Неточные совпадения
Цветы, которыми
была осыпана покойница, видимо,
были из только что сделанных букетов,
так как наутро, когда вошедшая горничная увидела первой эту поразительную картину, они
были свежи и благоухали,
как бы только что сорванные. Также свеж
был и лежавший на груди покойной букет.
— Да, это я, и мне хочется знать, с
какой стати вы даете
такой дурной пример публике, ведя себя точно сумасшедшие. Хорошо еще, что не все зрители в зале заметили ваше странное поведение и ваш бешеный выход, иначе, клянусь вам, вы
были бы завтра сплетней всего Петербурга. В чем дело, объясните, пожалуйста! Что-нибудь очень важное и таинственное?..
—
Какая бы ни
была причина, я не одобряю
такой поспешности. Надо
было объясниться.
—
Есть еще другое средство, а именно — пусть каждый из вас, по обоюдному согласию, обещает никогда не встречаться с изменницей. Увидя, что ее оставили
так внезапно, она,
быть может, поймет,
какую страшную ошибку сделала. Наверное, она почувствует сожаление и некоторого рода тревогу.
— Даже очень хорошо, — поддержал Иван Иванович. — Но
каким образом приведете вы в исполнение эту удачную мысль? Явитесь ли вы к ней среди бела дня, в гостиной, в то время, когда она, может
быть, принимает гостей? Это
будет недостойно
таких порядочных людей,
как вы, и месть
будет чересчур сильна.
Так как он
был очень красив, то вскоре она избрала его в свои любимцы.
Его богатство росло ежедневно; его доходы
были велики, его пышность спорила с царской, да и немудрено,
так как все средства к его обогащению за счет русского народа
были в его руках.
8 ноября 1740 года Эрнст Бирон давал ужин, на котором в числе приглашенных
был и фельдмаршал Миних. Хозяин
был сердит и рассеян, что не могли не заметить гости,
так как, обыкновенно довольно разговорчивый, он в этот вечер, видимо, не находил темы для беседы.
Полковник Манштейн бросился на герцога и держал его, пока не вошли в комнату гренадеры. Они схватили его, а
так как он, в одном белье, вырываясь, бил их кулаками и кричал благим матом, то они принуждены
были заткнуть ему рот носовым платком, а внеся в приемную, связать. Регента посадили в карету фельдмаршала Миниха с одним из караульных офицеров. Солдаты окружили карету.
Таким образом, пленник
был доставлен в Зимний дворец. Другой отряд гренадер арестовал Бестужева.
Войдя в траурную залу, он остановился и потребовал
пить. Подкрепившись питьем, подошел к гробу, но здесь упал в обморок. Когда он
был вынесен и приведен в чувство, то подняли тело и поставили в открытой карете. За гробом тянулся длинный ряд карет, и,
так как покойница
была жена генерала, то гроб провожала гвардия. Поезд отправился в Невский монастырь.
Разбита
была и судьба фрейлины покойной государыни Якобины Менгден, которая хотя и не
была особенно страстно,
как это старалась показать жениху, привязана к Густаву Бирону, но все же смотрела на брак с ним
как на блестящую партию,
как на завидную судьбу. И вдруг все рушилось разом,
так быстро и неожиданно.
Каково же
было ее огорчение, когда она в описанный нами день получила от Станиславы письмо из Варшавы, в котором та уведомляла ее, что она уже более года
как разошлась с мужем, который отнял у нее сына и почти выгнал из дому. Она просила «сильную при дворе» сестру заступиться за нее перед регентом и заставить мужа вернуть ей ребенка.
Таким образом, и это последнее убежище ускользало от несчастной Якобины.
— Он должен годиться! Это единственное возможное поприще для
такой разнузданной натуры,
как его, которая не признает никакой узды и каждую обязанность считает тяжелым ярмом, которое старается сбросить. Сдержать его может только железная дисциплина, которой он волей-неволей должен
будет подчиняться на службе.
