Итальянский футуризм. Манифесты и программы. 1909–1941. Том 2

Сборник

Двухтомное собрание теоретических текстов итальянского футуризма от начала до конца движения. В него вошло 100 работ таких писателей и художников, как Ф.Т. Маринетти, А. Палаццески, У. Боччони, Л. Руссоло, Дж. Балла, Ф. Деперо, Э. Прамполини и мн. др. Издание состоит из 5 разделов и охватывает "героический футуризм" (1909–1916), футуризм и политику (1909–1923), "второй футуризм" (1916–1924), а также аэрофутуризм и артократию (1930–1941). Около половины текстов переведено на русский язык впервые. Издание содержит обширные научные комментарии и дополнено краткими сведениями об авторах, избранной библиографией и именным указателем. В нём более 60 цветных и чёрно-белых иллюстраций. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Оглавление

  • III. Футуризм и политика (1909–1923)

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Итальянский футуризм. Манифесты и программы. 1909–1941. Том 2 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Работа выполнена в Секторе искусства Нового и Новейшего времени Государственного института искусствознания, г. Москва

Переводы с итальянского и французского

В дизайне обложки использована работа Луиджи Руссоло «Восстание» (1911)

© Е. Лазарева, составление, вступительные статьи, перевод на русский язык, комментарии, 2020

© А. Ямпольская, перевод на русский язык, комментарии, 2020

© Государственный институт искусствознания, 2020

© Книгоиздательство «Гилея», 2020

III. Футуризм и политика (1909–1923)

«Первый манифест футуристской политики» был выпущен в виде листовок к всеобщим выборам через три недели после учреждения футуризма на страницах “Le Figaro”. В нём Маринетти призывал «избирателей-футуристов» голосовать против стариков и священников, вдохновляясь энергией молодости и национальной гордостью. В начале 1910 года лидер движения, воспевающего «разрушительный жест анархистов», напрямую обратился к рабочим со страниц анархо-синдикалистского журнала “La Demolizione” («Разрушение») с манифестом «Наши общие враги», подчёркивая духовную солидарность с ними, несмотря на классовое отличие. Однако уже в 1911 году он упрекал своих друзей-анархистов в пацифизме и чрезмерном доверии авторитету старших в тексте «Война, единственная гигиена мира».

К очередным парламентским выборам в октябре 1913 года на страницах флорентийского журнала “Lacerba” была опубликована «Программа футуристской политики», объединившая футуристов, чьи политические позиции на тот момент не были едины. Однако все они выступили против «чёрной трусости» реформизма и «красной трусости» социализма, призывали к «насильственной модернизации» и провозглашали «супрематию Италии». Помимо лозунгов патриотизма, ирредентизма, антиклерикализма, предлагалась реформа образования — преобладание практических школ над академиями, учреждение институтов физического воспитания. После долгожданного для футуристов вступления Италии в Первую мировую войну на стороне Антанты Маринетти опубликовал свои политические декларации 1909, 19111 и 1913 годов в книге «Война, единственная гигиена мира» под заголовком «Футуристское политическое движение», объявив о приостановке движения в области литературы, живописи и музыки в связи с отбытием к театру боевых действий.

Ещё до их окончания лидер футуристов, прекрасно образованный в области истории и политической теории, решил ступить на территорию реальной политики, учредив Футуристскую политическую партию. Её программа была напечатана в первом выпуске новой партийной газеты “Roma Futurista” и обращалась к молодёжи, пролетариату и ветеранам войны: предлагалось сокращение рабочего дня, социализация земель, судейская, парламентская и налоговая реформы, а также ряд радикальных лозунгов — об упразднении института брака и трансформации Сената в молодёжную ассамблею.

По окончании войны Маринетти с опорой на движение ардити начал собирать в разных городах Италии футуристские фаши2 — прообраз организованных в марте 1919 года боевых фашей Муссолини. Футуристская партия на парламентских выборах в ноябре 1919 года вступила в альянс с «Фашистским блоком», однако им не удалось пройти в парламент — собственно на этом политическая карьера футуризма закончилась.

В конце 1919 года Маринетти возродил футуризм как художественное движение и с момента установления фашистского режима в 1922 году окончательно перестал заниматься политикой, хотя всю жизнь поддерживал дружеские связи с Муссолини, оставался горячим патриотом Италии и не упускал случая заявить о гениальности и превосходстве своей “razza” — в смысле народа. Он пытался повторить «русский» альянс художественного авангарда с победившим революционным режимом3, однако футуризму ни в какой момент не удалось занять авторитетной позиции в фашистской культуре. Напротив, по замечанию Джованни Листа, футуризм стал автономным движением, представляющим «альтернативу так называемой режимной культуре на национальном уровне»4.

