Неточные совпадения
— Зачем вы ходите сюда
в гостиную? Подите вы вон, сидите вы целый день
в вашем
кабинете и не смейте показывать вашего скверного носа.
Возвратившись домой, он прямо прошел
в свой
кабинет и сел
в каком-то изнеможении.
После обеда Петр Михайлыч тотчас отправился
в свой
кабинет, а Настенька села рядом
и довольно близко около Калиновича.
— Что ж им беспокоиться? Позвольте мне сходить, — проговорил Калинович
и, войдя вслед за Настенькой
в кабинет, хотел было взять ее за руку, но она отдернула.
Петр Михайлыч даже чай пил не с сахаром, а с медом,
и в четверг перед последним ефимоном [Ефимон — великопостная церковная служба.], чопорно одетый
в серый демикотоновый сюртук
и старомодную с брыжами манишку, он сидел
в своем
кабинете и ожидал благовеста.
К объяснению всего этого ходило, конечно, по губернии несколько темных
и неопределенных слухов, вроде того, например, как чересчур уж хозяйственные
в свою пользу распоряжения по одному огромному имению, находившемуся у князя под опекой; участие
в постройке дома на дворянские суммы, который потом развалился; участие будто бы
в Петербурге
в одной торговой компании,
в которой князь был распорядителем
и в которой потом все участники потеряли безвозвратно свои капиталы; отношения князя к одному очень важному
и значительному лицу, его прежнему благодетелю, который любил его, как родного сына, а потом вдруг удалил от себя
и даже запретил называть при себе его имя,
и, наконец, очень тесная дружба с домом генеральши,
и ту как-то различно понимали: кто обращал особенное внимание на то, что для самой старухи каждое слово князя было законом,
и что она, дрожавшая над каждой копейкой, ничего для него не жалела
и, как известно по маклерским книгам, лет пять назад дала ему под вексель двадцать тысяч серебром, а другие говорили, что m-lle Полина дружнее с князем, чем мать,
и что, когда он приезжал, они, отправив старуху спать, по нескольку часов сидят вдвоем, затворившись
в кабинете —
и так далее…
Между тем Петр Михайлыч тоже возвратился домой
и переодевался
в своем
кабинете. Услышав голос Калиновича, он закричал...
После обеда перешли
в щегольски убранный
кабинет, пить кофе
и курить. М-lle Полине давно уж хотелось иметь уютную комнату с камином, бархатной драпировкой
и с китайскими безделушками; но сколько она ни ласкалась к матери, сколько ни просила ее об этом, старуха, израсходовавшись на отделку квартиры,
и слышать не хотела. Полина, как при всех трудных случаях жизни, сказала об этом князю.
[Пошли! (франц.).] — сказал князь
и, пока княжна пошла одеться, провел гостя
в кабинет, который тоже оказался умно
и богато убранным
кабинетом; мягкая сафьянная мебель, огромный письменный стол — все это было туровского происхождения.
Что нам, прозаистам, делать, как не заниматься материальными благами? — отвечал тот
и, попросив гостя располагать своим временем без церемонии, извинился
и ушел
в кабинет позаняться кой-чем по хозяйству.
Едва только предводитель успел раскланяться с дамами, как князь увел его
в кабинет,
и они вступили
в интимный, дружеский между собою разговор по случаю поданной губернатору жалобы от барышни-помещицы на двух ее бунтующих толсторожих горничных девок, которые куда-то убежали от нее на целую неделю.
Ушедши после обеда
в свой
кабинет по обыкновению отдохнуть, он, слышно было, что не спал: сначала все ворочался, кашлял
и, наконец, постучал
в стену, что было всегда для Палагеи Евграфовны знаком, чтоб она являлась.
Кашель
и голос Петра Михайлыча
в кабинете прервал его размышления.
Последние тяжелые сборы протянулись, как водится, далеко за полдень: пока еще был привезен тарантас, потом приведены лошади,
и, наконец, сам Афонька Беспалый,
в дубленом полушубке, перепачканном
в овсяной пыли
и дегтю, неторопливо заложил их
и, облокотившись на запряг, стал флегматически смотреть, как Терка, под надзором капитана, стал вытаскивать
и укладывать вещи. Петр Михайлыч, воспользовавшись этим временем, позвал таинственным кивком головы Калиновича
в кабинет.
Пройдя первую же дверь, он прямо очутился
в огромном
кабинете, где посредине стоял огромный стол с своими чернильницами, карандашами, кучею тетрадей
и небрежно кинутыми «Художественным листком»
и французской иллюстрацией.
— Под этими фактами, — начал он, — кроется весьма серьезное основание, а видимая неустойчивость — общая участь всякого народа, который социальные идеи не оставляет, как немцы,
в кабинете, не перегоняет их сквозь реторту парламентских прений, как делают это англичане, а сразу берет
и, прикладывает их к делу. Это общая участь!
И за то уж им спасибо, что они с таким самоотвержением представляют из себя какой-то оселок, на котором пробуется мысль человеческая. Как это можно? Помилуйте!
