Неточные совпадения
На деньги эти он нанял щегольскую квартиру, отлично меблировал ее; потом съездил за границу, добился там, чтобы
в газетах было напечатано «О работах молодого русского врача Перехватова»; сделал затем
в некоторых медицинских обществах рефераты; затем, возвратившись
в Москву, завел себе карету, стал являться во всех почти клубах, где заметно старался заводить знакомства, и злые языки (из медиков, разумеется) к этому еще прибавляли, что Перехватов нарочно заезжал
в московский трактир ужинать, дружился там с половыми и, оделив их карточками своими, поручал им, что если кто из публики спросит о докторе, так они на него бы указывали желающим и подавали бы эти вот именно карточки, на которых подробно
было обозначено время, когда он у себя принимает и когда делает визиты.
— Об этом
в газетах есть!.. — сказал Перехватов. — Хоть бы что-нибудь с этими господами делали!.. — продолжал он с несвойственным ему озлоблением. — Нельзя же им позволять грабить людей, честно добывающих себе копейку и сберегших ее.
В одно утро Тюменев сидел на широкой террасе своей дачи и
пил кофе, который наливала ему Мерова. Тюменев решительно являл из себя молодого человека: на нем
была соломенная шляпа, летний пиджак и узенькие брючки. Что касается до m-me Меровой, то она
была одета небрежно и нельзя сказать, чтобы похорошела: напротив — похудела и постарела. Напившись кофе, Тюменев стал просматривать
газету, a m-me Мерова начала глядеть задумчиво вдаль. Вдруг она увидела подъехавшую к их даче пролетку,
в которой сидел Бегушев.
Генерал поставлен
был в отчаянное положение: он, как справедливо говорил Бегушев, нигде не встречался с спиритизмом; но, возвратясь
в Россию и желая угодить жене, рассказал ей все, что пробегал
в газетах о спиритических опытах, и, разумеется, только то, что говорилось
в пользу их.
В настоящем случае Хвостиков прямо продрал на Кузнецкий мост, где купил себе дюжину фуляровых платков с напечатанными на них нимфами, поглазел
в окна магазинов живописи, зашел потом
в кондитерскую к Трамбле,
выпил там чашку шоколада, пробежал наскоро две — три
газеты и начал ломать голову, куда бы ему пробраться с визитом.
Просматривая однажды
газету, Бегушев наткнулся на напечатанное крупными буквами объявление об имеющемся
быть в скором времени танцевальном вечере
в зале Дворянского собрания.
Бегушев
был очень этим доволен, но ненадолго:
в ближайших номерах одной
газеты он прочел, что действительный статский советник князь Мамелюков отправился на целый год за границу.
Граф Хвостиков встал и начал расхаживать по комнате; он сохранял еще маленькую надежду, что самой идеей
газеты Бегушев
будет привлечен
в их пользу.
— Если вы нуждаетесь
в деятельности и считаете себя еще способным к ней, так вам гораздо лучше искать службы, чем фантазировать о какой-то неисполнимой
газете!.. Вы, сколько я помню,
были мировым судьей!.. — сказал Бегушев Долгову.
От Бегушева Долгов уехал, уже рассчитывая на служебное поприще, а не на литературное. Граф Хвостиков, подметивший
в нем это настроение, нарочно поехал вместе с ним и всю дорогу старался убедить Долгова плюнуть на подлую службу и не оставлять мысли о
газете, занять денег для которой у них оставалось тысячи еще шансов, так как
в Москве много богатых людей, к которым можно
будет обратиться по этому делу.
—
Есть что-нибудь интересное
в газете? — спросил он.
— Именно все скрипим!.. — подтвердил граф Хвостиков, не могший удержаться, чтобы не заговорить с Траховым; а потом, говоря правду, он и скрипел более, чем кто-либо, — денежные обстоятельства его
были даже более обыкновенного плохи: издание
газеты с Долговым окончательно не удалось; та
газета, где он фельетонствовал, отказала ему за то, что он очень сильно налгал
в одном из фельетонов, и его даже тянули
в суд за оскорбление.
Тучи громадных событий скоплялись на Востоке: славянский вопрос все более и более начинал заинтересовывать общество;
газеты кричали, перебранивались между собой: одни, которым и
в мирное время
было хорошо, желали мира; другие, которые или совсем погасали, или начинали погасать, желали войны; телеграммы изоврались и изолгались до последней степени;
в комитеты славянские сыпались сотни тысяч; сборщицы
в кружку с красным крестом появились на всех сборищах, торжищах и улицах; бедных добровольцев, как баранов на убой, отправляли целыми вагонами
в Сербию; портрет генерала Черняева виднелся во всех почти лавочках.
— Скажите! — повторил еще раз граф, как бы приходивший все более и более
в удивление, хотя от него именно и пущено
было это известие
в газеты.
Тот, помня золотой аксельбант генерала, ответил ей суровым взглядом. Актриса поняла его и не повторила более своего желания, а чтобы занять себя чем-нибудь, она начала разговаривать с критиком, хоть и зла
была на него до невероятности, так как он недавно обругал
в газете ее бенефис — за пьесу и за исполнение.
Покуда все это происходило, Прокофий, подобно барину своему, тоже обнаруживал усиленную и несколько беспокойную деятельность; во-первых, он с тех пор, как началась война, стал читать
газеты не про себя, но вслух — всей прислуге, собиравшейся каждый вечер
в просторной девичьей
пить чай за общим столом.
Неточные совпадения
Главные качества Степана Аркадьича, заслужившие ему это общее уважение по службе, состояли, во-первых,
в чрезвычайной снисходительности к людям, основанной
в нем на сознании своих недостатков; во-вторых,
в совершенной либеральности, не той, про которую он вычитал
в газетах, но той, что у него
была в крови и с которою он совершенно равно и одинаково относился ко всем людям, какого бы состояния и звания они ни
были, и в-третьих — главное —
в совершенном равнодушии к тому делу, которым он занимался, вследствие чего он никогда не увлекался и не делал ошибок.
— А мы живем и ничего не знаем, — сказал раз Вронский пришедшему к ним поутру Голенищеву. — Ты видел картину Михайлова? — сказал он, подавая ему только что полученную утром русскую
газету и указывая на статью о русском художнике, жившем
в том же городе и окончившем картину, о которой давно ходили слухи и которая вперед
была куплена.
В статье
были укоры правительству и Академии за то, что замечательный художник
был лишен всякого поощрения и помощи.
Сергей Иванович давно уже отобедал и
пил воду с лимоном и льдом
в своей комнате, просматривая только что полученные с почты
газеты и журналы, когда Левин, с прилипшими от пота ко лбу спутанными волосами и почерневшею, мокрою спиной и грудью, с веселым говором ворвался к нему
в комнату.
― Я думаю, что выслать его за границу всё равно, что наказать щуку, пустив ее
в воду, ― сказал Левин. Уже потом он вспомнил, что эта, как будто выдаваемая им за свою, мысль, услышанная им от знакомого,
была из басни Крылова и что знакомый повторил эту мысль из фельетона
газеты.
Впрочем, хотя эти деревца
были не выше тростника, о них
было сказано
в газетах при описании иллюминации, что «город наш украсился, благодаря попечению гражданского правителя, садом, состоящим из тенистых, широковетвистых дерев, дающих прохладу
в знойный день», и что при этом «
было очень умилительно глядеть, как сердца граждан трепетали
в избытке благодарности и струили потоки слез
в знак признательности к господину градоначальнику».