Неточные совпадения
В продолжение всего месяца он был очень тих, задумчив, старателен, очень молчалив и предмет
свой знал прекрасно; но только что получал жалованье, на другой же
день являлся
в класс развеселый; с учениками шутит, пойдет потом гулять по улице — шляпа набоку,
в зубах сигара, попевает, насвистывает, пожалуй, где случай выпадет, готов и драку сочинить; к женскому полу получает сильное стремление и для этого придет к реке, станет на берегу около плотов, на которых прачки моют белье, и любуется…
Все эти капризы и странности Петр Михайлыч, все еще видевший
в дочери полуребенка, объяснял расстройством нервов и твердо был уверен, что на следующее же лето все пройдет от купанья, а вместе с тем неимоверно восхищался, замечая, что Настенька с каждым
днем обогащается сведениями, или, как он выражался, расширяет
свой умственный кругозор.
— А я, конечно, еще более сожалею об этом, потому что точно надобно быть очень осторожной
в этих случаях и хорошо знать, с какими людьми будешь иметь
дело, — проговорила исправница, порывисто завязывая ленты
своей шляпы и надевая подкрашенное боа, и тотчас же уехала.
Полина совсем почти прищурила глаза и начала рисовать. Калинович догадался, что объявлением
своей службы он уронил себя
в мнении
своих новых знакомых, и, поняв, с кем имеет
дело, решился поправить это.
— Я живу здесь по моим
делам и по моей болезни, чтоб иметь доктора под руками. Здесь,
в уезде, мое имение, много родных, хороших знакомых, с которыми я и видаюсь, — проговорила генеральша и вдруг остановилась, как бы
в испуге, что не много ли лишних слов произнесла и не утратила ли тем
своего достоинства.
— Почти, — отвечал Калинович, — но
дело в том, что Пушкина нет уж
в живых, — продолжал он с расстановкой, — хотя, судя по силе его таланта и по тому направлению, которое принял он
в последних
своих произведениях, он бы должен был сделать многое.
Те думали, что новый смотритель подарочка хочет, сложились и общими силами купили две головки сахару и фунтика два чаю и принесли все это ему на поклон, но были, конечно, выгнаны позорным образом, и потом, когда
в следующий четверг снова некоторые мальчики не явились, Калинович на другой же
день всех их выключил — и ни просьбы, ни поклоны отцов не заставили его изменить
своего решения.
Прошло два
дня. Калинович не являлся к Годневым. Настенька все сидела
в своей комнате и плакала. Палагея Евграфовна обратила, наконец, на это внимание.
Хотя поток времени унес далеко счастливые
дни моей юности, когда имел я счастие быть вашим однокашником, и фортуна поставила вас, достойно возвыся, на слишком высокую, сравнительно со мной, ступень мирских почестей, но, питая полную уверенность
в неизменность вашу во всех благородных чувствованиях и зная вашу полезную, доказанную многими опытами любовь к успехам русской литературы, беру на себя смелость представить на ваш образованный суд сочинение
в повествовательном роде одного молодого человека, воспитанника Московского университета и моего преемника по службе, который желал бы поместить
свой труд
в одном из петербургских периодических изданий.
Исправник пришел с испуганным лицом. Мы отчасти его уж знаем, и я только прибавлю, что это был смирнейший человек
в мире, страшный трус по службе и еще больше того боявшийся
своей жены. Ему рассказали,
в чем
дело.
Отнеся такое невнимание не более как к невежеству русского купечества, Петр Михайлыч
в тот же
день, придя на почту отправить письмо, не преминул заговорить о любимом
своем предмете с почтмейстером, которого он считал, по образованию, первым после себя человеком.
«Как этот гордый и великий человек (
в последнем она тоже не сомневалась), этот гордый человек так мелочен, что
в восторге от приглашения какого-нибудь глупого, напыщенного генеральского дома?» — думала она и дала себе слово показывать ему невниманье и презренье, что, может быть, и исполнила бы, если б Калинович показал хотя маленькое раскаяние и сознание
своей вины; но он, напротив, сам еще больше надулся и
в продолжение целого
дня не отнесся к Настеньке ни словом, ни взглядом, понятным для нее, и принял тот холодно-вежливый тон, которого она больше всего боялась и не любила
в нем.
В день, назначенный Калиновичу для чтения, княгиня с княжной приехали
в город к обеду. Полина им ужасно обрадовалась, а князь не замедлил сообщить, что для них приготовлен маленькой сюрприз и что вечером будет читать один очень умный и образованный молодой человек
свой роман.
