было рано-рано утром. Вы, верно, только проснулись. Maman
ваша спала в своем уголке. Чудное утро было. Я иду и думаю: кто это четверней в карете? Славная четверка с бубенчиками, и на мгновенье вы мелькнули, и вижу я в окно — вы сидите вот так и обеими
руками держите завязки чепчика и о чем-то ужасно задумались, — говорил он улыбаясь. — Как бы я желал знать, о чем вы тогда думали. О важном?
— Здесь Христос невидимо предстоит, принимая
вашу исповедь, — сказал он, указывая на Распятие. — Веруете ли вы во всё то, чему учит нас Святая Апостольская Церковь? — продолжал священник, отворачивая глаза от лица Левина и складывая
руки под эпитрахиль.