Ближе к
кабинету ходил другой молодой человек, тоже
в вицмундире, с тонкими, но сонными чертами лица
и с двойным лорнетом на носу.
Она сделала ему книксен
и, заметно кокетничая, прошла
в кабинет папаши, вероятно, затем, чтоб поздравить его с добрым утром,
и, выйдя оттуда, уже радостно пробежала назад, держа
в руках красивую корзинку с конфектами.
Молодой человек фамильярно кивнул головой
и ушел
в кабинет. Директор обратил глаза на старика.
— Дело ваше еще не рассмотрено, следовательно, я ничего не знаю
и ничего не могу вам сказать, — проговорил он скороговоркой
и, быстро повернувшись спиной, ушел
в кабинет.
— Все это, сами согласитесь… — начал было он, но
в это время
в кабинете послышался звонок,
и проворно пробежал туда из лакейской курьер.
Столоначальник, схватив портфель, бросился
в кабинет,
и ему вслед посмотрел злобно уездный чиновник.
А мы, маленькие чиновники, воротим год-то годенский, копны бумаги одной испишем,
и все берем даром жалованье — что ты прикажешь делать? — воскликнул Забоков; но
в это время дверь
кабинета отворилась,
и быстро прошел по зале новый вице-директор.
Тот вошел
в кабинет, который оказался не менее редакторского
кабинета и отличался только более строгим, чиновничьим порядком. Сам директор сидел за письменным столом.
В это самое утро, нежась
и развалясь
в вольтеровском кресле, сидел Белавин
в своем
кабинете, уставленном по всем трем стенам шкапами с книгами, наверху которых стояли мраморные бюсты великих людей.
В ожидании Белавина мои молодые хозяева несколько поприготовились.
В маленькой зальце
и кабинете пол был навощен; зажжена была вновь купленная лампа; предположено было, чтоб чай, приготовленный с несколько изысканными принадлежностями, разливала сама Настенька, словом — проектировался один из тех чайных вечеров, которыми так изобилует чиновничий Петербург.
— Я знаю где!
И если я волнуюсь
и бешусь, так я имею на то право; а она — нет! — воскликнул Калинович, вспыхнув,
и ушел
в кабинет.
23 октября назначен был у баронессы большой бал собственно для молодых. Накануне этого дня, поутру, Калинович сидел
в своем богатом
кабинете. Раздался звонок,
и вслед за тем послышались
в зале знакомые шаги князя. Калинович сделал гримасу.
Калинович подъехал на паре небольших, но кровных жеребцов
в фаэтоне, как игрушечка. Сбросив
в приемной свой бобровый плащ, вице-губернатор очутился
в том тонко-изящном
и статном мундире, какие умеют шить только петербургские портные. Потом, с приемами
и тоном петербургского чиновника, раскланявшись всем очень вежливо, он быстро прошел
в кабинет, где, с почтительным склонением головы подчиненного, представился губернатору.
При первом свидании было несколько странно видеть этих двух старых товарищей: один был только что не генерал, сидел
в великолепном
кабинете, на сафьяне
и коврах,
в бархатном халате; другой почтительно стоял перед ним
в потертом вицмундире,
в уродливых выростковых сапогах
и с своим обычно печальным лицом,
в тонких чертах которого все еще виднелось присутствие доброй
и серьезной мысли.
Калинович, наконец, вышел из
кабинета и, хоть
в зале было несколько человек других чиновников, прямо подошел к капитану.
В продолжение дороги кучеру послышался
в экипаже шум,
и он хотел было остановиться, думая, не господа ли его зовут; но вскоре все смолкло. У подъезда Калинович вышел
в свой
кабинет. Полину человек вынул из кареты почти без чувств
и провел на ее половину. Лицо ее опять было наглухо закрыто капюшоном.
— Гм! — больше простонал он
и, переведя дыханье, прошел
в свой
кабинет. Там действительно на столе лежала записка от Полины. Она писала...
Калинович усмехнулся
и возвратился
в свой
кабинет.
— Из всего, что я перечислил теперь, вероятно, сотой доли не существует
в здешней губернии; но если б
и было что-нибудь подобное, так все мы, председательствующие лица, поставим, конечно, себе
в святую обязанность истребить
и уничтожить это с корнем, — заключил он более ядовитым, чем искренним, тоном
и, раскланявшись потом на все стороны, поспешно ушел
в кабинет.
— Непременно надобно! — подтвердили те,
и в тот же вечер к нему собралось человек десять; но чтоб не было огласки их собранию, нарочно уселись
в хозяйском
кабинете с запертыми ставнями
и опущенными даже сторами.
Капитан с обычным приемом раскланялся
и, сев несколько поодаль, потупил глаза. За несколько еще дней перед тем он имел очень длинный разговор с Калиновичем
в кабинете, откуда вышел если не опечаленный, то очень расстроенный. Возвратившись домой, он как-то особенно моргал глазами.