Неточные совпадения
Как-то раз
хотел царевич подарить ему дорогую вещицу из своего костяного ларца; но дьяк с бережью напомнил узнику, что все вещи в ларце — его, что он может играть ими, сколько душе угодно, да располагать ими
не волен.
— И впрямь! Экой я простак!.. Вот, примерно сказать, бык с бараном
хотели б кой о чем переговорить друг с другом; по-бараньи-то понимаю, и баран меня, а по-быковски
не знаю, и станешь в тупик.
—
Не хочу солгать, милостивая госпожа! Только раз согрешил, нечаянно ослушался, сорвалось с языка. Зато мигом оправился: «
Не подумайте, — молвил я ему, — что вас называю бароном потому, что вы барон; а эдак у нас чехи и дейтчи называют всех своих господ, так и я за ними туда ж по привычке… Вот эдак мы все честим и вашу матушку, любя ее». Нет! я себе на уме! Как впросак попаду, так другого
не позову вытащить.
Хотел бы воротить его,
хотел бы еще раз поцеловать его руки;
не тут-то было…
Эренштейн впился в него глазами, жадными, как голодные пиявицы, слухом, острым, как бритва, которая режет волос: рот его был открыт, но
не произносил ничего. Он весь
хотел сказать: жизнь или смерть?
— Ничего
не пожалею; требуйте моего имущества, моей жизни, если
хотите.
Если бы через несколько месяцев дали ему на выбор: лишиться Фердинанда или супруги, за спасение которой он отдал некогда сына и отдал бы себя, то, конечно, в душе своей согласился бы пожертвовать супругой,
хотя бы этого явно
не сказал.
Умно приготовлено, хорошо сказано, но какие утешения победят чувство матери, у которой отнимают сына? Все муки ее сосредоточились в этом чувстве; ни о чем другом
не помышляла она, ни о чем
не хотела знать. Чтобы сохранить при себе свое дитя, она готова была отдать за него свой сан, свои богатства, идти хоть в услужение. Но неисполнение клятвы должно принести ужасное несчастие мужу ее, и она решается на жертву.
Она
хотела прежде испытать,
не тронет ли итальянца, никого
не послушалась и повлеклась в избушку, в которой он остановился.
Там
хотел он слушать у знаменитого Николя де Монтано уроки красноречия и философии, которые считались непременными спутниками всех званий и от которых
не освобождались цари.
С одной стороны, быстрый, огненный взор из-под черных, густых бровей на дворецкого — взор, который редкий мог выдержать и от которого женщины слабого сложения падали в обморок. Казалось, им окинул он своего слугу с ног до головы и обозрел душу его. С другой стороны, глубокий, едва
не земной поклон, которым Русалка
хотел, казалось, скрыться от испытующего взора, вручение посоха и целование властительной руки. Шапку
не принял Иван Васильевич и дал знать, чтобы он положил на одну из скамеек.
Она первая гласно
не захотела быть рабыней татар.
— Князя,
хочешь ты сказать? — перебил Иван Васильевич. —
Не признаю более тверского князя. Что, спрашиваю тебя, что обещал он нам договорною грамотою, в которой был посредником епископ его, ныне к нам прибывший?
В них жил он на покое,
не тревожимый доселе Иоанном, любимый друзьями, уважаемый народом; добрый отец, грозный и попечительный господин, в них
хотел он дать сладкий отдых последним годам своим и приготовить себя заранее к вечности делами веры и добра.
Но немцев, поганых немцев, ненавидел всею силою души суровой,
хотя не злой.
Процессия шла себе далее и остановилась
не прежде, как у избы дьяка Бородатого, который успел отрезвиться, но
не мог прийти в себя от шуму и сборища, его окружавшего,
не мог придумать, что с ним деется. Долго
не хотели дворчане впустить к себе своего господина и, только убежденные его голосом и подлинностью бороды, приняли его с бережью на свои руки. Шутка эта дошла скоро и до хоромин великокняжеских.
Напротив, Антон рассматривал его с каким-то грустным предчувствием,
хотя соглашался с товарищами, что
не пожар причиною этого явления.
Выскочив проворно из саней, он благодарил Захария за хорошее доставление его на Русь и
хотел дать ему денег, но жид
не принял их, сказав только...
Наконец путешественник успел освободиться от церемоний приема, отблагодарив щедро дворских служителей. Великодушие его
не любило ни у кого оставаться в долгу,
хотя возможность часто противилась этому влечению доброго сердца. Он остался один и заперся в своей комнате. Здесь принес творцу дань разумного творения. И это причли ему в худое. Он-де сзывает нечистую силу, чтобы освободиться от святыни, которою его окружали в новом жилище.
Хотел Антон перебить его, чтобы спросить подробнее о состоянии иноземцев на Руси; но книгопечатник
не останавливался и продолжал печатать свои вести
не хуже цилиндрического станка.
Приятель, друг ее, как
хотите назовите,
не совсем ей верен.
В былое время, мощный телом и духом, я потягался бы с гордым бароном и жестоким отцом. Но теперь гляжу в гроб, мщение мое уступило привязанности к моему воспитаннику; убежден также, что Антонио, узнав о своем рождении, сам
не захочет неволею в сынки и наследники, и я радовался, что попыткою у отца его очистил несколько свою совесть, исполнил желание матери и приобрел, как бы во второй раз, своего Антонио. Все мы вошли в круг прежних своих надежд, обязанностей и назначения.
— Прости ж мне за необдуманный упрек. Понимаю, я мог бы сделать то же для блага милого, дорогого сердцу существа. Но… теперь другой вопрос.
