Неточные совпадения
Вся картина, которая рождается при этом в воображении автора, носит на себе чисто уж исторический характер: от деревянного, во вкусе итальянских вилл, дома остались теперь одни только развалины; вместо сада, в котором некогда были и подстриженные деревья, и гладко убитые дорожки,
вам представляются группы бестолково растущих деревьев; в левой стороне сада, самой поэтической, где прежде устроен был «Парнас», в последнее время один аферист построил винный завод; но и аферист уж этот лопнул, и завод его стоял без окон и без дверей — словом, все,
что было делом рук человеческих, в настоящее время или полуразрушилось, или совершенно было уничтожено, и один только созданный богом вид на подгородное озеро, на самый городок, на идущие по другую сторону озера луга, — на которых, говорят, охотился Шемяка, — оставался по-прежнему прелестен.
— Не смею входить в ваши расчеты, — начала она с расстановкою и ударением, — но, с своей стороны, могу сказать только одно,
что дружба, по-моему, не должна выражаться на одних словах, а доказываться и на деле: если
вы действительно не в состоянии будете поддерживать вашего сына в гвардии, то я буду его содержать, — не роскошно, конечно, но прилично!.. Умру я, сыну моему будет поставлено это в первом пункте моего завещания.
— Я сделала все, — начала она, разводя руками, —
что предписывала мне дружба; а
вы поступайте, как хотите и как знаете.
—
Что вы, папаша, такой? — спросил он его.
—
Что, батюшка, и у
вас сосед-то наш любезный понадурил? — отвечал тот, вежливо снимая перед ним шапку.
—
Что вы изволите беспокоиться, — произнес Ардальон Васильевич, и вслед затем довольно покойно поместился на передней лавочке коляски; но смущению супруги его пределов не было: посаженная, как дама, с Александрой Григорьевной рядом, она краснела, обдергивалась, пыхтела.
— Прекрасно-с! И поэтому, по приезде в Петербург,
вы возьмите этого молодого человека с собой и отправляйтесь по адресу этого письма к господину, которого я очень хорошо знаю; отдайте ему письмо, и
что он
вам скажет: к себе ли возьмет вашего сына для приготовления, велит ли отдать кому — советую слушаться беспрекословно и уже денег в этом случае не жалеть, потому
что в Петербурге также пьют и едят, а не воздухом питаются!
— Касательно второго вашего ребенка, — продолжала Александра Григорьевна, — я хотела было писать прямо к графу. По дружественному нашему знакомству это было бы возможно; но сами согласитесь,
что лиц, так высоко поставленных, беспокоить о каком-нибудь определении в училище ребенка — совестно и неделикатно; а потому вот
вам письмо к лицу, гораздо низшему, но, пожалуй, не менее сильному… Он друг нашего дома, и
вы ему прямо можете сказать,
что Александра-де Григорьевна непременно велела
вам это сделать!
— А это
что такое у
вас, дядя? — спросил Павел, показывая на астролябию, которая очень возбуждала его любопытство; сам собою он никак уж не мог догадаться,
что это было такое.
— Все говорят, мой милый Февей-царевич,
что мы с тобой лежебоки; давай-ка, не будем сегодня лежать после обеда, и поедем рыбу ловить… Угодно
вам, полковник, с нами? — обратился он к Михайлу Поликарпычу.
— Очень
вам благодарен, я подумаю о том! — пробормотал он; смущение его так было велико,
что он сейчас же уехал домой и, здесь, дня через два только рассказал Анне Гавриловне о предложении княгини, не назвав даже при этом дочь, а объяснив только,
что вот княгиня хочет из Спирова от Секлетея взять к себе девочку на воспитание.
— Мамаша ваша мне говорила,
что вы вот и позайметесь с Пашей.
С новым товарищем своим он все как-то мало сближался, потому
что тот целые дни был каким-нибудь своим делом занят и вообще очень холодно относился к Паше, так
что они даже говорили друг другу «
вы».
—
Что вы это делаете? — спросил его Павел не без удивления.
—
Что вам туда ходить! Я сейчас сбегаю и проведаю. Говорят, украл что-то такое, — отозвался Симонов и действительно ушел.
— Знаешь
что?.. Мы хотим сыграть театр у
вас в верхней зале, позволишь ты? — спросил он Симонова.
— Материал — рублей пятнадцать; а работа
что?.. Сделаю, — отвечал Симонов и вслед за тем как-то торопливо обратился к Павлу: — Только уж
вы, пожалуйста, папеньке-то вашему напишите.
— О
чем вы? — спросил его Павел, более всего озабоченный тем,
что приятель его совершенно не одет.
—
Что за глупости
вы говорите! — сказал Павел Разумову.
— Батюшка,
что такое с
вами? — сказала она и поспешила ему подать стакан воды.
—
Что, отец Никита (отец Никита был законоучитель в гимназии), чай,
вас все учит: повинуйтесь властям предлежащим! — заговорил он.
— А
что, скажи ты мне, пан Прудиус, — начал он, обращаясь к Павлу, — зачем у нас господин директор гимназии нашей существует? Может быть, затем, чтобы руководить учителями, сообщать нам методы, как
вас надо учить, — видал ты это?
— Так за
что же и судить его? Тему
вы сами одобрили, а выполнена она — сколько вот я, прочтя сочинение, вижу — прекрасно!
—
Что вы под этим разумеете? — спросил инспектор-учитель, окончательно побледнев.
— Вот это хорошо,
что вы из деревни сюда переехали — ближе к доктору, — здесь
вы гораздо скорее выздоровеете.
—
Что делать!
