Неточные совпадения
— Всяка премена во святоотеческом предании, всяко новшество, мало ль оно, велико ли — Богу противно, — строго, громко и внушительно зачала Анисья Терентьевна. — Ежели ты, сударыня, обучая Дунюшку, так поступаешь, велик ответ пред Господом
дашь. Про тех, что соблазняют малых-то детей, какое
слово в Писании сказано? «Да обесится жернов осельский на выи его, да потонет в пучине морстей». Вот что, сударыня!..
А насчет вашего хозяйства покойница мне ничего не говорила, и я
слова ей в том не
давала…
— А ведь не
даст он, собака, за простой ни копеечки, не то что нам, а и тем, кто его послушал, по местам с первого
слова пошел, — заметил один рабочий.
— Не приходится!.. Эко ты
слово молвил, — с досадной усмешкой сказал Смолокуров. — По всей Волге, по всей, можно сказать, России всякому известно, что рыбному делу ты здесь голова. На всех пошлюсь, — прибавил он, обводя глазами собеседников. — Соврать не
дадут.
От
слова до
слова вспоминает она добрые
слова ее: «Если кто тебе по мысли придется и вздумаешь ты за него замуж идти — не
давай тем мыслям в себе укрепляться, стань на молитву и Богу усердней молись».
— Дома твои
слова вспомянула, твой добрый совет, не
давала воли тем мыслям, на молитву стала, молилась. Долго ль молилась, не знаю, — продолжала Дуня.
—
Давал я ему по рублю двадцати; отписал он про то Меркулову да с моих же
слов известил его, что выше той цены нечего ждать.
— Передо́хнуть бы вам! — плюнув на жидовскую сторону, вскликнул Дмитрий Петрович. —
Дай ты мне, Никита Сокровенный, честное
слово, что безо всяких отговорок исполнишь мою просьбу.
— И вовсе не пьян. И нисколько даже не выпивши… После скажу, после…
Дай только
слово, что исполнишь просьбу… Эх, Никита Сокровенный!.. Такое дело, такое… Ну да пока помолчим… А теперь покончим бутылочку.
Пять месяцев назад, чуть не накануне отъезда Меркулова из Москвы, она
дала ему
слово.
— Самому мне, матушка, так хотелось сделать, да что ж я могу? — сказал Самоквасов. — Дядя никаких моих
слов не принимает. Одно себе заладил: «Не
дам ни гроша» — и не внимает ничьим советам, ничьих разговоров не слушает…
Не до старосты было тогда Герасиму, не до мирской копейки; ни
слова не молвя,
дал денег на другое ведро и попросил старосту мир-народ угостить.
За две редких иконы, десятка за полтора редких книг и рукописей Чубалов просил цену умеренную — полторы тысячи, но Марко Данилыч только засмеялся на то и вымолвил решительное свое
слово, что больше семисот пятидесяти целковых он ему не
даст.
—
Даст Бог, повидаюсь, потолкую с ним, ярманка не за горами, — сказал Смолокуров. — И ежели твои
слова справедливы окажутся, уговорюсь с ним насчет выкупа. А теперь вот тебе, — прибавил Марко Данилыч, подавая Хлябину пятирублевую.
— Все, — ответила Варенька. — Все, кого до сих пор вы знали, кроме разве одной тетеньки, — сказала Варенька и, не
дав Дуне
слова вымолвить, спросила у нее: — Сколько вам лет?
—
Дай Господи такую подвижницу, подай истинный свет и новую силу в
слове ее, — сложив руки, набожно сказал Николай Александрыч. — Ежели так, можно будет ее допустить на собрание, и если готова принять «благодать», то можно и «привод» сделать… Только ведь она у отца живет… Помнится мне, говорила ты, Машенька, что он раскольничает, и совсем плотской язычник, духовного в нем, говорила ты, нет ни капельки.
