Неточные совпадения
В то мое время почти в каждом городке, в каждом околотке рассказывались маленькие истории вроде того, что какая-нибудь Анночка Савинова влюбилась без ума — о ужас! — в Ананьина, женатого
человека, так что мать принуждена была возить ее в Москву, на воды, чтоб вылечить
от этой безрассудной страсти; а Катенька Макарова так неравнодушна к карабинерному поручику, что даже на бале не в состоянии была этого скрыть и целый вечер не спускала с него глаз.
— Полноте, полноте! Что это? Не стыдно ли вам? Добро мне, старому
человеку, простительно… Перестаньте, — сказал Петр Михайлыч, едва удерживаясь
от рыданий. — Грядем лучше с миром! — заключил он торжественно и пошел впереди своих подчиненных.
— Ральф герой? Никогда! — воскликнула Настенька. — Я не верю его любви; он, как англичанин, чудак, занимался Индианой
от нечего делать, чтоб разогнать, может быть, свой сплин. Адвокат гораздо больше его герой: тот живой
человек; он влюбляется, страдает… Индиана должна была полюбить его, потому что он лучше Ральфа.
Такими намеками молодые
люди говорили вследствие присутствия капитана, который и не думал идти к своим птицам, а преспокойно уселся тут же, в гостиной, развернул книгу и будто бы читал, закуривая по крайней мере шестую трубку. Настенька начала с досадою отмахивать
от себя дым.
— «Давно мы не приступали к нашему фельетону с таким удовольствием, как делаем это в настоящем случае, и удовольствие это, признаемся, в нас возбуждено не переводными стихотворениями с венгерского, в которых, между прочим, попадаются рифмы вроде «фимиам с вам»; не повестью госпожи Д…, которая хотя и принадлежит легкому дамскому перу, но отличается такою тяжеловесностью, что мы еще не встречали ни одного
человека, у которого достало бы силы дочитать ее до конца; наконец, не учеными изысканиями г. Сладкопевцова «О римских когортах»,
от которых чувствовать удовольствие и оценить их по достоинству предоставляем специалистам; нас же, напротив, неприятно поразили в них опечатки, попадающиеся на каждой странице и дающие нам право обвинить автора за небрежность в издании своих сочинений (в незнании грамматики мы не смеем его подозревать, хотя имеем на то некоторое право)…»
— Нет, ты понимаешь, только в тебе это твоя гордость говорит! — вскрикнул он, стукнув по столу. — По-твоему,
от всех
людей надобно отворачиваться, кто нас приветствует; только вот мы хороши! Не слушайте ее, Яков Васильич!.. Пустая девчонка!.. — обратился он к Калиновичу.
— Нет, Жак, это не каприз, а просто предчувствие, — начала она. — Как ты сказал, что был у тебя князь, у меня так сердце замерло, так замерло, как будто все несчастья угрожают тебе и мне
от этого знакомства. Я тебя еще раз прошу, не езди к генеральше, не плати визита князю: эти
люди обоих нас погубят.
«Как этот гордый и великий
человек (в последнем она тоже не сомневалась), этот гордый
человек так мелочен, что в восторге
от приглашения какого-нибудь глупого, напыщенного генеральского дома?» — думала она и дала себе слово показывать ему невниманье и презренье, что, может быть, и исполнила бы, если б Калинович показал хотя маленькое раскаяние и сознание своей вины; но он, напротив, сам еще больше надулся и в продолжение целого дня не отнесся к Настеньке ни словом, ни взглядом, понятным для нее, и принял тот холодно-вежливый тон, которого она больше всего боялась и не любила в нем.
— Нет, не строгий, а дельный
человек, — возразил князь, — по благородству чувств своих — это рыцарь нашего времени, — продолжал он, садясь около судьи и ударяя его по коленке, — я его знаю с прапорщичьего чина; мы с ним вместе делали кампанию двадцать восьмого года, и только что не спали под одной шинелью. Я когда услышал, что его назначили сюда губернатором, так
от души порадовался. Это приобретение для губернии.