Самая известная трактовка отношений между футуризмом и политикой5 принадлежит Вальтеру Беньямину, который в послесловии к своему знаменитому эссе «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости» (1935–1938)6 сформулировал оппозицию между правой «эстетизацией политики» и левой «политизацией эстетики»7. В качестве примера первой Беньямин приводит прославление войны у Маринетти, а именно — цитату из манифеста по поводу колониальной войны в Эфиопии, где война названа прекрасной, потому что она «обосновывает <…> господство человека над порабощённой машиной, начинает превращать в реальность металлизацию человеческого тела, а кроме того, соединяет в одну симфонию ружейную стрельбу и затишье, аромат духов и запах мертвечины и создаёт новую архитектуру столбов дыма, поднимающихся над горящими деревнями»8. Беньямин связывал эстетизацию войны у Маринетти с необходимостью войны для фашизма, и хотя его критика опиралась на маргинальный в теории футуризма текст, его заключения кажутся оправданными9.

По замечанию Жана-Филиппа Жаккара, милитаризм Маринетти не сводится «ни к простой провокации, ни к метафоре, какой бы сомнительной она ни была»10. Уже в раннем футуризме были озвучены идеи о необходимости для народов «соблюдать гигиену героизма и устраивать себе славный кровавый душ» («Необходимость и красота насилия») и о способности самих футуристов восхищаться лишь «грозными симфониями шрапнели» и безумными скульптурами, высекаемыми «залпами нашей вдохновенной артиллерии в неприятельских массах» («Итальянский Триполи»). Работая военным корреспондентом во время Италотурецкой войны (1911–1912), Маринетти «пережил и воспел» битву у Триполи и именно там совершил свои главные литературные открытия — «беспроволочное воображение» и «слова на свободе».

Исповедуя любовь к опасности, футуристы за несколько лет до мирового конфликта бурно заявляли о своих ирредентистских, антиавстрийских позициях, а с объявлением войны активно присоединились к антинейтралистам — сторонникам вступления Италии в войну. Художник Джакомо Балла с началом войны переформулировал свой манифест мужской одежды в программу «антинейтральной одежды», противостоящей «тевтонским» цветам и формам кроя, всему «дипломатическому» и статическому — в пользу асимметричной и динамичной, радостно-агрессивной, гигиеничной, лёгкой и трансформируемой одежды. В «Футуристском синтезе войны» с узнаваемой иконографией клина и круга, послужившей прототипом знаменитого «красного клина» Эля Лисицкого, 8 стран-союзников названы футуристскими поэтами, противостоящими их педантичным пассеистским критикам — Германии и Австрии. В манифесте «В этот футуристский год» Маринетти снова превозносил инстинкт, силу, мужество, спорт и войну в качестве оппозиции интеллектуализму, интернационализму и пацифизму «германского происхождения».

После открытия Итальянского фронта в 1915 году многие футуристские поэты и художники добровольцами отправились на фронт, художник Умберто Боччони и архитектор Антонио Сант’Элиа погибли в 1916-м, а призванный в армию художник Карло Карра оказался в госпитале для нервнобольных — война, в конечном счёте, поставила под угрозу футуризм как художественное движение. Однако мотив разочарования в войне в сочинениях Маринетти остался маргинальным, напротив, его милитаризм ещё раз обнаружил себя накануне Второй мировой войны, а самому лидеру итальянских футуристов во второй раз довелось побывать в России — на этот раз не в зале перед публикой, а на фронте, что, по мнению его биографов, стало причиной его сравнительно ранней кончины.

Уже в раннем футуризме у разных авторов звучит размышление о творческих профессиях и месте художника в обществе11. Как мне представляется, именно власть футуристского искусства представляла для Маринетти идеал будущего мироустройства. Провозглашая «необходимое вмешательство художников в государственные дела» («Необходимость и красота насилия»), он выстраивает свою собственную утопию «артократии» как прославление тотальной свободы, индивидуализма и «неравентизма». Размышляя о русской революции, в момент сближения с левыми после демонстративного ухода со II Фашистского конгресса в 1920 году он заявляет: «Власть — художникам! Пусть правит обширный пролетариат гениев. Самый ущемлённый, самый достойный из пролетариатов» («По ту сторону коммунизма»).

Вскоре после прихода фашизма к власти он пытается влиять на культурную политику нового режима, который, по его мнению, должен поддержать молодое поколение итальянских художников-новаторов через систему государственного заказа, кредита и льгот, а также представительство на крупнейших площадках, таких как Венецианская биеннале («Художественные права, защищаемые итальянскими футуристами»). В 1924 году Маринетти организовал масштабный Первый футуристский конгресс, намереваясь продемонстрировать власти массовый характер футуристского движения, объединявшего, по оценке Джованни Листа, около 400 художников и поэтов12. Реальная картина футуризма на службе фашистского режима нуждается в более подробном анализе, однако сложившийся миф об альянсе футуризма с фашизмом отражает скорее проекцию устремлений Маринетти, нежели когда-либо существовавший союз.

1 Текст «Итальянский Триполи».

2 К началу 1919 г. их было около 20, и в них состояли многие футуристы, в частности, Дж. Балла, Ф. Деперо, П. Буцци, Э. Сеттимелли, М. Соменци, см.: Perfetti F. Futurismo е fascismo, una lunga storia // Futurismo 1909–1944 / A cura di E. Crispolti. Milano: Mazzotta, 2001. P. 33.

