Неточные совпадения
— Философствовать лучше, чем делать что-нибудь
другое!.. — начала Елена и вряд ли не
хотела сказать какую-нибудь еще более резкую вещь, но в это время раздался звонок. Елена побледнела при этом. — Марфуша, Марфуша! — крикнула она почти задыхающимся голосом. — Он войдет и в самом деле даст нам на дрова.
— Может быть!.. Но,
друг мой, — продолжала Елена каким-то капризным голосом, — мне хочется жить нынче летом на даче в Останкине. Я, помню, там в детстве жила: эти леса, пруды, дорога в Медведково!.. Ужасно как было весело! Я
хочу и нынешнее лето весело прожить.
На
другой день после этого объяснения, барон написал к князю Григорову письмо, в котором, между прочим, излагал, что, потеряв так много в жизни со смертью своего благодетеля, он
хочет отдохнуть душой в Москве, а поэтому спрашивает у князя еще раз позволения приехать к ним погостить.
— Совершенно такие существуют! — отвечал князь, нахмуривая брови: ему было уже и досадно, зачем он открыл свою тайну барону, тем более, что, начиная разговор, князь, по преимуществу,
хотел передать
другу своему об Елене, о своих чувствах к ней, а вышло так, что они все говорили о княгине.
В Троицком трактире барон был поставлен
другом своим почти в опасное для жизни положение: прежде всего была спрошена ботвинья со льдом; барон страшно жаждал этого блюда и боялся; однако, начал его есть и с каждым куском ощущал блаженство и страх; потом князь
хотел закатить ему двухдневалых щей, но те барон попробовал и решительно не мог есть.
Княгине, разумеется, и в голову не приходило того, что князь разрешает ей любовь к
другому чисто из чувства справедливости, так как он сам теперь любит
другую женщину. Она просто думала, что он
хочет этим окончательно отделаться от нее.
— Ну, то и
другое несправедливо; князь не любит собственно княгини, и вы для него имеете значение; тут-с, напротив, скрываются совершенно
другие мотивы: княгиня вызывает внимание или ревность, как
хотите назовите, со стороны князя вследствие того только, что имеет счастие быть его супругой.
— Ни за что на свете, ни за что! Чтобы связать себя с кем-нибудь — никогда!.. — воскликнула Анна Юрьевна и таким решительным голосом, что барон сразу понял, что она в самом деле искренно не желает ни за кого выйти замуж, но чтобы она не
хотела вступить с ним в какие-либо
другие, не столь прочные отношения, — это было для него еще под сомнением.
Отец Иоанн ни на каких обедах и завтраках не позволял им оставаться, так как им всегда почти накрывали или в лакейской, или где-нибудь в задних комнатах: он не
хотел, чтобы духовенство было так публично унижаемо; сам же он остался и уселся в передний угол, а дьякон все ходил и посматривал то в одну соседскую комнату, то в
другую, и даже заглядывал под ларь в передней.
«Князь, я думаю, очень этим доволен?» —
хотела было первоначально спросить княгиня, но у ней духу не хватило, и она перевернула на
другое...
Признаться мужу в своих чувствах к Миклакову и в том, что между ними происходило, княгиня все-таки боялась; но, с
другой стороны, запереться во всем — у ней не хватало духу; да она и не
хотела на этот раз, припоминая, как князь некогда отвечал на ее письмо по поводу барона, а потому княгиня избрала нечто среднее.
О, тогда г-же Петицкой показалось, что она очень хорошо понимает: она полагала, что Миклаков тоже едет на деньги княгини, и теперь ему досадно, что она
хочет то же самое сделать и для
других! Г-жа Петицкая судила в таком случае о Миклакове несколько по своим собственным чувствам.
— Оправдываться, в этом случае я не
хочу, да нахожу и бесполезным, а все-таки должен вам сказать, что хоть вы и думаете всеми теперешними вашими поступками разыграть роль великодушного жорж-зандовского супруга Жака [Жак — герой одноименного романа Жорж Санд (1804—1876), написанного в 1834 году.], но вы забываете тут одно, что Жак был виноват перед женой своей только тем, что был старше ее, и по одному этому он простил ее привязанность к
другому; мало того, снова принял ее, когда этот
другой бросил ее.