Взбешенный всем этим и не зная, наконец, что с собой делать, он ушел было после обеда, когда все разъехались, в свою комнату и решился по крайней мере лечь спать; но
от князя явился
человек с приглашением: не хочет ли он прогуляться?
В ответ на это тотчас же получил пакет на имя одного директора департамента с коротенькой запиской
от князя, в которой пояснено было, что
человек, к которому он пишет, готов будет сделать для него все, что только будет в его зависимости.
«Мила еще, видно, и исполнена таинственных страхов жизнь для этих
людей, а я уж в суеверы не гожусь, чертей и ада не страшусь и с удовольствием теперь попал бы под нож какому-нибудь дорожному удальцу, чтоб избавиться, наконец,
от этих адских мук», — подумал он и на последней мысли окончательно заснул.
— Нет, знаю, — возразил Калинович, — и скажу вам, что одно ваше спасенье, если полюбит вас
человек и спасет вас, не только что
от обстановки, которая теперь вас окружает, но заставит вас возненавидеть то, чем увлекаетесь теперь, и растолкует вам, что для женщины существует другая, лучшая жизнь, чем ездить по маскарадам и театрам.
Сопровождавший их солдат стал натискивать им в ноги подушки, мешочки и связки с кренделями, калачами, так что молодые
люди мои были совершенно отгорожены друг
от друга.
Мелкая торговля, бьющаяся изо всех сил вылезти в магазины, так и стала ему кидаться в глаза со всех сторон; через каждые почти десять шагов ему попадался жид, и из большей части домов несло жареным луком и щукой; но еще более безобразное зрелище ожидало его на Садовой: там из кабака вывалило по крайней мере
человек двадцать мастеровых; никогда и нигде Калинович не видал народу более истощенного и безобразного: даже самое опьянение их было какое-то мрачное, свирепое; тут же, у кабака, один из них, свалившись на тротуар, колотился с ожесточением головой о тумбу, а другой, желая, вероятно, остановить его
от таких самопроизвольных побоев, оттаскивал его за волосы
от тумбы, приговаривая...
Под ее влиянием я покинул тебя, мое единственное сокровище, хоть, видит бог, что сотни
людей, из которых ты могла бы найти доброго и нежного мужа, — сотни их не в состоянии тебя любить так, как я люблю; но, обрекая себя на этот подвиг, я не вынес его: разбитый теперь в Петербурге во всех моих надеждах, полуумирающий
от болезни, в нравственном состоянии, близком к отчаянию, и, наконец, без денег, я пишу к тебе эти строчки, чтоб ты подарила и возвратила мне снова любовь твою.
Вы сами, может быть, любите
человека, и каково бы вам было, если б он больной был далеко
от вас: вы бы, конечно, пешком убежали к нему…» Ну и разжалобила.
От нечего ли делать или по любви к подобному занятию, но только он с полчаса уже играл хлыстом с красивейшим водолазом, у которого глаза были, ей-богу, умней другого
человека и который, как бы потешая господина, то ласково огрызался, тщетно стараясь поймать своей страшной пастью кончик хлыста, то падал на мягкий ковер и грациозно начинал кататься.
С чувством какого-то ожесточения отвертывался Калинович
от магазинных окон, из которых так красиво метались в глаза разные вещи, совершенно, кажется бы, необходимые для каждого порядочного
человека.
Но еще больше жаль мне тебя, честный муж, потомок благородного рода: как одиноко стоишь ты с отуманенной
от дел головой, зная, что тут же десятки
людей точат на тебя крамолы за воздвигнутые тобой гонения на разные спокойно существовавшие пакости…
— Станет побирать, коли так размахивает! — решили другие в уме; но привести все это в большую ясность рискнул первый губернский архитектор —
человек бы, кажется, с лица глупый и часть свою скверно знающий, но имевший удивительную способность подделываться к начальникам еще спозаранку, когда еще они были
от него тысячи на полторы верст. Не стесняясь особенно приличиями, он явился на постройку, отрекомендовал себя молодому
человеку и тут же начал...
— Отличнейший, говорят,
человек! — прошепелявил депутат
от дворянства своим суконным языком, оставивший даже для этого «Северную пчелку», которую читал с самого утра.