Слова «Наталии Розумихи» приписаны
были как бы другим почерком. В
таком виде сохранилась хата эта до 16 июня 1854 года, когда пожар уничтожил ее дотла.
— Шутки я шучу, Алексей Григорьевич, знаешь, чай, меня не первый год, а в душе при этих шутках кошки скребут, знаю тоже,
какое дело и мы затеваем. Не себя жаль мне! Что я? Голову не снимут, разве в монастырь дальний сошлют,
так мне помолиться и не грех
будет… Вас всех жаль, что около меня грудью стоят,
будет с вами то же, что с Алексеем Яковлевичем… А ведь он тебе тезка
был.
Он ссылался на удовольствие,
какое испытывает король, содействуя
таким целям, и уверял цесаревну, что действия короля всегда
будут направлены единственно к удовольствию видеть ее счастливой и восседающей на престоле.
Король охотно доставит средства для
таких издержек,
как только он уведомит,
каким образом можно это
будет сделать, соблюдая тайну.
Так как преданность гвардейских солдат
была вне всякого сомнения, а на офицеров нельзя
было вполне полагаться, то
было решено действовать исключительно при помощи солдат.
В этом списке
были поименованы все тайные и явные приверженцы Германии, а
так как все важнейшие должности
были заняты в то время немцами, то оказалось, что французский посланник внес в составленный им список всех чинов правительства, при котором он
был аккредитован.
На основании этого маркиз де ла Шетарди отправил на следующий день курьера к французскому посланнику в Швецию, чтобы генерал Левенгаупт, стоявший со своей армией на границе, перешел в наступление.
Так как прибытие курьера в Стокгольм потребовало немало времени, то осуществление переворота
было отложено до ночи на 31 декабря 1741 года.
В тот же вечер, или, скорее, ночь,
так как был двенадцатый час, цесаревне Елизавете Петровне доложили, что ее желают видеть семеро гренадер. Цесаревна тотчас же вышла к ним.
— Передайте ее величеству, — сказал де ла Шетарди, — что ее природная доброта и любовь к отечеству должны побуждать ее одинаково заботиться
как о настоящем,
так и о будущем. Поэтому следует употребить все средства, дабы изгладить самые следы царствования Иоанна Шестого; лишь одним этим
будет ограждена Россия от бедствия,
какое могло бы
быть вызвано в то или иное время обстоятельствами, которых приходится особенно бояться здешней стране, на основании примера лже-Дмитрия.
Общее ликование, повторяем,
было в Петербурге. Да и немудрено,
так как разгар национального чувства, овладевшего русскими в описываемое нами время, дошел до своего апогея. Русские люди видели, что наверху при падении одного немца возникал другой, а дела все ухудшались. Про верховных иностранцев и их деяния в народе ходили чудовищные слухи. Народ говорил, указывая на окна дворца цесаревны...
Императрица знала хорошо и то, что прежде очень много людей разного звания и состояния ссылалось невинно, и потому вскоре после своей коронации, 27 сентября 1742 года, обнародовала следующий указ: «Ее Императорскому Величеству сделалось известно, что в бывшие правления некоторые лица посланы в ссылки в разные отдаленные места государства, и об них, когда, откуда и с
каким определением посланы, ни в Сенате, ни в Тайной канцелярии известия нет, где обретаются неведомо; потому Ее Императорское Величество изволила послать указы во все государство, чтобы где
есть такие неведомо содержащиеся люди, оных из всех мест велеть прислать туда, где
будет находиться Ее Императорское Величество, и с ведомостями когда, откуда и с
каким указом присланы».
Первым,
как по давности знакомства с Разумовским,
так и по влиянию, которое он постоянно имел на всю их семью,
был Григорий Николаевич Теплов, сын истопника в псковском архиерейском доме, отчего и получил он фамилию Теплова, и воспитанник знаменитого Феофана Прокоповича.