3 Осмыслению опыта русской революции посвящён текст Маринетти «По ту сторону коммунизма» (док. 66).

4 См.: Enrico Prampolini: Carteggio futurista / A cura di G. Lista. Roma: Carte Segrete, 1992. P. 11.

5 Политика — одна из самых «горячих» тем в истории итал. футуризма, в особенности в отечественном контексте, унаследовавшем все клише идеологической полемики советских 1920-х. Однако не вдаваясь здесь в более подр. анализ, укажем хотя бы принципиальные исследования этого сюжета: Lista G. Arte e politica: Il Futurismo di sinistra in Italia. Milano: Multhipla, 1980; Futurismo, cultura e politica / Acura di R. de Felice. Torino: Fondazione G. Agnelli, 1988; Berghaus G. Futurism and Politics: Between Anarchist Rebellion and Fascist Reaction, 1909–1944. Providence; Oxford: Berghahn Books, 1996; D’Orsi A. Il futurismo tra cultura e politica. Reazione о rivoluzione? Roma: Salerno Editrice, 2009; Berghaus G. The Futurist Political Party // The Invention of Politics in the European Avant-garde, 1905–1940 / Ed. by S. Bru and G. Martens. Amsterdam: Rodopi, 2006. P. 153–182.

6 См.: Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости ⁄ Пер. С. Ромашко ⁄⁄ Беньямин В. Учение о подобии. Медиа-эстетические произведения ⁄ Сост.: И. Чубаров, И. Болдырев. М.: РГГУ, 2012. С. 190–234.

7 См.: Лазарева Е. Эстетизация политики vs. политизация эстетики ⁄⁄ Проекции авангарда ⁄ Под ред. О. Шишко. М.: Артгид, 2015. С. 54–57.

8 Цит. по: Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. С. 230. Беньямин даёт «слепую» ссылку на источник цитаты: “La Stampa, Torino”, однако Маттео д’Амброзио установил источник: Marinetti F.T. Estetica futurista della Guerra // Gazetta del Popolo. Torino. 1935. 27 Ottobre (также опубл, в “Stile Futurista”. Torino. Vol. II. No. 13–14. Nov. 1935. R 9), cm.: D’Ambrosio M. Futurismo e altre avanguardie. Napoli: Liquori, 1999. P. 41.

9 Самый провокационный лозунг «Первого манифеста футуризма» — «Война, единственная гигиена мира» — Маринетти повторил в названии главы кн. в 1911 г., в заглавии отдельной листовки и названии целой кн. — в 1915 г.

1 °Cм.: Жаккар Ж.-Ф. Победа над войной ⁄⁄ «На крайнем пределе веков»: Первая мировая война и культура: Сб. статей ⁄ Ред. — сост. Е.А. Бобринская, Е.С. Вязова. М.: ГИИ, 2017. М.: ГИИ, 2017. С. 124–135.

11 Например, Дж. Папини в тексте «Против футуризма» призывал разрушить идеал непризнанного при жизни гения-художника, а Б. Корра и Э. Сеттимелли в 1914 г. выступили с идеей футуристского измерения искусства («Вес, меры и цены художественного гения»), полагая, что художник должен занять своё место в жизни между колбасником и изготовителем автомобильных покрышек, инженером и крестьянином. Они предлагали точно определять количество затраченной автором мыслительной энергии, соотносить его с «необходимой редкостью» его отдельных открытий и по формуле — что существенно, не зависящей от реакции публики, — вычислять цену того или иного произведения. Стремление раннего футуризма к точному сознанию творческим интеллектуалом его прав и его ответственности предвосхитило будущее сближение творческого труда с производством в круге Лефа, а адресованные правительству требования «художественных прав» — солидарную борьбу за права художников в американской “Art Workers Coalition” (1969).

12 См.: Enrico Prampolini: Carteggio futurista. P. 11.

56. Первый манифест футуристскойполитики к всеобщим выборам 1909 года

Избиратели-футуристы!

Мы, футуристы, чья единственная политическая программа — это гордость, энергия и национальное развитие, объявляем несмываемый позор стране, где возможна победа клерикалов.

Мы, футуристы, призываем все молодые умы Италии к борьбе до последнего против кандидатов, которые заключают сделки со стариками и со священниками.

Мы, футуристы, требуем национального представительства, свободного от мумий, от какой-либо пацифистской трусости, готового разоблачить любую засаду и отреагировать на любое бесчестье.

Ф.Т. Маринетти

<7 марта 1909>

57. Наши общие враги

Кто мы такие, футуристы?

Союз решительно мятежных умов и рук. — Никакое братство никогда прежде не собирало вместе прирождённые аристократию и демократию столь точным и логичным образом.

Пусть вас не шокирует видимое противоречие написанного! Можете быть уверены, братья, что Манифест футуризма1 был произнесён для блага единой и необъятной фаланги душ — и сильных, и эксплуатируемых.