Вам тяжкий крест богом назначен! — проговорил Еспер Иваныч, и у него тоже появились на глазах слезы.
— О
чем это
вы мечтали? — спросила его гораздо более ласковым образом m-me Фатеева.
— А
вы, chere amie, сегодня очень злы! — сказала ей Мари и сама при этом покраснела. Она, кажется, наследовала от Еспера Иваныча его стыдливость, потому
что от всякой малости краснела. — Ну, извольте хорошенько играть, иначе я рассержусь! — прибавила она, обращаясь к Павлу.
— Надеюсь,
что вы сего не читали? — прибавил он.
— И вообразите, кузина, — продолжал Павел, — с месяц тому назад я ни йоты, ни бельмеса не знал по-французски; и когда
вы в прошлый раз читали madame Фатеевой вслух роман, то я был такой подлец,
что делал вид, будто бы понимаю, тогда как звука не уразумел из того,
что вы прочли.
— А вот, кстати, — начал Павел, — мне давно
вас хотелось опросить: скажите,
что значил, в первый день нашего знакомства, этот разговор ваш с Мари о том,
что пишут ли ей из Коломны, и потом она сама
вам что-то такое говорила в саду,
что если случится это — хорошо, а не случится — тоже хорошо.
— Да
что же
вы, матушка барышня, прежде-то не сказали,
что вам так хочется в Москву? — проговорила та.
— Да
что же у
вас, жених,
что ли, там какой есть, который
вам нравится?
«Мари, — писал он, —
вы уже, я думаю, видите,
что вы для меня все: жизнь моя, стихия моя, мой воздух; скажите
вы мне, — могу ли я
вас любить, и полюбите ли
вы меня, когда я сделаюсь более достойным
вас? Молю об одном — скажите мне откровенно!»
Павел пробовал было хоть на минуту остаться с ней наедине, но решительно это было невозможно, потому
что она то укладывала свои ноты, книги, то разговаривала с прислугой; кроме того, тут же в комнате сидела, не сходя с места, m-me Фатеева с прежним могильным выражением в лице; и, в заключение всего, пришла Анна Гавриловна и сказала моему герою: «Пожалуйте, батюшка, к барину; он один там у нас сидит и дожидается
вас».
— А
что,
вы будете нынче говеть?
— Я
вам опять повторяю, — начал он голосом, которым явно хотел показать,
что ему скучно даже говорить об этом, —
что денег ваших мне нисколько не нужно: оставайтесь с ними и будьте совершенно покойны!
— Я прожил ребенком без всякого надзора, — начал он неторопливо, — и то, кажется, не сделал ничего дурного, за
что бы
вы меня могли укорить.
— Так
что же
вы говорите, я после этого уж и не понимаю! А знаете ли
вы то,
что в Демидовском студенты имеют единственное развлечение для себя — ходить в Семеновский трактир и пить там? Большая разница Москва-с, где — превосходный театр, разнообразное общество, множество библиотек, так
что, помимо ученья, самая жизнь будет развивать меня, а потому стеснять
вам в этом случае волю мою и лишать меня, может быть, счастья всей моей будущей жизни — безбожно и жестоко с вашей стороны!
—
Вы сами рассказывали,
что четырнадцати лет в полк поступили, а не то
что в Москву приехали.
— Ну так вот
что, мой батюшка, господа мои милые, доложу
вам, — начала старуха пунктуально, — раз мы, так уж сказать, извините, поехали с Макаром Григорьичем чай пить. «Вот, говорит, тут лекарев учат, мертвых режут и им показывают!» Я, согрешила грешная, перекрестилась и отплюнулась. «Экое место!» — думаю; так, так сказать, оно оченно близко около нас, — иной раз ночью лежишь, и мнится: «Ну как мертвые-то скочут и к нам в переулок прибегут!»
— Да, десятым — то же,
что и из лавры нашей! — подтвердил настоятель. — А у
вас так выше, больше одним рангом дают, — обратился он с улыбкой к правоведу, явно желая показать,
что ему небезызвестны и многие мирские распорядки.
— Да почему же
вы думаете,
что нам не дают общего образования? — продолжал возражать обиженным тоном правовед.
— Вот
вы были так снисходительны,
что рассуждали с этим молодым человеком, — и она указала на Павла, — но мне было так грустно и неприятно все это слышать,
что и сказать не могу.
— Но почему
вы, — возразил ей скромно отец Иоаким, — не дозволяете, хоть бы несколько и вкось, рассуждать молодому человеку и, так сказать, испытывать свой ум, как стремится младенец испытать свои зубы на более твердой пище,
чем млеко матери?
— Нас затем и посылают в провинцию, чтобы не было этого крючкотворства, — возразил правовед и потом, не без умыслу, кажется, поспешил переменить разговор. — А
что, скажите, брат его тоже у
вас служит, и с тем какая-то история вышла?
— Ужасная! — отвечал Абреев. — Он жил с madame Сомо. Та бросила его, бежала за границу и оставила триста тысяч векселей за его поручительством… Полковой командир два года спасал его, но последнее время скверно вышло: государь узнал и велел его исключить из службы… Теперь его, значит, прямо в тюрьму посадят… Эти женщины, я
вам говорю, хуже змей жалят!.. Хоть и говорят,
что денежные раны не смертельны, но благодарю покорно!..
— А я и не слыхал, о
чем вы и говорили, — отвечал тот плутовато.
— Очень жаль,
что вы не понимаете, — начал он несколько глухим голосом, — а я говорю, кажется, не очень мудреные вещи и, по-моему, весьма понятные!
— Потому
что вы были всему свидетелем, — отвечала Фатеева с укором.