Полина поняла его очень хорошо и тотчас же написала к Петру Михайлычу записку,
в которой очень любезно приглашала его с его милой дочерью посетить их вечером, поясняя, что их общий знакомый, m-r Калинович, обещался у них читать
свой прекрасный роман, и потому они, вероятно, не откажутся
разделить с ними удовольствие слышать его чтение.
Результатом предыдущего разговора было то, что князь, несмотря на все
свое старание, никак не мог сохранить с Калиновичем по-прежнему ласковое и любезное обращение; какая-то холодность и полувнимательная важность начала проглядывать
в каждом его слове. Тот сейчас же это заметил и на другой
день за чаем просил проводить его.
В тот самый
день, как пришел к нему капитан, он целое утро занимался приготовлением себе для стола картофельной муки, которой намолов собственной рукой около четверика, пообедал плотно щами с забелкой и, съев при этом фунтов пять черного хлеба, заснул на
своем худеньком диванишке, облаченный
в узенький ситцевый халат, из-под которого выставлялись его громадные выростковые сапоги и виднелась волосатая грудь, покрытая, как у Исава, густым волосом.
И на другой
день часу
в десятом он был уже
в вокзале железной дороги и
в ожидании звонка сидел на диване; но и посреди великолепной залы,
в которой ходила, хлопотала, смеялась и говорила оживленная толпа,
в воображении его неотвязчиво рисовался маленький домик, с оклеенною гостиной, и
в ней скучающий старик,
в очках,
в демикотоновом сюртуке, а у окна угрюмый, но добродушный капитан, с
своей трубочкой, и, наконец, она с выражением отчаяния и тоски
в опухнувших от слез глазах.
Проводить время с Амальхенами было вовсе для моего героя не обычным
делом в жизни: на другой
день он пробирался с Гороховой улицы
в свой номер каким-то опозоренным и расстроенным… Возвратившись домой, он тотчас же разделся и бросился на постель.
— Да, — возразил ему Белавин, — но
дело в том, что там, как и во всяком старом искусстве, есть хорошие предания; там даже писатели, зная, например, что такие-то положения между лицами хорошо разыгрывались, непременно постараются их втиснуть
в свои драмы.
—
В законе указано, что следует за лживые по службе донесения, — отвечал ему определительно Забоков. —
Дела моего, — продолжал он, — я не оставлю; высочайшего правосудия буду ходатайствовать, потому что само министерство наделало тут ошибок
в своих распоряжениях.
— Не по вине моей какой-нибудь, — продолжал он, — погибаю я, а что место мое надобно было заменить господином Синицким, ее родным братом, равно как и до сих пор еще вакантная должность бахтинского городничего исправляется другим ее родственником, о котором уже и производится
дело по случаю учиненного смертоубийства его крепостною девкою над собственным
своим ребенком, которого она бросила
в колодезь; но им это было скрыто, потому что девка эта была его любовница.
В следующие затем
дни Калинович, пользуясь
своей способностью властвовать, завладел окончательно соседом.
У меня слишком много
своих дел, так что чем бы я ни занялся, я непременно
в то же время должен буду чем-нибудь проманкировать и понести прямо убыток — это раз!
И потому человеку этому дать мне за это
дело каких-нибудь пятьдесят тысяч серебром, право, немного; а, с другой стороны, мне предложить
в этом случае
свои услуги безвозмездно, ей-богу, глупо!
У меня
своих четверо ребят, и если б не зарабатывал копейки, где только можно, я бы давным-давно был банкрот; а перед подобной логикой спасует всякая мораль, и как вы хотите, так меня и понимайте, но это
дело иначе ни для вас, ни для кого
в мире не сделается! — заключил князь и, утомленный, опустился на задок кресла.
На другой
день свадьбы он уехал
в Павловск и отправил к ней оттуда двадцать пять тысяч серебром при коротеньком письме,
в котором уведомлял ее о
своей женитьбе и умолял только об одном, чтоб она берегла
свое здоровье и не проклинала его.
23 октября назначен был у баронессы большой бал собственно для молодых. Накануне этого
дня, поутру, Калинович сидел
в своем богатом кабинете. Раздался звонок, и вслед за тем послышались
в зале знакомые шаги князя. Калинович сделал гримасу.
Надобно было иметь нечеловеческое терпенье, чтоб снести подобный щелчок. Первое намерение героя моего было пригласить тут же кого-нибудь из молодых людей
в секунданты и послать
своему врагу вызов; но
дело в том, что, не будучи вовсе трусом, он
в то же время дуэли считал решительно за сумасшествие. Кроме того, что бы ни говорили, а направленное на вас дуло пистолета не безделица — и все это из-за того, что не питает уважение к вашей особе какой-то господин…
Перед ужином пробежал легкий говор, что он
своему партнеру проиграл две тысячи серебром, и,
в оправдание моего героя, я должен сказать, что
в этом случае он не столько старался о том, сколько
в самом
деле был рассеян: несносный образ насмешливо улыбавшегося Белавина, как привидение, стоял перед ним.