Кто из вас не ощутил бы порыв пройти маршем под нашим флагом против унылой, но самонадеянной гегемонии посредственности? Если латинская идея (и здесь мы не имеем в виду одно слово) облетела землю, это — знак, что вечная человеческая сила снова загорается, знак, что на нашей земле угнетённых и угнетателей вечный динамический феномен восстания нашёл себе призывников в самой этой славной антитезе противоположных идеалистических течений.

Противоположных, однако, устремлённых к единственной цели — освобождению нашей расы и искусства.

Вы, в гордой темноте вашего многообразного труда живущие самым ярким лучом веры и закаляющие его ежедневной физической работой, вы напрямую ощущаете огромный вес сокрушающей вас социальной машины, которая катапультирует подлый эгоизм, самую несправедливую жестокость, жадное социальное людоедство.

Мы, живущие на воздушных высотах гигантской человеческой горы, устремлённые к излиянию наших потоков эмоций в песне, которая жаждет звёзд, мы ощущаем, как поднимается ядовитая чёрная мгла ада, где вы влачите свою дьявольскую жизнь, потому что эта огромная грубая сила не даёт вам взлететь в эмпиреи2 и коснуться лбом звёзд.

Наши чувства и мысли с вами, и наша песня на миг забывает о Невозможном Рае, чтобы попасть в ритм этой Адской Действительности.

О, братья, мы все сверху донизу — единая армия, потерявшаяся в грозном лесу Вселенной, и у нас общий враг. Вороны, стервятники, волки, овцы, гадюки — трагикомедия вечных зоологических символов! Неужели действительно необходимо перечислять их банальные мрачные клички? Клерикализм, меркантилизм, морализм, академизм, педантизм, пацифизм и медиокризм3? Все они одинаково смеются в лицо слову, которое всё их разрушит.

Футуризм в этой грустной семье с одинаковыми чудными окончаниями — единственный, кто сегодня имеет право на жизнь; он жив и переживёт позорные смерти остальных.

Братья-герои, давайте раз и навсегда признаем друг друга в свете наших пылающих факелов!

Мы желаем Отечества, мы желаем великого и сильного Отечества. Так что? Не мнится ли вам инстинктивно оружие в ваших руках, когда вы чувствуете в себе наивысшее возбуждение вашим изумительным идеалом? Разве кто-либо из вас не чувствует себя солдатом в приближающемся бою? Уверены ли вы, что ваши потомки однажды не осудят вас за то, что их породили, пренебрегая самой великой Эстетикой — бешеных батальонов, вооружённых до зубов?

Я говорю вам, что война, вообще любая война, делается оружием, и что все наши враги — у ворот, что все виды энтузиазма необходимы, что все формы героизма подчиняют нас в эти часы огромного психологического переворота в нашем отчаянном ожидании войны.

Мы все колеблющиеся и, возможно, пугливые трусы. Великую ненависть, что мы накопили, мы должны преобразовать в великую любовь и великий героизм. Если по этому ошеломлённому, анемичному миру благотворно побегут реки крови, мы будем первыми Архангелами Здоровья.

Запомните это!

Противоположные друг другу крылья политики и литературы, бьющиеся с бешеной интенсивностью, сметут небеса, ещё наполненные дымом человеческой жертвы.

Все синдикалисты, от ручного или умственного труда, от жизни или искусства, разрушители и создатели одновременно, анархисты реальности или идеала, герои всех сил и всех красот, давайте танцуя двинемся вперёд, ускоряемые тем же сверхчеловеческим опьянением, к общему идеалу будущего!

Ф.Т. Маринетти

<16 марта 1910>

58. Необходимость и красота насилия

Весь современный порядок основан на системе, которая абсолютно испорчена, реакционна, неэффективна, глупа и часто преступна.

Поэтому её нужно отменить как можно скорее.

Каждый гражданин в целом должен уметь защитить себя. Государство, чтобы защитить человека, должно вмешиваться только в исключительных случаях. Принцип свободного удара, дозированный и ограниченный штрафами, уже существует в Америке и Англии.

Беспорядки и волнения толпы, когда они совершенно абсурдны и нисколько не правомерны, должны быть обузданы, задушены или погашены, но без военного вмешательства.

Достаточно мощных струй пожарных. Если же огонь принимает огромный размер, это означает, что он затронул много сухой древесины, и что всё должно сгореть.

Пожарные тогда свернут свои водяные насосы и предоставят полную свободу огню.

Абсурдно государству постоянно вмешиваться, чтобы защитить невежду, тугодума, алчного кретина, который позволяет обмануть себя обычной американской аферой.

Этот жадный невежда заслуживает гораздо больше презрения, чем сам вор.

У нас нет ни капли сострадания и к другой категории граждан — ленивых подагриков, лишённых жизненной силы, которых я бы назвал библиотечными обезьянами.

Библиотечные обезьяны и сельские обезьяны должны исчезнуть. Защищать их от возможной агрессии было бы не иначе как аморально.

Например, как бы вы отнеслись к футуристскому проекту, состоящему в введении во всех школах обязательного курса риска и физических опасностей? Дети независимо от собственной воли будут вынуждены постоянно сталкиваться с чередой всё более неожиданных опасностей, таких как: пожар, затопление, наводнение, провал пола или обрушение потолка.

