Неточные совпадения
— Не хочу-с! — отвечал ему
князь тоже лаконически.
— Никогда! Ни за что! — воскликнула Елена, догадавшаяся, что
хочет сказать мать. — Я могла пойти к
князю, — продолжала она с каким-то сдержанным достоинством: — и просить у него места, возможности трудиться; но больше этого я ни от кого, никогда и ничего не приму.
Князь открыл книгу и
хотел было приняться читать, но потом вдруг почему-то приостановился.
В последнюю поездку
князя в Петербург ей вдруг пришла в голову мысль, что он ездит туда затем, чтобы там найти себе место, и в настоящем разговоре она, по преимуществу,
хотела его выспросить об этом.
Про все эти свои сомнения и колебания
князь не говорил Елене; он не
хотел перед ней являться каким-то неопределенным человеком и желал лучше, чтобы она видела в нем окончательно сформировавшегося материалиста.
— В какую
хочешь! — отвечал
князь.
— Наконец, я прямо тебе говорю, — продолжал
князь, — я не в состоянии более любить тебя в таких далеких отношениях… Я
хочу, чтобы ты вся моя была, вся!..
— А что, если ты… — заговорила она, кидая на
князя взгляд, — не будешь меня любить так, как я
хочу, чтоб меня любили?
— Теперь еще я
хотела тебя спросить, — продолжала она каким-то даже умильным голосом, — отчего у нас
князь не бывает совсем?
— Голова болит! — говорила Елена. Намерение ее разбранить
князя, при одном виде его, окончательно в ней пропало, и она даже не помнила хорошенько, в каких именно выражениях
хотела ему объяснить поступок его.
Князь, в свою очередь, тоже, кажется, немножко предчувствовал, что его будут бранить. Вошедшая, впрочем, Марфуша прервала на несколько минут их начавшийся разговор.
— Вы, кажется,
хотите голодом себя уморить? — заметил ей
князь.
На другой день после этого объяснения, барон написал к
князю Григорову письмо, в котором, между прочим, излагал, что, потеряв так много в жизни со смертью своего благодетеля, он
хочет отдохнуть душой в Москве, а поэтому спрашивает у
князя еще раз позволения приехать к ним погостить.
Князь между тем велел подать во флигель шампанского и льду и заметно
хотел побеседовать с приятелем по душе.
— И сам не знаю! — отвечал
князь; о причинах, побудивших его разлюбить жену, он не
хотел открывать барону, опасаясь этим скомпрометировать некоторым образом княгиню.
— Совершенно такие существуют! — отвечал
князь, нахмуривая брови: ему было уже и досадно, зачем он открыл свою тайну барону, тем более, что, начиная разговор,
князь, по преимуществу,
хотел передать другу своему об Елене, о своих чувствах к ней, а вышло так, что они все говорили о княгине.
— А барон, напротив, стремится к замоскворецкому купечеству: партию
хочет себе составить посреди их! — заметил
князь.
— Зачем же вы в таком случае спрашивали меня? Посылайте, за кем
хотите! — произнес он и затем, повернувшись на каблуках своих, проворно ушел к себе:
князь полагал, что княгиня всю эту болезнь и желание свое непременно лечиться у Елпидифора Мартыныча нарочно выдумала, чтобы только помучить его за Елену.
Видимо, что она ожидала и желала, чтобы на эти слова ее Елпидифор Мартыныч сказал ей, что все это вздор, одна только шалость со стороны
князя, и Елпидифор Мартыныч понимал, что это именно княгиня
хотела от него услышать, но в то же время, питая желание как можно посильнее напакостить
князю, он поставил на этот раз правду превыше лести и угодливости людям.
— Ужас, но необходимый, — опять прибавил
князь и сам сначала
хотел было говорить, но, заметив, что и Елена тоже
хочет, предоставил ей вести речь.
— Княгиня приказала вас просить не разговаривать так громко; они
хотят почивать лечь, — обратилась она к
князю.
— Ну, в этом случае мы никогда с тобой не столкуемся! — сказал
князь и не
хотел более продолжать разговора об этом.
Княгине, разумеется, и в голову не приходило того, что
князь разрешает ей любовь к другому чисто из чувства справедливости, так как он сам теперь любит другую женщину. Она просто думала, что он
хочет этим окончательно отделаться от нее.
— Да-с, так уж устроила!.. Мать крайне огорчена, крайне!.. Жаловаться было первоначально
хотела на
князя, но я уж отговорил. «Помилуйте, говорю, какая же польза вам будет?»
Они жаловаться теперь за что-то
хотят на
князя, но я прежде ихнего пожалуюсь на них: отец мой заслуженный генерал!..
— Как
хотите, — рассуждал он с ударением, — а
князь все-таки человек женатый!
— Дает-то дает-c! Но старуха Жиглинская не
хочет этим удовольствоваться и желает, чтобы
князь еще единовременно дал им тысяч тридцать, так как дочь ее теперь постигнута известным положением.
