Неточные совпадения
Семь лет Дуне минуло — срок «вдавати отрочат в поучение чести
книг божественного писания». Справив канон, помолясь пророку Науму да бессребреникам Кузьме и Демьяну, Марко Данилыч подал дочке азбуку в золотом переплете и точеную костяную указку с фольговыми завитушками, а затем сам
стал показывать ей буквы, заставляя говорить за собой: «аз, буки, веди, глаголь…»
Да, пожалуй, по середам да пятницам скоромничать вздумает, — так разве это в христианском дому можно?» Зато
стал покупать дочерям
книги не только божественные, но и мирские.
— А к тому мои речи, что все вы ноне
стали ветрогоны, — молвила мать Таисея. — Иной женится, да как надоест жена, он ее и бросит, да и женится на другой. Много бывало таких. Ежели наш поп венчал, как доказать ей, что она венчана жена? В какие
книги брак-от записан? А как в великороссийской повенчались, так уж тут, брат, шалишь, тут не бросишь жены, что истопку с ноги. Понял?
— И такой нет у нас, — сказала Дуня, и
стало ей немножко стыдно, что не читала она хороших
книг, даже не знает про них.
— Ну, этих
книг Марко Данилыч вам не купит, — сказала Марья Ивановна. — Эти
книги редкие, их почти вовсе нельзя достать, разве иногда по случаю. Да это не беда, я вам пришлю их, милая, читайте и не один раз прочитайте… Сначала они вам покажутся непонятными, пожалуй, даже скучными, но вы этим не смущайтесь, не бросайте их — а читайте, перечитывайте, вдумывайтесь в каждое слово, и понемножку вам все
станет понятно и ясно… Тогда вам новый свет откроется, других
книг тогда в руки не возьмете.
—
Стало быть,
книги божественные? — простодушно спросила Дуня.
Иванушку взял в дети, обучил его грамоте,
стал и к старым
книгам его приохачивать. Хотелось Герасиму, чтоб из племянника вышел толковый, знающий старинщик, и был бы он ему в торговле за правую руку. Мальчик был острый, умен, речист, память на редкость. Сытей хлеба
стали ему
книги; еще семнадцати лет не минуло Иванушке, а он уж был таким сильным начетчиком, что, ежели кто не гораздо боек в Писании, — лучше с ним и не связывайся, в пух и прах такого загоняет малец.
Не одни
книги теперь у него были, много
стало икон, крестов, лестовок, кацей и других старинных вещей.
— А не сойдемся, так разойдемся, — молвил Герасим и
стал укладывать в коробью́ иконы и
книги.
— Сколько
станешь просить? — прищурясь и похлопав ладонью по
книгам, спросил Смолокуров.
— А я тебе от скуки-то гостинца привез, — молвил Марко Данилыч, указывая на короб. — Гляди, что книг-то, — нáдолго
станет тебе. Больше сотни. По случаю купил.
Только что отобедали, Дуня за
книги.
Стала разбирать их.
И с тех пор и дни и ночи
стала Дуня просиживать над мистическими
книгами. По совету Марьи Ивановны, она читала их по нескольку раз и вдумывалась в каждое слово… Показалось ей наконец, будто она понимает любезные
книги, и тогда совсем погрузилась в них. Мало кто от нее с тех пор и речей слыхал. Марко Данилыч, глядя на Дуню,
стал крепко задумываться.
Взросшая на строгом соблюденье внешних обрядов, привыкшая только в них одних видеть веру, молодая, впечатлительная девушка, начитавшись мистических
книг, теперь равнодушно
стала смотреть на всякую внешность.
Согласился Пахом, и Степан Алексеич, раскрыв
книгу, подал ее Катеньке. Та
стала читать житие Иоасафа, индийского царевича, и учителя его, старца Варлаама.
Снова кормщик сел у стола, выдвинул ящик, вынул
книгу,
стал ее читать. Все слушали молча с напряженным вниманием, кроме блаженного Софронушки. Разлегся юрод на диванчике и бормотал про себя какую-то чепуху. А Николай Александрыч читал житие индийского царевича Иоасафа и наставника его старца Варлаама, читал еще об Алексее Божием человеке, читал житие Андрея Христа ради юродивого. Потом говорил поучение...
С того времени, как познакомилась Дуня с Марьей Ивановной и начиталась мистических
книг, ко всем близким своим, даже к отцу, она
стала холодна и неприветлива.
Любя чтение церковных
книг, а больше того устные беседы от Писания, Устюгов с Богатыревым
стали похаживать в келейный ряд на «вечерки» к одной старой девке, хлыстовской пророчице, и познали от нее «тайну сокровенную».
Пытливость ума, возбужденная чтением
книг без разбора и руководителя, крепко слилась в ней с мечтательностью, и Дуня
стала вовсе не похожею на скитскую воспитанницу.
Чтение мистических
книг, купленных у Чубалова, и ежечасные беседы с Марьей Ивановной, когда весной гостила она у Смолокуровых, довели до такой восторженности Дуню, что она вероученье хлыстов
стала принимать за слова Божественной истины.
Через четыре года, в восемьсот тридцать шестом году, снова
стали ждать кончины мира, не одни праведные ждали ее, но и неверные, было о том даже в
книгах печатано.
Ну, указала мне Марья Ивановна на
книги, и
стала я за ними проводить и дни, и ночи…
Патап Максимыч своими руками отпер железный сундук. На столе, поставленном возле,
стал он раскладывать найденные бумаги — в одну сторону откладывать тучные пачки серий, ломбардные билеты, наличные деньги; по другую векселя — и сохранные расписки, в третью сторону клал купчие крепости и закладные разных людей. Особо клал Патап Максимыч счета и торговые
книги, особо контракты и условия. Завещания не нашлось.
Полюбились ей мирские
книги, и
стала она скучать Божественными.
Неточные совпадения
Потом остановились на мысли, что будет произведена повсеместная «выемка», и
стали готовиться к ней: прятали
книги, письма, лоскутки бумаги, деньги и даже иконы — одним словом, все, в чем можно было усмотреть какое-нибудь «оказательство».
Несмотря на то что он не присутствовал на собраниях лично, он зорко следил за всем, что там происходило. Скакание, кружение, чтение
статей Страхова — ничто не укрылось от его проницательности. Но он ни словом, ни делом не выразил ни порицания, ни одобрения всем этим действиям, а хладнокровно выжидал, покуда нарыв созреет. И вот эта вожделенная минута наконец наступила: ему попался в руки экземпляр сочиненной Грустиловым
книги:"О восхищениях благочестивой души"…
Вронский взглянул на них, нахмурился и, как будто не заметив их, косясь на
книгу,
стал есть и читать вместе.
И свеча, при которой она читала исполненную тревог, обманов, горя и зла
книгу, вспыхнула более ярким, чем когда-нибудь, светом, осветила ей всё то, что прежде было во мраке, затрещала,
стала меркнуть и навсегда потухла.
После этой
статьи наступило мертвое, и печатное и изустное, молчание о
книге, и Сергей Иванович видел, что его шестилетнее произведение, выработанное с такою любовью и трудом, прошло бесследно.