Теперь вот рекрутское присутствие открыло уже
свои действия, и не угодно ли будет полюбопытствовать: целые вороха вот тут, на столе, вы увидите просьб от казенных мужиков на разного рода злоупотребления ихнего начальства, и
в то же время ничего невозможно сделать, а самому себе повредить можно; теперь вот с неделю, как приехал флигель-адъютант, непосредственный всего этого наблюдатель, и, как я уже слышал, третий
день совершенно поселился
в доме господина управляющего и изволит там с его супругой, что ли, заниматься музыкой.
Видимо, желая показать новому помощнику
свою внимательность
в делах службы, генерал довольно подробно расспросил обоих и передал адъютанту письменные их просьбы.
«Но так как (прибавлял он) оба мы с летами исправились от
своих недостатков, то, вероятно, теперь сойдемся, и я вас дружески прошу
разделить со мной тяжелые служебные обязанности, помочь мне провести те честные и благородные убеждения, которые мы с вами вдохнули
в молодости
в святых стенах университета».
— Взгляд мой, ваше превосходительство, полагаю, единственный, который может вытекать из этого
дела, — возразил
в свою очередь со всею вежливостью Калинович.
Между всеми отличался толстейший магистр Дерптского университета, служивший
в канцелярии губернатора, где он дал себе слово каждый
день записывать
в свою памятную книжку по десятку подлостей и по дюжине глупостей, там совершавшихся.
В прежние времена не было бы никакого сомнения, что
дело это останется за купцом Михайлом Трофимовым Папушкиным, который до того был дружен с домом начальника губернии, что
в некоторые
дни губернаторша, не кончивши еще
своего туалета, никого из дам не принимала, а Мишка Папушкин сидел у ней
в это время
в будуаре, потому что привез ей
в подарок серебряный сервиз, — тот самый Мишка Трофимов, который еще лет десять назад был ничтожный дровяной торговец и которого мы видели
в потертой чуйке, ехавшего
в Москву с Калиновичем.
— Кабы он теперича был хороший градоначальствующий и коли он
в мнении
своем имеет казну соблюдать, так ему не то, что меня обегать, а искать да звать,
днем с огнем, меня следует, по тому самому, что на это
дело нет супротив меня человека!
Молодой прокурор, решившийся
в последнее время кончить
свою танцевальную карьеру и жениться именно на дочери губернского предводителя, тоже вошел к управляющему губерниею с вопросом, по какому именно
делу содержится
в тюремном замке арестант, коллежский советник, князь Иван Раменский и
в какой мере важны взводимые на него обвинения.
В лаконическом ответе, что князь Иван содержится по
делу составления им фальшивого свидетельства, прокурору вместе с тем предложено было обратить исключительное
свое внимание, дабы употреблены были все указанные
в законе меры строгости к прекращению всякой возможности к побегу или к другим упущениям и злоупотреблениям при содержании сего столь важного арестанта.
Едва только узнал он о постигшем несчастии тестя, как тотчас же ускакал
в Сибирь, чтоб отклонить от себя всякое подозрение на участие
в этом
деле и бросил даже
свою бедную жену, не хотевшую, конечно, оставить отца
в подобном положении.
— Да, но и кроме того: так как она все-таки женщина и, при всем
своем желании, при всей возможности, не
в состоянии сама будет вести всего
дела и соображать, тем больше, что на многие, может быть, обстоятельства придется указать доносом, подать какую-нибудь докладную записку…
— Все эти злоупотребления, — продолжал губернатор, выпрямляя наконец
свой стан и поднимая голову, — все они еще не так крупны, как сделки господ чиновников с разного рода поставщиками, подрядчиками, которые — доставляют ли
в казну вино, хлеб, берут ли на себя какую-нибудь работу — по необходимости должны бывают иметь
в виду при сносе цены на торгах, во-первых, лиц, которые утверждают торги, потом производителей работ и, наконец, тех, которые будут принимать самое
дело.
На другой же
день после этого случая комиссия прекратила все
свои действия и уехала
в Петербург, а общество осталось
в каком-то томительном недоумении.
Из партии врагов его князь, не оставленный даже
в подозрении по
своему делу, снова поселился
в своей усадьбе и начал жить решительно на прежнюю ногу.