— В общем, если
хотите, мало ж!.. Так что самый съезд членов лиги мира […съезд членов лиги мира. — Лига мира и свободы, ставившая своей целью пропаганду идей политической свободы и пацифизма, была основана в 1867 году. В работе лиги принимали участие М.А.Бакунин, Жюль Валлес, И.Беккер и
другие видные представители социалистического движения. В ноябре 1867 года сотрудничать в органе лиги был приглашен Карл Маркс.] в Женеве вышел какой-то странный… — проговорил он.
«В таком случае он сумасшедший и невыносимый по характеру человек!» — почти воскликнула сама с собой Елена, сознавая в душе, что она в помыслах даже ничем не виновата перед князем, но в то же время приносить в жертву его капризам все свои симпатии и антипатии к
другим людям Елена никак не
хотела, а потому решилась, сколько бы ни противодействовал этому князь, что бы он ни выделывал, сблизиться с Жуквичем, подружиться даже с ним и содействовать его планам, которые он тут будет иметь, а что Жуквич, хоть и сосланный, не станет сидеть сложа руки, в этом Елена почти не сомневалась, зная по слухам, какого несокрушимого закала польские патриоты.
— Я
хотела тебя спросить об одном, — присовокупила Анна Юрьевна, — не зол ли он очень? Может быть, он скрывает от меня это… Tu le connais de longue date; c'est ton ami. [Ты его знаешь издавна; это твой
друг (франц.).]
«Если ж, говорит, вы так поступаете с нашими, ни в чем не виноватыми солдатами, то клянусь вам честью, что я сам с первого ж из вас сдеру с живого шкуру!» Всех так ж это удивило;
друзья князя стали было его уговаривать, чтобы он попросил извиненья у всех; он ж и слушать не
хочет и кричит: «Пусть, говорит, идут со мной ж на дуэль, кто обижен мною!..»
На
другой же день к вечеру Жуквич прислал с своим человеком к князю полученную им из Парижа ответную телеграмму, которую Жуквич даже не распечатал сам. Лакей его, бравый из себя малый, с длинными усищами, с глазами навыкате и тоже, должно быть, поляк, никак не
хотел телеграммы этой отдать в руки людям князя и требовал, чтобы его допустили до самого пана. Те провели его в кабинет к князю, где в то время сидела и Елена.
«Положим даже, — рассуждал он, — что и в Елене этот польский патриотизм прирожденное ей чувство, спавшее и дремавшее в ней до времени; но почему же она не
хочет уважить этого чувства в
другом и, действуя сама как полька, возмущается, когда князь поступает как русский».
— О, нет ж!.. Моя не приедет! — произнес с каким-то самодовольством Жуквич. — Она имеет много детей от
другого и ко мне не
захочет воротиться.
— Да, на вас!.. Пусть там отец, черт его дери, что
хочет говорит…
Другие женятся и на цыганках, а не то что… — бултыхал Николя, не давая себе отчета в том, что говорил.
— Вольтер-с перед смертию покаялся […перед смертью покаялся. — Желая получить право на захоронение своего праха, Вольтер за несколько месяцев до своей смерти, 29 февраля 1778 года, написал: «Я умираю, веря в бога, любя моих
друзей, не питая ненависти к врагам и ненавидя суеверие».], а эта бабенка не
хотела сделать того! — присовокупил Елпидифор Мартыныч, знаменательно поднимая перед глазами Миклакова свой указательный палец.
— Да сама-то она перед смертию бог знает какие было планы строила, — отвечал, кашлянув, Елпидифор Мартыныч, — и требовала, чтоб ребенка отвезли в Швейцарию учить и отдали бы там под опекунство какого-то философа, ее
друга!.. Не послушаются ее, конечно!.. Николай Гаврилыч просто
хочет усыновить его и потом, говорит, всего вероятнее, по военной поведу…