Не сочти его дерзостью молодого человека, которого все права на твое снисхождение в одном имени воспитанника твоего брата, прими этот вопрос только за знак любви к прекрасному. Скажи мне, каким великим памятником зодчества в Московии
хочешь передать свое имя будущим векам?
Расскажу тебе и свои страдания, и свои надежды, расскажу, как я боюсь умереть,
не сделав ничего достойного бессмертия, и чем
хочу купить себе вечность на земли.
— Памятники художества, которые ты оставил в ней,
не дадут ему умереть,
хотя б ты ничего более
не произвел.
Храм, который
хочу создать, исполинского размера: для него нужна мне едва ли
не половина кремлевской высоты, сотни тысяч рук, груды золота.
— Я
не понимаю, что
хочешь сказать.
— Где она?.. Спроси-ка лучше, где молния, когда она уж блеснула. Я видел только огненный взгляд ее черных, итальянских очей, и… боюсь…
не было б грозы. Так скоро забыть страшную заповедь отца!.. Долго ль до беды?.. Одиночество… прекрасный молодой человек, в таком близком соседстве… девическое сердце… Ох, ох, синьора Анастасия, боюсь за тебя! Нет, боялся бы,
хотел я сказать, если бы
не уверен был в моем молодом друге.
—
Не шути с властителем, — сказал Аристотель своему молодому другу. — Мудрено ль, что он
захочет испытать это ужасное средство над своими боярами!
— Впрочем, — продолжал врач, — способ, о котором я упомянул, требует большой осторожности и потому опасен. В последнюю свою болезнь папа Иннокентий Восьмой
хотел прибегнуть к нему. Сделали сначала опыт над тремя десятилетними мальчиками; но как опыт
не совсем удался и дети умерли, то и святой отец
не соизволил подвергнуться ему. Остается многожелчному быть как можно смирнее и уступчивей, а тому, у кого недостает желчи, более приводить кровь свою в движение.
— С Новгородом и Ордою сладили, — сказал великий князь, — а тут,
не взыщи, невелика птичка, да
не заставишь сделать, чего
не захочет. Разве послушается княгиню, которую очень любит.
А что скажешь, голубчик, коли в отлучку хозяина блудные детки разбрелись из дому отцовского, самовольно каждый отгородил себе часть из общего наследия, мать и знать
не хотят, да еще буйствуют против той, которая их воспоила и воскормила.
При этом случае маленьким красноречивым переводчиком передано боярину, сколько ошибаются жители Москвы, почитая лекаря за колдуна; что наука снабдила его только знанием естественных сил и употребления их для пользы человека; что,
хотя и существуют в мире другие силы, притягательные и отталкивающие, из которых человек, посвященный в тайны их разложения и соединения, может делать вещи, с виду чудесные для неведения, однако он, Антон-лекарь, к сожалению,
не обладает познанием этих сил, а только сам ищет их.
Анастасия
хотела бы верить и
не смеет,
не сможет.
Не хотела ли передать то и другое иноземцу?..
— Нет, но все равно… Чего
хочешь? — отвечает лекарь, догадываясь, что несчастный, убегая от преследований, ищет скрыться у своего друга, Образца. «Друг воеводы, — думает он, —
не может быть злодей».
— Постой, сын; везде, где
хочешь, лишь бы
не здесь, у светлицы твоей сестры.
Экспедиция
хотя не дальняя, но затруднительная и опасная по отношениям одной стороны к другой.
Повторим, что Эренштейн
хотя еще
не совсем хорошо изъяснялся по-русски, однако ж понятно.
Образец и тут
не хотел видеть своего постояльца, зато немало поворчал на него Холмский.
Во всякое время молодой лекарь поспешил бы на зов страждущего, тем охотней в Москве, где он еще, кроме попугая и Ненасытя,
не имел на руках ни одного больного и где
хотел бы искусством своим приобресть доверие и любовь русских.
Она
хочет не гибели своего любовника, но только отвлечь его от опасной соперницы, и в какую минуту? когда этой сопернице необходимо пособие врача: может пройти минута спасения, и победа на ее стороне.
— То-то умница, — отвечает он, — я
хотел… да
не знал, что подарить: раздумье брало. Ну, еще ручку на прощанье, хоть мизинчик.
— Нет, нет,
не хотим, ты у нас лучший гость! — кричал Палеолог. — Посмотри, как мы с друзьями пируем.
Хотя великая княгиня и
не любила брата за слабость его характера и развратное поведение, так бесстыдно выставляемое, однако ж на этот раз приняла живо к сердцу неслыханное унижение его, как бы оно сделано было ей.
Один,
хотя не каялся в своем поступке и повторил бы его, если бы опять представился такой же случай,
хотя бесстрашно готов был выдержать казнь, однако ж боялся позора этой казни для престарелого отца своего и сестры-невесты.
Как приступить Анастасии к тому, что
хотела передать своему крестнику? И собиралась сказать, и боялась. Она была бледна, как мертвец, и вся дрожала, будто собиралась признаться в ужасном преступлении. Андрюша заметил ее состояние и спросил,
не больна ли она.
— Нет, Андрюша,
не говори мне про венец…
не для того это делаю… мне жаль только, что он басурман…
хотела бы спасти его на том свете от смолы горячей…
Я довольно горд, чтобы отринуть все возможные почести и богатства,
хотя бы присуждал мне их закон,
не только что униженно, происками, вымаливать эти почести и богатства.
— Наш осподарь, великий князь всея Руси, Иван Васильевич, — отвечал дьяк Курицын с твердостью и выпрямясь, —
хочет дружбы цесаря, а
не милостей: равный равного
не жалует. Говорю к слову; а коли твоей милости доверено что от твоего императора, то высокие слова его
не нам слышать, а нашему осподарю, великому князю всея Руси,
не нам и отвечать.