Неточные совпадения
— Прочел и намеревался сего же
дня возвратить ее
с моею благодарностью. Приятное сочинение.
В продолжение всего месяца он был очень тих, задумчив, старателен, очень молчалив и предмет свой знал прекрасно; но только что получал жалованье, на другой же
день являлся в класс развеселый;
с учениками шутит, пойдет потом гулять по улице — шляпа набоку, в зубах сигара, попевает, насвистывает, пожалуй, где случай выпадет, готов и драку сочинить; к женскому полу получает сильное стремление и для этого придет к реке, станет на берегу около плотов, на которых прачки моют белье, и любуется…
— Ну, ну, полно, командирша, ворчать! Кто не любит
разделить своей трапезы
с приятелем, тот человек жадный.
Лишившись жены, Петр Михайлыч не в состоянии был расстаться
с Настенькой и вырастил ее дома. Ребенком она была страшная шалунья: целые
дни бегала в саду, рылась в песке, загорала, как только может загореть брюнеточка, прикармливала
с реки гусей и бегала даже
с мещанскими мальчиками в лошадки. Ходившая каждый
день на двор к Петру Михайлычу нищая, встречая ее, всегда говорила...
На другой
день проснулась она
с распухшими от слез глазами и дала себе слово не ездить больше никуда.
Добродушный и всегда довольный Петр Михайлыч стал ее возмущать, особенно когда кого-нибудь хвалил из городских или рассказывал какие-нибудь происшествия, случавшиеся в городе, и даже когда он
с удовольствием обедал — словом, она начала делаться для себя, для отца и для прочих домашних какой-то маленькой тиранкой и
с каждым
днем более и более обнаруживать странностей.
Все эти капризы и странности Петр Михайлыч, все еще видевший в дочери полуребенка, объяснял расстройством нервов и твердо был уверен, что на следующее же лето все пройдет от купанья, а вместе
с тем неимоверно восхищался, замечая, что Настенька
с каждым
днем обогащается сведениями, или, как он выражался, расширяет свой умственный кругозор.
— А я, конечно, еще более сожалею об этом, потому что точно надобно быть очень осторожной в этих случаях и хорошо знать,
с какими людьми будешь иметь
дело, — проговорила исправница, порывисто завязывая ленты своей шляпы и надевая подкрашенное боа, и тотчас же уехала.
Полина совсем почти прищурила глаза и начала рисовать. Калинович догадался, что объявлением своей службы он уронил себя в мнении своих новых знакомых, и, поняв,
с кем имеет
дело, решился поправить это.
— Я живу здесь по моим
делам и по моей болезни, чтоб иметь доктора под руками. Здесь, в уезде, мое имение, много родных, хороших знакомых,
с которыми я и видаюсь, — проговорила генеральша и вдруг остановилась, как бы в испуге, что не много ли лишних слов произнесла и не утратила ли тем своего достоинства.
Все тут
дело заключалось в том, что им действительно ужасно нравились в Петербурге модные магазины, торцовая мостовая, прекрасные тротуары и газовое освещение, чего, как известно, нет в Москве; но, кроме того, живя в ней две зимы, генеральша
с известною целью давала несколько балов, ездила почти каждый раз
с дочерью в Собрание, причем рядила ее до невозможности; но ни туалет, ни таланты мамзель Полины не произвели ожидаемого впечатления: к ней даже никто не присватался.
— Почти, — отвечал Калинович, — но
дело в том, что Пушкина нет уж в живых, — продолжал он
с расстановкой, — хотя, судя по силе его таланта и по тому направлению, которое принял он в последних своих произведениях, он бы должен был сделать многое.
— Гоголь громадный талант, — начал он, — но покуда
с приличною ему силою является только как сатирик, а потому раскрывает одну сторону русской жизни, и раскроет ли ее вполне, как обещает в «Мертвых душах», и проведет ли славянскую
деву и доблестного мужа — это еще сомнительно.
День был, как это часто бывает в начале сентября, ясный, теплый;
с реки, гладкой, как стекло, начинал подыматься легкий туман.
— Ах, боже мой! Боже мой! — говорил Петр Михайлыч. — Какой вы молодой народ вспыльчивый! Не разобрав
дела, бабы слушать — нехорошо… нехорошо… — повторил он
с досадою и ушел домой, где целый вечер сочинял к директору письмо, в котором, как прежний начальник, испрашивал милосердия Экзархатову и клялся, что тот уж никогда не сделает в другой раз подобного проступка.
