Однако культурный ландшафт эпохи формировали не только радикальные и новаторские проекты
художественного авангарда.
Конечно, идея
художественного авангарда при определённых обстоятельствах могла быть интегрирована с идеей авангардной политической партии.
Доверие вызывается почти автоматической для современного человека ассоциацией эзотерического языка
художественного авангарда с эзотерическим языком авангардной науки.
Развитие
художественного авангарда прослеживается пунктирно, как параллельная история, идущая где-то за сценой, на которой разворачиваются основные события.
Большевистская революция запретила всё, что составляет несущие конструкции культурного наследия: она «отказалась от наследства» как формы (символической) собственности и отменила вообще прошлое как традицию, начав летоисчисление с нового нуля; она запретила экономический обмен и, следовательно, аннулировала условия, в которых возникает ценность, попытавшись уложить исторические и эстетические ценности в прокрустово ложе стоимости, потребностей и их планового удовлетворения; отменив товарный обмен и всеобщую форму стоимости и заклеймив товарный фетишизм, революция объявила войну прошлому, воплощённому в форме произведений искусства и исторических памятников: война против эстетической и исторической догмы и власти рынка, которую задолго до большевиков объявил и проводил в жизнь
художественный авангард.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: безыгровой — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Так, например,
художественный авангард начала XX в. в лице многих своих выдающихся представителей быстрее, чем сам рынок, сообразил, что можно прагматизировать не только процесс продажи артефакта, но и поведение художника, и сам акт творчества, да и вообще размыть границы того и другого.
Если мы перенесём эту теоретическую сетку на исследуемый объект, то сначала поверхностью его возникновения окажутся философия и медицина (психиатрия), чуть позже –
художественный авангард, – и в этих же сферах обнаружатся инстанции разграничения: с формированием понятия «ар брют» в качестве таковых будут выступать музеи, исследователи, теоретики как психиатрии, так и новейшего искусства.
Теоретические искания русских «формалистов» и «преодолевших формализм» учёных развивались на фоне, а зачастую и в среде,
художественного авангарда.
Этот феномен находится в центре экспериментов литературного и
художественного авангарда на протяжении XX века.
Со своей стороны социалисты, теоретики или практики, не всегда примыкали к системе ценностей литературного или
художественного авангарда.
Здесь нелишне оговориться, что я считаю российский
художественный авангард – от интерпретаторов кубизма до супрематистов и конструктивистов и наследовавших им младомодернистов вроде остовцев – в целом наиболее значительным и интересным в художественном отношении явлением культурной жизни 1920‐х – начала 1930‐х годов.
Концепция дилетантизма как проявления свободного, не скованного никакими рамками творчества, творчества как игры в среде раннего поэтического и
художественного авангарда означала преобладание интуиции над умением, жизни над мёртвой схемой “измов”: “Кубизм, футуризм и проч, измы… дали схему чертёж – чертёж от чёрта и дым чертовски чёрных чертежей (вспомните раскраску кубистов) задушит скоро нас”.
В контексте русской культуры XX века, да и в интернациональном культурном контексте, русский
художественный авангард занял самую бескомпромиссную и одновременно влиятельную позицию, направленную против природы и естества.
Художественный авангард XX века в своём начале ещё сильнее обнажил эту двойственность: сбрасывая с корабля современности прошлое, он одновременно пытается нащупать предшественников, причём в самых случайных и нелогичных, казалось бы, контекстах, за пределами самого́ механизма «близорукости».
Художественный авангард конца XIX – начала XX веков, а далее постмодерн с невероятным трудом посредством «травм», «шоков», «потрясений» справляются с этой могущественной и безграничной силой повторения.
Поэтому, в своё время приступая к этой работе, я полагал небезынтересным помимо и до культурологически-интерпретационной направленности книги ещё и первично-ознакомительный аспект её, а именно введение в обиход малоизвестного или неизвестного вовсе материала, могущего пролить дополнительный свет на достаточно знакомые в других отношениях имена и проблемы российского
художественного авангарда, а также на их более молодых последователей, начавших свою деятельность в разнообразных левых группировках 1920‐х годов.
Он пытался повторить «русский» альянс
художественного авангарда с победившим революционным режимом3, однако футуризму ни в какой момент не удалось занять авторитетной позиции в фашистской культуре.
Вторая волна европейского
художественного авангарда (1940-1960-е гг.) фактически воспроизводила те же художественные позиции, не внеся ничего радикально нового.
Повторю: ново не в том смысле, в каком желает быть новой изобретательность любой из волн
художественного авангарда.
Это все импрессионисты, и весь
художественный авангард.
Наряду с футуристическим мироощущением, что получит в разных направлениях
художественного авангарда XX века столь яркое выражение, искусство рубежа XIX–XX веков начинает с демонстрации поворота к пассеизму, с прорыва к продолжающим транслировать свои ценности в современность разным эпохам прошлой истории.
Сначала роль этой фигуры играл революционный политический и
художественный авангард, который, располагаясь за пределами идеологического дискурса, постоянно комментировал и оценивал его из этой внешней позиции, внося в него свои коррективы.