Храбрость — это первичная материя, сырьё, потому что, согласно великой надежде футуризма, вся власть, все права, все полномочия будут жестоко отобраны у мёртвых и умирающих и переданы молодёжи в возрасте от двадцати до сорока лет.

Я предлагаю упразднение современной полиции. Её нужно заменить небольшим корпусом избранных высокооплачиваемых граждан, которые будут вмешиваться только в исключительных случаях и скорее силой своего авторитета, а не наручников.

Я также предлагаю настоящие школы физического мужества, где детей в ранней юности научат с лёгкостью справляться и преодолевать любую опасность, не спрашивая помощи и не рассчитывая на силы общества. Эта смелость, ставшая глубокой привычкой, единственно уменьшит агрессию, которая в стране смелых людей будет постепенно исчезать1.

Наши футуристские принципы — это любовь к прогрессу, свободе, опасности, пропаганда мужества и ежедневного героизма.

Наши главные враги — традиционализм, посредственность и трусость.

Именно из ясной любви к опасности, из привычного мужества и из ежедневного героизма естественно вытекают прямая необходимость и красота насилия.

Я говорю об этом в абсолютно аполитичной форме, к которой вы, безусловно, не привыкли, и без всяких преамбул обнажаю перед вами мою мысль, которую вы можете принять также за совет действовать.

Я не игнорирую ваши предубеждения против нас, футуристов, почерпнутые из более или менее весёлой болтовни продажных газет, оскоплённых сторожей итальянской посредственности и ретроградства.

Возможно, у вас нет ещё точного понимания того, кто мы такие и чего хотим…

Вообразите себе в меланхоличной и застойной республике литературы и искусства группу молодых, решительно мятежных разрушителей, которые, устав от обожания прошлого, чувствуя тошноту от академического педантизма, жажду смелой оригинальности и, задыхаясь без свободной жизни, полной приключений, энергичной и ежедневно героической, хотят очистить итальянскую душу от того вороха предрассудков, общих мест, почтений и благоговений, которые мы называем пассеизмом.

Мы считаем себя разрушительной азотной кислотой, которую хорошо кидать во все партии, уже разлагающиеся.

В нашем футуристском Манифесте, опубликованном в парижском Figaro 11 лет назад2, мы прославляли одновременно Патриотизм, Войну — единственную гигиену мира, освободительный жест анархистов и прекрасные идеи, ради которых умирают, гордо противопоставленные дурным идеям, ради которых живут.

Конечно, эти принципы и эти слова до настоящего времени не имели какой-либо связи между собой.

Вас научили считать патриотизм и войну полной противоположностью анархистской идее, которая взорвала столько жизней ради завоевания большей свободы.

Я утверждаю, что эти две сущности, кажущиеся противоречивыми, — коллективность и индивидуум — тесно взаимосвязаны. Разве не является развитие коллективности на самом деле результатом личных усилий и инициатив? Так процветание нации есть продукт антагонизма и соперничества многочисленных организмов, которые её составляют.

В той же мере промышленная и военная конкуренция, которая устанавливается между различными народами, — элемент, необходимый прогрессу всего человечества. Сильная нация может одновременно содержать в себе множество опьянённых патриотическим энтузиазмом и уклонистов, томимых жаждой восстания! Это — две различные канализации одного инстинкта мужества, силы и энергии.

Разве разрушительный жест анархиста не является абсурдным и прекрасным призывом к идеалу невозможного правосудия?

Разве это не барьер, поставленный наводнению надменности господствующих и победоносных классов? Что касается меня, я предпочитаю бомбу анархиста пресмыканию буржуа, который прячется в момент опасности, или трусливому эгоизму крестьянина, который наносит себе увечья, чтобы не служить собственной стране.

Что касается восхваления войны, которое якобы противоречит нашим идеалам, конечно, это не так — восхваление войны не означает откат назад в варварство. Тем, кто выдвигает подобные обвинения, мы отвечаем, что высшие вопросы здоровья и моральной гигиены обязательно должны решаться именно средствами войны в первую очередь, нежели другими средствами. Разве жизнь нации не подобна жизни индивида, который сражается с инфекциями и полнокровием с помощью душа и кровопускания? Также и народы, утверждаем мы, должны постоянно соблюдать гигиену героизма и устраивать себе славный кровавый душ!

А последствия? — скажете мне вы… Мы знаем о них! Мы знаем, что за периодами нищеты неизбежно следует война, каким бы ни был её результат. Однако это достаточно краткий период в случае победной войны, а в случае поражения — менее долгий, чем вы думаете.

Разве теперь по причине простого биржевого кризиса или игры на понижение на бирже у нас не похожий период нищеты, только без света славы? Прочь! Обойдёмся без этих ростовщических рассуждений!.. У вас, стало быть, нет другого идеала, кроме комфорта и спокойной жизни?

К несчастью, довоенный джолиттизм и послевоенный биссолатизм3 научили вас одному рецепту мира, смешному и пагубному, — мира ростовщического, меркантильного и боязливого.