Таким из всех
был Алексей Григорьевич Разумовский. Искренно благочестивый, он,
как малоросс, принадлежал к партии автора «Камня Веры», сторонники которой
были по большей части украинцы и белорусы. Призренный в младенчестве духовенством, возросший под крылом его в рядах придворных певчих, он взирал на него с чувством самой искренней и глубокой благодарности и
был предан всем своим честным и любящим сердцем. Власть гражданская сошлась с властью духовною.
Она снова заключила его в свои объятия, на которые он ответил также страстно. Он
был просто опьянен счастьем. Все это
так походило на самую чудную сказку,
какую он мог себе вообразить, и он, ни о чем не спрашивая, ни о чем не думая отдался очарованию. Вдруг возле рощи послышался голос, звавший Осю. Станислава Феликсовна вздрогнула.
Еще один поцелуй, и она уже юркнула в чащу деревьев
так же беззвучно,
как и пришла. Да и пора
было скрыться.
Различие между ними, повторяем,
было лишь в одежде,
так как даже скудное по тому времени образование у священника сельской церкви они получали вместе. Гувернантка-француженка, приставленная к княжне, одинаково передавала премудрость своего языка и бывшей неразлучно с княжной Людмилой Тане.
Отцы Лысенко и Зиновьева с давних пор
были в дружеских отношениях.
Как соседи по имениям, они часто виделись. Дети их росли вместе, и множество общих интересов делали все крепче эту дружескую связь.
Так как они обладали весьма небольшим состоянием, то сыновьям их пришлось по окончании ученья самостоятельно пролагать себе дорогу в жизни. Иван Осипович и Сергей Семенович
так и сделали.
Они
были товарищами детских игр и, возмужав, остались верны старой дружбе, даже чуть не породнились,
так как родители их мечтали о союзе молодого Лысенко с Вассой Семеновной. По-видимому, и молодые люди сочувствовали друг другу.
Понятие о долге
было ей
так же чуждо,
как все вообще в ее новой обстановке.
Теперь же он должен
был признаться, что только каприз или разве мимолетная страсть, потухшая
так же скоро,
как и вспыхнувшая, привела Станиславу в его объятия.
— Ну, конечно, я приму меры, — ответил Иван Осипович с деланным спокойствием. — Благодарю вас, княгиня, я точно предчувствовал беду, когда получил ваше письмо,
так настоятельно призывавшее меня сюда. Сергей
был прав, я ни в
каком случае не должен
был отпускать от себя сына ни на час; но я надеялся, что здесь, в Зиновьеве, он в безопасности. Осип
так радовался поездке,
так ждал ее, что у меня не хватило духу отказать ему в ней. Вообще он только тогда весел, когда я далек от него.
— Ты не хочешь говорить? Может
быть, ты получил приказание молчать? Все равно, твое молчание говорит мне больше, чем слова; я вижу,
какое отчуждение ко мне уже успели тебе внушить, ты
будешь совсем потерян для меня, если я предоставлю тебя этому влиянию еще хоть ненадолго. Встречи с матерью больше не повторятся, я запрещаю их тебе; ты сегодня же уедешь со мной домой и останешься под моим надзором. Кажется ли тебе это жестоким или нет —
так должно
быть, и ты
будешь повиноваться.
— Отец, этого ты не можешь и не должен мне приказывать! — горячо возразил он. — Она мне мать, которую я наконец нашел и которая одна в целом свете любит меня. Я не позволю отнять ее у меня
так,
как ее отняли у меня раньше. Я не позволю принудить себя ненавидеть ее только потому, что ты ее ненавидишь! Грози, наказывай, делай что хочешь, но на этот раз я не
буду повиноваться, я не хочу повиноваться.
— На несколько минут, а потом мне опять пришлось
быть строгим, суровым отцом. Именно этот час показал мне,
какая трудная задача покорить и воспитать
такую необузданную натуру; но что бы там ни
было, а я пересилю его.
— В
таком случае он
был бы негодяем, изменником своему слову, дезертиром,
так как он уже состоит на службе. Не оскорбляй меня подобными предположениями, Сергей! Ведь ты говоришь о моем сыне.