Кто испытывал приятное ощущение входить начальническим образом на лестницы присутственных мест, тот поймет, конечно, что решительно надобно быть
человеком с самыми тупыми нервами, чтоб не испытать в эта минуты какого-то гордого сознания собственного достоинства; но герой мой, кажется, не ощущал этого — так, видно, было много на душе его тяжелых и мрачных мыслей. Он шел, потупя голову и стараясь только не отстать
от своего начальника.
Великим постом, когда должна была начаться выдача билетов, вице-губернатор вдруг вошел к губернатору с рапортом, что, так как в городе Эн-ске сыздавна производит земская полиция в свою пользу незаконный сбор с судопромышленников, то, в видах прекращения этого побора, удалить настоящего исправника
от должности, как
человека, уже приобыкшего к означенному злоупотреблению; в противном же случае, если его превосходительство сие голословное обвинение найдет недостаточным, то обстоятельство это раскрыть формальным следствием, и с лицами, как непосредственно виновными, так и допускающими сии противозаконные действия, поступить по законам.
Старик-губернатор знал это и не мог подобного неприятного
человека исключить
от себя, потому что магистр был прислан из Петербурга под присмотр полиции, с назначением именно служить в канцелярии.
— Спасибо за это хорошее; отведал я его! — продолжал Михайло Трофимыч. — Таких репримандов насказал, что я ничего бы с него не взял и слушать-то его! Обидчик
человек — больше ничего! Так я его и понимаю. Стал было тоже говорить с ним, словно с путным: «Так и так, говорю, ваше высокородие, собственно этими казенными подрядами я занимаюсь столько лет, и хотя бы начальство никогда никаких неудовольствий
от меня не имело… когда и какие были?»
— Пустой он
человек, больше имени ему
от меня нет! — продолжал он, опять одушевившись.
Он очень хорошо понимает, что во мне может снова явиться любовь к тебе, потому что ты единственный
человек, который меня истинно любил и которого бы я должна была любить всю жизнь — он это видит и, чтоб ударить меня в последнее больное место моего сердца, изобрел это проклятое дело,
от которого, если бог спасет тебя, — продолжала Полина с большим одушевлением, — то я разойдусь с ним и буду жить около тебя, что бы в свете ни говорили…
— Хорошо играют, ваше превосходительство, — продолжал он, не зная
от радости, что говорить, — труппа чистенькая, с поведеньем! Ко мне тоже много артистов просилось, и артисты хорошие, да запивают либо в картишки зашибаются — и не беру. Я лучше дороже заплачу, да по крайней мере знаю, что
человек исправный.
— Этот
человек, — снова заговорила Настенька о Белавине, — до такой степени лелеет себя, что на тысячу верст постарается убежать
от всякого ничтожного ощущения, которое может хоть сколько-нибудь его обеспокоить, слова не скажет, после которого бы
от него чего-нибудь потребовали; а мы так с вашим превосходительством не таковы, хоть и наделали, может быть, в жизни много серьезных проступков — не правда ли?
— Бог ведь знает, господа, как, и про что, и за что у нас
человека возвышают. Больше всего, чай, надо полагать, что письмами
от Хованского он очень хорошую себе рекомендацию делает, а тут тоже говорят, что и через супругу держится. Она там сродственница другой барыне, а та тоже по министерии-то у них фавер большой имеет. Прах их знает! Болтали многое… Я другого, пожалуй, и не разобрал, а много болтали.
Сломанный нравственно, больной физически, Калинович решился на новый брак единственно потому только, что ни на что более не надеялся и ничего уж более не ожидал
от жизни, да и Настенька, более уж, кажется, любившая Калиновича по воспоминаниям, оставила театр и сделалась действительною статскою советницею скорее из сознания какого-то долга, что она одна осталась в мире для этого
человека и обязана хоть сколько-нибудь поддержать и усладить жизнь этой разбитой, но все-таки любезной для нее силы, и таким образом один только капитан стал вполне наслаждаться жизнию, заправляя по всему дому хозяйством и постоянно называя племянника и племянницу: «ваше превосходительство».