— Над чем же вы смеетесь?.. Над чем? — приступал
князь и
хотел, кажется, схватить молодого человека за воротник.
Воображение она имела живое, и, благодаря тяжелым опытам собственной жизни, оно, по преимуществу, у ней направлено было в черную сторону: в том, что
князь убил себя, она не имела теперь ни малейшего сомнения и
хотела, по крайней мере, чтобы отыскали труп его.
Весь наружный вид
князя и вся кругом его обстановка показались Миклакову подозрительными, и он не
хотел его оставлять одного.
— Ну, то и другое несправедливо;
князь не любит собственно княгини, и вы для него имеете значение; тут-с, напротив, скрываются совершенно другие мотивы: княгиня вызывает внимание или ревность, как
хотите назовите, со стороны
князя вследствие того только, что имеет счастие быть его супругой.
— Чем же? — спросил
князь,
хотя и догадался почти, что
хочет сказать Миклаков.
— Если она даже вздор, — подхватил
князь, — то все-таки это ставит меня в еще более щекотливое положение… Что я буду теперь отвечать на это письмо княгине?.. Обманывать ее каким-нибудь образом я не
хочу; написать же ей все откровенно — жестоко!
Княгиня начала почти догадываться, что
хочет этим сказать Миклаков, и это еще больше сконфузило ее. «Неужели же
князь этому полузнакомому человеку рассказал что-нибудь?» — подумала она не без удивления.
Кроме того, Елена не
хотела беспокоить и
князя, который, она видела, ужасно тревожится грядущим для нее кризисом; она даже думала, чтобы этот кризис прошел секретно для него, и ему уже сказать тогда, когда все будет кончено.
— Как же, ты так-таки совсем и
хочешь оставить его некрещеным? — спросил
князь, все еще не могший прийти в себя от удивления.
— А вот Елена Николаевна
хочет не крестить его, — сказал
князь.
Последние слова Елизавета Петровна сказала для успокоения Елены, чтобы та не подумала, что она совсем у ней
хочет поселиться; получая и без нее от
князя аккуратным образом по триста рублей в месяц, она вовсе не
хотела обременять ее собой.
— Ну да!.. — подхватил
князь, очень хорошо понявший, что
хочет сказать Елизавета Петровна.
«
Князь, я думаю, очень этим доволен?» —
хотела было первоначально спросить княгиня, но у ней духу не хватило, и она перевернула на другое...
— А медика решительно не
хотите? — переспросил его
князь.
— Вы тоже не
хотите сказать
князю об этом, хоть и ваша личная польза тут замешана, — говорила Елизавета Петровна.
— Я вовсе не
хочу жены моей сажать в тюрьму! — возразил
князь. — И если бы желал чего, так это единственно, чтобы не видеть того, что мне тяжело видеть и чему я не желаю быть свидетелем.
Признаться мужу в своих чувствах к Миклакову и в том, что между ними происходило, княгиня все-таки боялась; но, с другой стороны, запереться во всем — у ней не хватало духу; да она и не
хотела на этот раз, припоминая, как
князь некогда отвечал на ее письмо по поводу барона, а потому княгиня избрала нечто среднее.
— Да, вас! — отвечал
князь и
хотел, кажется, еще что-то такое добавить, но не в состоянии уже был того сделать.
Миклаков многое
хотел было возразить на это княгине, но в это время вошел лакей и подал ему довольно толстый пакет, надписанный рукою
князя. Миклаков поспешно распечатал его; в пакете была большая пачка денег и коротенькая записочка от
князя: «Любезный Миклаков! Посылаю вам на вашу поездку за границу тысячу рублей и надеюсь, что вы позволите мне каждогодно высылать вам таковую же сумму!» Прочитав эту записку, Миклаков закусил сначала немного губы и побледнел в лице.
— Я
хотел бы вас спросить… — заговорил
князь, по-прежнему не глядя на Елену, — о том презрении, которое вы так беспощадно высказали мне в прошлый раз: что, оно постоянно вам присуще?.. — И
князь не продолжал далее.
Елена на этот раз
хотела успокоить
князя и разубедить его в том, что высказала ему в порыве досады,
хотя в глубине души и сознавала почти справедливость всего того, что тогда говорила.
—
Князь сказал мне, что на дому вы меня не примете, а потому я
хотела по крайней мере здесь, на пути вашем, пожелать вам всего хорошего…
Анна Юрьевна последнее время как будто бы утратила даже привычку хорошо одеваться и
хотя сколько-нибудь себя подтягивать, так что в тот день, когда у
князя Григорова должен был обедать Жуквич, она сидела в своем будуаре в совершенно распущенной блузе; слегка подпудренные волосы ее были не причесаны, лицо не подбелено. Барон был тут же и, помещаясь на одном из кресел, держал голову свою наклоненною вниз и внимательным образом рассматривал свои красивые ногти.
Князь очень хорошо догадался, что такое, собственно,
хочет отрапортовать ему Николя.