Как нарочно все случилось: этот благодетель мой, здоровый как бык, вдруг ни
с того ни
с сего помирает, и пока еще он был жив, хоть скудно, но все-таки совесть заставляла его оплачивать мой стол и квартиру, а тут и того не стало: за какой-нибудь полтинник должен был я бегать на уроки
с одного конца Москвы на другой, и то слава богу, когда еще было под руками; но проходили месяцы, когда сидел я без обеда, в холодной комнате, брался переписывать по гривеннику
с листа, чтоб иметь возможность купить две — три булки в
день.
— Напиши. Кто вас разберет? У вас свои
дела… — сказал старик
с улыбкою.
Взяв рукопись, Петр Михайлыч первоначально перекрестился и, проговорив: «
С богом, любезная, иди к невским берегам», — начал запаковывать ее
с таким старанием, как бы отправлял какое-нибудь собственное сочинение, за которое ему предстояло получить по крайней мере миллион или бессмертие. В то время, как он занят был этим
делом, капитан заметил, что Калинович наклонился к Настеньке и сказал ей что-то на ухо.
Исправник пришел
с испуганным лицом. Мы отчасти его уж знаем, и я только прибавлю, что это был смирнейший человек в мире, страшный трус по службе и еще больше того боявшийся своей жены. Ему рассказали, в чем
дело.
Кто бы к нему ни обращался
с какой просьбой: просила ли, обливаясь горькими слезами, вдова помещица похлопотать, когда он ехал в Петербург, о помещении детей в какое-нибудь заведение, прибегал ли к покровительству его попавшийся во взятках полупьяный чиновник — отказа никому и никогда не было; имели ли окончательный успех или нет эти просьбы — то другое
дело.
Отнеся такое невнимание не более как к невежеству русского купечества, Петр Михайлыч в тот же
день, придя на почту отправить письмо, не преминул заговорить о любимом своем предмете
с почтмейстером, которого он считал, по образованию, первым после себя человеком.
— До предчувствий
дело дошло! Предчувствие теперь виновато! — проговорил Калинович. — Но так как я в предчувствие решительно не верю, то и поеду, — прибавил он
с насмешкою.
— Все это, — начал он после нескольких минут размышления, — я рассказал Пушкину; он выслушал, и чрез несколько
дней мы опять
с ним встречаемся.
На другой
день Петр Михайлыч ожидал Калиновича
с большим нетерпением, но тот не торопился и пришел уж вечером.
— Ну что, сударь? — воскликнул старик. — Как и где вы провели вчерашний
день? Были ли у его сиятельства? О чем
с ним побеседовали?
В
день, назначенный Калиновичу для чтения, княгиня
с княжной приехали в город к обеду. Полина им ужасно обрадовалась, а князь не замедлил сообщить, что для них приготовлен маленькой сюрприз и что вечером будет читать один очень умный и образованный молодой человек свой роман.
К счастью, в этот
день приехал князь, и она
с ужасом передала ему намерение старухи.
Генеральша в одну неделю совсем перебралась в деревню, а
дня через два были присланы князем лошади и за Калиновичем. В последний вечер перед его отъездом Настенька, оставшись
с ним вдвоем, начала было плакать; Калинович вышел почти из себя.
Чтоб избежать неприятной сцены расставанья, при котором опять могли повториться слезы, он выехал на другой
день с восходом солнца.
— И вместе
с тем позвольте поздравить вас со
днем вашего тезоименитства, — продолжал пристав.
Чтоб кадриль была полнее и чтоб все гости были заняты, княгиня подозвала к себе стряпчего и потихоньку попросила его пригласить исправницу, которая в самом
деле начала уж обижаться, что ею вообще мало занимаются. Против них поставлен был маленький князек
с мистрисс Нетльбет, которая чопорно и
с важностью начала выделывать chasse en avant и chasse en arriere. [Фигуры танца (франц.).]
Калинович, измученный и истерзанный ощущениями
дня, сошел вниз первый, разделся и лег,
с тем чтоб заснуть по крайней мере поскорей; но оказалось это невозможным: вслед за ним явился почтмейстер и начал укладываться.
Результатом предыдущего разговора было то, что князь, несмотря на все свое старание, никак не мог сохранить
с Калиновичем по-прежнему ласковое и любезное обращение; какая-то холодность и полувнимательная важность начала проглядывать в каждом его слове. Тот сейчас же это заметил и на другой
день за чаем просил проводить его.