Мы, напротив, поддерживаем и отстаиваем двойную подготовку — войны и революции, — в круге более интенсивного патриотизма, под божественным именем Италии, написанным в нашем небе красным паром нового итальянского мужества.

Мы верим, что только любовь к опасности и героизму может очистить и возродить нашу расу.

Те из вас, кто наиболее верен традиции, возразят мне, что подобная интеллектуальная программа неизбежно останется утопией и пустым парадоксом.

Артуро Лабриола4 клеймил в нас, футуристах, поэтах и художниках, нашу склонность смешивать искусство и политику, чтобы защищать национальную гордость и поддерживать вместе с тем восходящее движение пролетариата.

Мне кажется, Артуро Лабриола впал в предрассудок, довольно естественный в силу новизны для истории нашего поведения.

Действительно, попробуйте ответить на мой вопрос:

— С тех пор, как мы обязаны нескольким поколениям политиков ужасающим состоянием коррупции, оппортунизма и удобного делового скептицизма, в который впал мало-помалу итальянский парламентаризм, мы, поэты и художники, одни сохранили из-за того, что я бы назвал полным отсутствием прибыльного рынка, пламя абсолютного бескорыстия под ослепляющим светом идеала недостижимой красоты, мы, пишущие стихи, картины и музыку без надежды заработка — разве мы не имеем права преподавать бескорыстие? И не стоило бы поэтому дозволить нам прогнать торговцев из храма и предложить наши мускулы и наши сердца Италии во имя искусства?

Возможно, вы считаете нас неспособными к политической практике из-за избытка фантазии? Но конечно, несмотря на всю нашу художественную лёгкость, мы не сможем работать хуже наших предшественников. Впрочем, мы считаем, что история ждала нас. Вы, без сомнения, заметите в разворачивании человеческих событий, что за периодом идеалистического и благородного насилия всегда следует период эгоистического и скупого меркантилизма, как тот, что мы переживаем.

Теперь мы хотим воскресить страстное и отважное усилие расы, которая смогла добиться итальянской независимости, и мы, поэты и художники, сделаем это без возбуждающего спирта развёрнутых флагов и красных фанфар, не прибегая к новым политическим системам, а только распространяя огонь неугасимого энтузиазма в этой Италии, которая не должна попасть в руки скептиков и насмешников, только электризуя ожесточённым мужеством эту Италию, которая принадлежит борцам!

Вы скажете мне, следуя наставлениям Жоржа Сореля5, что для интересов революционного пролетариата нет ничего более опасного, чем интеллектуалы. И будете правы, потому что сегодня интеллектуализм и культура — синонимы эгоистичной алчности и ретроградного мракобесия.

Но мы, художники, не являемся так называемыми интеллектуалами. Мы прежде всего животрепещущие сердца, вибрирующие пучки нервов, инстинктивные, управляемые только божественной опьяняющей интуицией, и мы полагаем, что во всех нас горит то, что называют священным огнём.

Мы без остановки преодолели катакомбы педантичной эрудиции; мы знаем достаточно, чтобы идти, не спотыкаясь, и мы не споткнулись бы никогда, даже будь мы менее культурны, потому что мы наделены безошибочным чутьём молодых.

Мы предоставляем молодёжи все права и всю власть, которую мы не признаём за стариками, умирающими и мёртвыми, желая жестоко вырвать её у них.

Таким образом, футуризм провозглашает необходимое вмешательство художников в государственные дела с целью, наконец, создать правительство бескорыстного искусства вместо нынешнего, которое является педантичной наукой воровства.

Но я слышу, вы уже ворчите, что мы технически неопытны. Эй! Ну!.. Не забывайте, что итальянская раса на самом деле не умеет производить ничего, кроме великих художников и великих поэтов, для которых, конечно, не составит труда быстро выучиться парламентской механике за несколько месяцев наблюдения.

Я полагаю, что парламентаризм — ошибочное и преходящее политическое учреждение, обречённое на гибель. Я полагаю, что итальянская политика увидит неизбежное ускорение его агонии, если не решится заменить художниками, творческими умами, класс адвокатов — умов, рассеянных и паллиативных, до настоящего времени монополизировавших парламент и демонстрирующих там сверх меры свою особую функцию — злоупотреблять и торговать своим мозгом и своими словами.

Поэтому мы особенно хотим освободить итальянскую политическую жизнь от адвокатского духа. И именно поэтому мы энергично атакуем адвокатов народа и вообще всех посредников, сводников, маклеров, всех шеф-поваров вселенского счастья, особо враждебных любому насилию, подлых мастеров низменной дипломатии, которых мы считаем вредными и мешающими подъёму высшей свободы.

Их присутствие уже стало неповоротливым и смешным в этой нашей железной и судорожной, пьяной безумным честолюбием жизни, над которой возвышается новая и ужасная божественность опасности.

Тёмные силы Природы, схваченные в западни и силки химических и механических формул и таким образом порабощённые человеком, ужасно мстят за себя, подскакивая к нашему горлу с дикой стремительностью бешеных псов.