— Духом не мятись, сердцем не крушись, — выпевала Катенька, задыхаясь почти на каждом
слове. — Я, Бог, с тобой, моей сиротой, за болезнь, за страданье духа
дам дарованье!.. Радуйся, веселись, верна-праведная!.. Звезда светлая горит, и восходит месяц ясный, будет, будет день прекрасный, нескончаемый вовек!.. Бог тебя просвятит, ярче солнца осветит… Оставайся, Бог с тобою, покров Божий над тобою!
«
Дам тебе ризу светлу, серафимские крылья, семигранный венец, и тут милости моей не конец!..» Вот
слова духа святого о тебе, а ты вздумала с Богом бороться!..
— А как же ты, Махметушка, Махрушева-то, астраханского купца Ивана Филиппыча, у царя за семьсот с чем-то целковых выкупил?.. — сказал Марко Данилыч, вспоминая
слова Хлябина. — А Махрушев-от ведь был не один, с женой да с двумя ребятками. За что ж ты с меня за одинокого старика непомерную цену взять хочешь? Побойся Бога, Махмет Бактемирыч, ведь и тебе тоже помирать придется, и тебе Богу ответ надо будет
давать. За что ж ты меня хочешь обидеть?
— Не
дам, — сказал Смолокуров и, вставши с нар, взялся за картуз. — Дела, видно, нам с тобой не сделать, Махметушка, — прибавил он. — Вот тебе последнее мое
слово — восемьсот целковых, не то прощай. Согласен — деньги сейчас, не хочешь, как хочешь… Прощай.
— Послушайте глупого моего
слова, Марко Данилыч. Как же это будет у нас? Как наша голубушка одна с Васильем поедет? Да еще
даль такую, да еще ночью. Хорошо ли это, сами извольте рассудить. А по-моему, нехорошо, даже больно нехорошо. Как молоденькой девице ночью с мужчиной одной ехать! Долго ль до греха?
— Каждая по-своему распорядилась, — отвечал Патап Максимыч. — Сестрица моя любезная три дома в городу-то построила, ни одного не трогает, ни ломать, ни продавать не хочет. Ловкая старица. Много такого знает, чего никто не знает. Из Питера да из Москвы в месяц раза по два к ней письма приходят. Есть у нее что-нибудь на уме, коли не продает строенья. А покупатели есть, выгодные цены
дают, а она и слышать не хочет. Что-нибудь смекает. Она ведь лишнего шага не ступит, лишнего
слова не скажет. Хитрая!
—
Дай Бог нашему дитяти на ножки стати, дедушку величати, отца с матерью почитати, расти да умнеть, ума-разума доспеть. А вы, гости, пейте-попейте, бабушке кладите по копейке, было б ей на чем с крещеным младенчиком вас поздравлять,
словом веселым да сладким пойлом утешать.
— Не погнушайтесь моими
словами, добрый совет желал бы вам
дать.
— Отче наш иже еси в нас, освяти нас именем твоим и приведи нас в царствие твое, волей нашей води нас по земле и небесам. Хлеб
слова твоего
дай нам днесь и прости наши прегрешенья, как и мы прощаем своей братии. Сохрани нас от искушений врага, избавь от лукавого.
И до самого расхода с посиделок все на тот же голос, все такими же
словами жалобилась и причитала завидущая на чужое добро Акулина Мироновна. А девушки пели песню за песней, добры молодцы подпевали им. Не один раз выносила Мироновна из подполья зелена вина, но питье было неширокое, нешибкое, в карманах у парней было пустовато, а в долг честная вдовица никому не
давала.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно
слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и
давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и потому каждому
слову своему
дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину. Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Городничий (с неудовольствием).А, не до
слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и
давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами! не
дадите ни
слова поговорить о деле. Ну что, друг, как твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
— У нас забота есть. // Такая ли заботушка, // Что из домов повыжила, // С работой раздружила нас, // Отбила от еды. // Ты
дай нам
слово крепкое // На нашу речь мужицкую // Без смеху и без хитрости, // По правде и по разуму, // Как должно отвечать, // Тогда свою заботушку // Поведаем тебе…