В тот самый
день, как пришел к нему капитан, он целое утро занимался приготовлением себе для стола картофельной муки, которой намолов собственной рукой около четверика, пообедал плотно щами
с забелкой и, съев при этом фунтов пять черного хлеба, заснул на своем худеньком диванишке, облаченный в узенький ситцевый халат, из-под которого выставлялись его громадные выростковые сапоги и виднелась волосатая грудь, покрытая, как у Исава, густым волосом.
— Ну, так садитесь! — произнес математик, подвигая одной рукой увесистый стул, а другой доставая
с окна деревянную кружку
с квасом, которую и выпил одним приемом до
дна.
— Да, — отвечал тот и потом, подумав, прибавил: — прежде отъезда моего я желал бы поговорить
с вами о довольно серьезном
деле.
Два
дня уже тащился на сдаточных знакомый нам тарантас по тракту к Москве. Калинович почти не подымал головы от подушки. Купец тоже больше молчал и
с каким-то упорством смотрел вдаль; но что его там занимало — богу известно. В Серповихе, станций за несколько от Москвы, у них ямщиком очутилась баба, в мужицких только рукавицах и шапке, чтоб не очень уж признавали и забижали на дороге. Купец заметил было ей...
— Страмота, тетка, и ехать-то
с тобой, хоть бы к ноче дело-то шло, так все бы словно поскладнее было.
И на другой
день часу в десятом он был уже в вокзале железной дороги и в ожидании звонка сидел на диване; но и посреди великолепной залы, в которой ходила, хлопотала, смеялась и говорила оживленная толпа, в воображении его неотвязчиво рисовался маленький домик,
с оклеенною гостиной, и в ней скучающий старик, в очках, в демикотоновом сюртуке, а у окна угрюмый, но добродушный капитан,
с своей трубочкой, и, наконец, она
с выражением отчаяния и тоски в опухнувших от слез глазах.
— Под этими фактами, — начал он, — кроется весьма серьезное основание, а видимая неустойчивость — общая участь всякого народа, который социальные идеи не оставляет, как немцы, в кабинете, не перегоняет их сквозь реторту парламентских прений, как делают это англичане, а сразу берет и, прикладывает их к
делу. Это общая участь! И за то уж им спасибо, что они
с таким самоотвержением представляют из себя какой-то оселок, на котором пробуется мысль человеческая. Как это можно? Помилуйте!
— Нет-с, я читал, — отвечал сухо Калинович, в самом
деле никогда их не читавший.
Проводить время
с Амальхенами было вовсе для моего героя не обычным
делом в жизни: на другой
день он пробирался
с Гороховой улицы в свой номер каким-то опозоренным и расстроенным… Возвратившись домой, он тотчас же разделся и бросился на постель.
«И это в один
день!» — подумал он и
с ужасом вспомнил, что в восемь часов к нему обещалась приехать Амальхен.
— Pardon, comte [Извините, граф (франц.).], — заговорил он, быстро подходя и дружески здороваясь
с молодым человеком. — Вот как занят
делом — по горло! — прибавил он и показал рукой даже выше горла; но заявленные при этом случае, тщательно вычищенные, длинные ногти сильно заставляли подозревать, что не
делами, а украшением своего бренного и высохшего тела был занят перед тем директор.
— Да-с; но это очень мало идет к
делу, — возразил было очень скромно столоначальник.
— Прекрасно! — воскликнул молодой столоначальник, продолжая притворно улыбаться. — Вы бы теперь убили человека и стали бы требовать, чтоб обстоятельство это передано было к соображению
с каким-нибудь производящимся о вас
делом?
Когда бы я убил человека, я бы, значит, сделал преступление, влекущее за собой лишение всех прав состояния, а в
делах такого рода полиция действительно действует по горячим следам, невзирая ни на какое лицо: фельдмаршал я или подсудимый чиновник — ей все равно; а мои, милостивый государь, обвинения чисто чиновничьи; значит, они прямо следовали к общему обсуждению
с таковыми же, о которых уже и производится
дело.
— И доброе дело-с; дай бог вам счастья!
Взяток, говорят, не берут; а копни-ка поглубже, так сейчас и увидишь, что судится, например, один помещик
с другим;
дело одного правое, а гнут его, смотришь, в пользу другого.
— Да, — произнес протяжно директор, — но
дело в том, что я буду вам говорить то, что говорил уже десятку молодых людей, которые
с такой же точно просьбой и не далее, как на этой неделе, являлись ко мне.