Вы, рабочие арсеналов, кочегары трансатлантических пароходов, моряки на подводных лодках, рабочие сталелитейных заводов и газгольдеров, это хорошо знаете!

Мне кажется, бесполезно доказывать здесь, что благодаря молниеносному развитию науки, благодаря чудесному завоеванию земных и воздушных скоростей жизнь становится всё более трагической, а идеал сельского спокойствия уже почти окончательно померк, и что сегодня сердце человека становится всё более привычным к имманентной опасности, так что будущие поколения могут закалиться истинной любовью к этой опасности.

Человеческий прогресс требует всё больше душ азартных игроков, чутья ищеек, отважной интуиции авиаторов, медиумической чувствительности, предвидений поэта.

Психическая сложность мира особенно увеличилась из-за накопленного историей опыта, из-за непрерывной коррозии и возбуждающего контроля, осуществляемого печатью.

Лихорадка и нестабильность рас сегодня таковы, что переворачивают любой расчёт исторической вероятности.

Я мог бы также рассказать вам, какой износ претерпели все старые синтетические формулы, которые определяли движение народов, все рецепты и панацеи гарантированного и немедленного счастья.

Теперь у нас есть глубокое убеждение, что всё усложняется, что любое идеологическое, демонстративное или административное упрощение обманчиво, и что нелеп абсолютный порядок в области политики или общества.

Мы пришли к необходимости допустить сосуществование самых противоречивых элементов в нас самих и вовне.

Никакой силой, ни по чьей воле народ никогда не сможет отказаться от завоёванных свобод. Отказаться было бы равнозначно стремлению усердно служить сегодня, когда железнодорожные сети уменьшили мир и предложили его каждому гражданину как игрушку, которую можно подбрасывать как мяч и наблюдать.

Эти индивидуальные свободы, которые в своём развитии вырастают в направлении возможной и желательной анархии, должны сосуществовать с принципом власти. Последняя, стремясь лучше защищать отдельные свободы, имеет тенденцию разрушать их.

Поэтому здесь наблюдается сосуществование и совокупная полезная борьба враждебных принципов, как между разными элементами в крови человека. Так что Италия должна будет всё больше активизировать в себе удвоенный пыл возможной пролетарской революции и возможной войны.

Между народом, синонимом растущей свободы, и правительством, синонимом убывающей власти, существуют отношения, в определённом смысле дружеские и антагонистские одновременно, как между владельцем дома и его жильцами.

Действительно, есть нечто общее между революцией против виновного в тирании или недееспособного правительства и резким переездом жильца, домовладелец которого отказывается делать необходимый ремонт и защитить жильё от вторжения дождя, ветра, молнии или ночных воров.

Как жилец в этом последнем случае расторгает контракт, так и народ устраивает революцию.

Нужно, чтобы каждый итальянец ясно понимал сплав этих двух идей — революции и войны, разрушая окутывающую всех ужасом глупую боязливую риторику, прославляя в себе и вне себя идею борьбы и презрения к жизни, до которого может возвыситься только человек, придавая максимальную красоту и максимальное значение каждому пережитому мгновению.

Действительно, я считаю, что спасение жизни Франсеска Феррера, окончившейся подъёмом протеста и героической смертью, которая породила освободительную волю Каналехаса, было бы не столь важным, как необходимость предотвратить любой ценой новый триумф клерикального мракобесия6.

К несчастью, школа, отравленная христианской моралью, требующей глупого прощения обид и выродившаяся в систематическое малодушие, прилежно работает на оскопление расы.

Ничто не преподаётся сегодня в Италии, кроме как рабское подчинение и страх перед физической болью, и это происходит при трясущемся участии итальянских матерей, которые, конечно, не были созданы для того, чтобы вырастить солдат или революционеров.

Мы, футуристы, повсюду словом и примером превозносим необходимость активнейшей пропаганды личного мужества.

Мы хотим, чтобы дух восстания и войны как стремительная кровь циркулировал в итальянской молодёжи.

Нация, происхождение которой жестоко, не может не усилиться этой удвоенной бурной циркуляцией крови, поддерживающей эластичность администрирующих артерий и укрепляющей чувство ответственности в голове и в центрах правительства.

Понятие ротационной исторической эволюции, согласно которому нужно неизбежно вернуться к форме тиранического правления и низкому рабству народа, о чём мечтают близорукие империалисты, мы уже считаем инфантильным.

Напротив, мы воображаем себе будущую эволюцию человечества как колебательное и нерегулярное движение одного из тех живописных деревянных колёс, снабжённых ведёрками и приведённых в движение четвероногим животным, которые на Востоке извлекают воду для орошения огородов.

Из-за примитивной конструкции колеса и ведёрок добываемая вода перемешана с песком, который, выливаясь вместе с ней, постоянно поднимает уровень окружающей почвы таким образом, что само устройство должно постоянно повышаться.

В поворотах истории всегда будет одновременно монотонная вода событий и всегда растущий отборный песок свободы7.

