Неточные совпадения
— Ну вот этого я уж и не знаю, как сделать… И придумать не могу, кого
отпустить с ней. Черных работниц хоть две, хоть три предоставлю, а чтоб в горницах при Дунюшке жить — нет у меня таковой на примете.
— Мудрено, брат, придумал, — засмеялся приказчик. — Ну, выдам я тебе пачпорт,
отпущу, как же деньги-то твои добуду?.. Хозяин-то ведь, чать, расписку тоже спросит
с меня. У него, брат, не как у других — без расписок ни единому человеку медной полушки не велит давать, а за всякий прочет, ежели случится,
с меня вычитает… Нет, Сидорка, про то не моги и думать.
Рыбные промышленники, судохозяева и всякого другого рода хозяева
с большой охотой нанимают слепых: и берут они дешевле, и обсчитывать их сподручней, и своим судом можно
с ними расправиться, хоть бы даже и посечь, коли до того доведется. Кому без глаз-то пойдет он жалобиться? Еще вдосталь накланяется, только, батюшки,
отпустите. Марко Данилыч слепыми не брезговал — у него и на ловлях, и на баржах завсегда их вдоволь бывало… Потому, выгодно.
— К караванному к вашему —
отпустил бы косных, сколько мне понадобится. Остальное наше дело. Об остальном просим покорно не беспокоиться. Красны рубахи да шляпы
с лентами есть?
Подробно рассказала,
с каким именно «Божиим милосердием»
отпустят Лизу из дома, сколько будет за ней икон, в каких ризах и окладах, затем перечислила все платья, белье, обувь, посуду, серебро, дорогие наряды и, наконец, объявила, сколько они назначают ей при жизни своей капиталу…
— Ужо, после вечерни, приказчика
с записочкой пришлю, — молвил Марко Данилыч Чубалову. —
С ним товар-от и
отпусти.
Люди не познали, что Бог
с ними ходит,
Над ним надругались — вины не сыскали,
Все не знали в злобе, что тебе сказати,
Рученьки пречисты велели связати,
На тебя плевали, венец накладали,
Отвели к Пилату, чтоб велел распяти,
А ты, милосердый, терпеливый, агнец,
Грех со всех снимаешь, к Отцу воздыхаешь:
«
Отпусти им, Отче, — творят, что не ведят».
— Как к нему писать? — молвил в раздумье Николай Александрыч. — Дело неверное. Хорошо, если в добром здоровье найдешь его, а ежели запил? Вот что я сделаю, — вложу в пакет деньги, без письма. Отдай ты его если не самому игумну, так казначею или кто у них делами теперь заправляет. А не
отпустят Софронушки, и пакета не отдавай… А войдя к кому доведется — прежде всего золотой на стол. Вкладу, дескать, извольте принять. Да, опричь того, кадочку меду поставь.
С пуд хоть, что ли, возьми у Прохоровны.
— Отправляйся же. Покров Божий над тобою!.. Молви конюху Панкратью, заложил бы тебе рыженькую в таратайку… Спеши, пожалуйста, Пахомушка. Завтра к вечеру жду тебя. А о Софронушке не от меня проси, Марья Ивановна, мол, приехала и очень, дескать, желает повидать его. Ее там уважают больше, чем нас
с братом; для нее
отпустят наверно…
Со страстной пылкостью предался Мемнон учению людей Божиих, усердно исполнял их обряды, но не всегда мог совладать
с собой — нет-нет да и
отпустит какое-нибудь словечко на соблазн святым праведным.
— Да.
С собой возьму блаженного, ежель
отпустят, — отвечал Пахом. — У тебя, друг, все ль по-доброму да по-хорошему?
— Родитель нашей гостейки по соседству
с Фатьянкой живет, — продолжал Пахом. — Оттого и знакомство у него
с Марьюшкой, оттого и
отпустил он дочку
с ней в Луповицы погостить. Кажись, скоро ее «приводить» станут.
— Доложу, — молвил Пахом. И, немного переждав, сказал: — Марья Ивановна, почитаючи отца Софрония, наказывала попросить у вашего высокопреподобия,
отпустили бы вы его повидаться
с ней.
— Барышня, Марья Ивановна, приказала было отдать вашему высокопреподобию этот пакетец
с деньгами, ежель
отпустите отца Софрония, — сказал Пахом.
Николай Александрыч наказал ему, глаз бы не спускал он
с Софронушки, на одну пядь от себя не
отпускал бы, чтоб опять чего не накуролесил.
— Кстати, — сказал Веденеев. — Приходили к нам на караван кой-кто из рыбников
с вашими приказами насчет рыбы. Им не
отпустили.
— А что б ты взял
с меня, Махметушка, чтоб того полоняника высвободить? — спросил Марко Данилыч. — Человек он уж старый, моих этак лет, ни на каку работу стал негоден, задаром только царский хлеб ест. Ежели бы царь-от хивинский и даром его
отпустил, изъяну его казне не будет, потому зачем же понапрасну поить-кормить человека? Какая, по-твоему, Махметушка, тому старому полонянику будет цена?
Когда Дарья Сергевна воротилась домой, Марко Данилыч давно уж
с постели встал. Сидел у окна, пристально глядя на дорогу, а сам все про Дунюшку думал. «Коль не бывала в Фатьянке, надо будет ехать в Луповицы. А то, пожалуй, ее не дождешься и до зимы. И дернуло ж меня
отпустить ее
с Марьей Ивановной… Вот теперь и жди да погоди».
— Ничего, благодетель, не знаю, никогда до этого не доходила, — отвечала Дарья Сергевна. — Где бы, кажись, кончить?.. В прежни годы к Покрову да на Казанскую работников
отпускали, а теперь еще и Вздвиженье не пришло и хлеб
с поля на гумна еще не двинулся. Поговорите
с приказчиком,
с Васильем Фадеевым, он должен знать. Сегодня же велю ему побывать к вам.
Настала Святая неделя, и в последние ее дни Патап Максимыч получил письмо от Махмета Субханкулова. Тут вышла остановка в поездке на Низ. Дуня и сама не решалась ехать так далеко и мужа не
отпускала без себя на пароход — хотелось ей прежде повидаться
с незнакомым еще ей дядей.