— Я знаю, каково бывает на душе у
такого счастливца, ведь и я носила цепи, которые сама сковала себе в безумном ослеплении; но я разорвала бы их в первый же год, если бы не
было тебя. О,
как хороша свобода! Ты на собственном опыте убедишься в этом.
Вскоре по возвращении из «малороссийского похода» стали готовиться к бракосочетанию великого князя. И без того безумная роскошь двора того времени приняла особенные размеры. Всем придворным чинам за год вперед
было выдано жалованье,
так как они «по пристойности каждого свои экипажи приготовить имеют». Именным указом
было повелено знатным обоего пола особам изготовить богатые платья, кареты цугом и прочее.
«И понеже сие торжество через несколько дней продолжено
быть имеет, то хотя до оного каждой персоне
как мужской,
так и дамам, по одному новому платью себе сделать надобно».
В 1744 году Елизавета Петровна вздумала приказать, чтобы на некоторых придворных маскарадах все мужчины являлись без масок, в огромных юбках и фижмах, одетые и причесанные,
как одевались дамы на куртагах.
Такие метаморфозы не нравились мужчинам, которые бывали оттого в дурном расположении духа. С другой стороны, дамы казались жалкими мальчиками. Кто
был постарее, тех безобразили толстые и короткие ноги.
На это духовенство, генеральные старшины, бунчуковые и войсковые товарищи, полковники, старшины и шляхта объявили, что,
так как самым верным и неутомимым ходатаем за них постоянно
был граф Алексей Григорьевич Разумовский, то они за правое полагают
быть в Малой России гетманом брату его, природному малороссиянину, ее императорского величества действительному камергеру, лейб-гвардии Измайловского полка подполковнику и Академии наук президенту, орденов Святого Александра Невского и Святой Анны кавалеру, графу Кириллу Григорьевичу Разумовскому.
«Целую ночь, — пишет Линар, датский посланник, хорошо знакомый с тем, что делалось при дворе,
так как он
был принят
как свой у Бестужевых, —
были собрания и переговоры, на которых, между прочим, решено
было главными министрами и военными властями, что,
как скоро государыня скончается, великого князя и великую княгиню возьмут под стражу и императором провозгласят Иоанна Антоновича.
Жена Елагина — камер-фрау государыни доставляла Бекетову тонкое белье и кружева, а
так как она не
была богата, то ясно
было, что деньги тратились не из ее кошелька.
Дело это
было крайне затруднительно,
так как Елизавета Петровна страшно боялась смерти.
С венским двором
был заключен договор, по которому обе державы обязывались в случае нападения на владения одной из них выставить тридцатитысячный корпус на помощь союзнице. В то же время Бестужев искал союза с Англией, к которой
был,
как мы уже говорили, привязан лучшими воспоминаниями юности. От Пруссии и Франции отделяли его
как интерес России,
так и ложная вражда к Фридриху II и версальскому кабинету, столь долго и неустанно, через Мардсфельда, ла Шетарди и Лестока, трудившихся над его падением.
В описываемое нами время, когда труднее, чем когда-либо,
было управление делами государственными, Бестужев должен
был непрерывно бороться с сильными противниками, на каждом шагу наталкиваться на подкопы и интриги и видеть,
как сокрушалось под меткими ударами врагов здание его политики, с
таким трудом возведенное.
Как при Петре
были у нас в моде голландцы, при Екатерине I и Анне Иоанновне немцы,
так теперь, при Елизавете Петровне, со времен де ла Шетарди пошли в ход французы.
Граф Шувалов своей нестерпимой гордостью успел нажить себе много недоброжелателей, потому всякий охотно смеялся и передавал знакомым колкости великой княгини. Кроме того, Екатерина более чем когда-нибудь ласкала Разумовских и этим досаждала Шуваловым,
так как последние
были в описываемое нами время открытыми врагами графа Алексея и Кирилла Григорьевичей. Императрица все продолжала хворать. Царедворцы ясно видели, что едва ли можно надеяться на ее выздоровление.