Например, империалисты, кажется, игнорируют абсолютную новизну и исключительную важность того, что мне представляется важнейшим событием последних ста лет: я имею в виду свободу забастовки, механически завоёванную пролетариатом, — свободу тем более могущественную, поскольку она не признана законом, свободу, которую не смог отменить никакой Наполеон.

Эта свобода является лишь логическим, но неожиданным результатом уже далёкой Французской революции, которая, как и все известные истории революции, произвела медленное оплодотворяющее воздействие, сравнимое с последствиями периодических затоплений Нила.

Власть государства нельзя больше понимать как тормоз освободительным стремлениям народа. Мы полагаем, напротив, что революционный дух народа должен затормозить, точнее, медленно коррозировать власть государства и консервативный дух, признак старости и прогрессирующего паралича8.

Вспомните знаменитую фразу Клемансо: «Я первый полицейский во Франции»9. Этим выражением, которое казалось остротой, великий министр выразил именно ту необходимость, которая заставляет социалистов — пришедших к власти растущей силой пролетариата в качестве представителей и защитников свободы — немедленно превращаться в свирепых реакционеров.

На самом деле, перед ними возникает дилемма: либо стать тяжеленной и удушающей крышкой на кипящем народном котле, либо поддаться и быть отброшенным переполняющей силой этой пылающей ярости.

Понятно, однако, что такие крышки не держатся долго. Радикал-социалисты Клемансо и Бриан10, став шаткой и свирепой полицией французского революционного движения, дают новое доказательство бурного сосуществования тех противоречивых элементов, о которых я уже говорил.

Из всего этого очевидно вытекает, что насилие теперь стало лучшим условием истинного здоровья народа. Разве порядок, пацифизм, сдерживание, дипломатический и реформистский дух не являются артериосклерозом, старостью и смертью?

Только через насилие можно осуществить уже потрёпанную идею справедливости, но не фатальности, которая состоит в праве самого сильного, а гигиенической и здоровой, которая состоит в праве самого храброго, самого бескорыстного, то есть в героизме.

Следуя этому принципу, я могу сейчас же удовлетворить тех из вас, кто наиболее стремится к необходимой догматической точности, определив, что для нас хорошо всё, что растёт и развивает физическую, интеллектуальную и инстинктивную активность человека, подталкивая его к максимальной славе, тогда как плохо всё, что уменьшает и прерывает развитие этой активности.

Как пацифизм и страх войны создали наше печальное политическое рабство, так же ужас насилия сделал из итальянского гражданина смешную марионетку, плохо управляемую крючкотворами, которая отвечает на пощёчину жалобой или шантажом.

И здесь мы затрагиваем один из тех простых конфликтов между регулирующей властью и индивидуальной свободой, который должен навсегда окончиться победой благодаря восходящему закону анархии, управляющей человечеством.

Принцип юридических санкций в области личного оскорбления разрушает самое важное чувство физиологического достоинства, близко связанное с психическим, и канализирует всю активность человека в сторону эксплуататорской хитрости, ростовщичества, скупости и тиранической божественности денег.

Так мы другим путём впали в застой нашей итальянской жизни, берега которой, охраняемые запутанным сухостоем полицейских законов и бюрократических преград, обречены судьбой только изматывать и терзать любой глубоко человеческий инстинкт и любое законное восстание.

Чтобы достигнуть этого страстно желаемого общественного и политического обновления нашей Страны, мы должны принудительно одолеть препятствия, которые на первый взгляд кажутся неодолимыми, потому что мы несём их в самих себе под видом характерных особенностей нашей расы.

Я хочу сказать о персонализме, о клерикальном утилитаризме, гиперчувственности и иронии, колкой и уничтожающей.

Я называю персонализмом ту интеллектуальную привычку, которая состоит в подчинении любого суждения репутациям, симпатиям или антипатиям абсолютно личного характера. Я называю персонализмом равнодушие, или лучше сказать, презрение, которое каждый итальянец питает к чистым идеям, атакуя их только когда их разделяет враг, а любя их только когда их разделяет друг.

Нужно атаковать этот самый тяжёлый порок, прежде всего преобразуя нашу тлетворную учебную систему, направленную только на то, чтобы награждать низкое угодничество зубрил и слабоумных учеников, которые, ежедневно вылизывая тщеславие профессора, заканчивают тем, что усваивают его напыщенность и догматическую глупость.

Мы, футуристы, предоставляя все права и всю власть молодым, хотим, чтобы в школах, наоборот, поощрялись и награждались бы те студенты, которые с самых первых лет демонстрируют, что у них есть свои идеи и выделяющаяся манера суждения о людях и книгах.

Свободная интуиция, то есть способность иметь и создавать новые идеи — вот что мы хотим прославить! И именно поэтому мы изгоняем из школы священника, который, сегодня уже не в состоянии воспитать веру в отсутствие подлинного религиозного чувства, довольствуется тем, чтобы размягчить и усмирить души, создавая тот феномен идиотского и боязливого утилитаризма, который называется клерикализмом.

Итальянцы! Повсюду надлежит усиливать и разжигать ожесточённую войну против клерикализма — политической партии, которая, уже не основываясь на мистическом чувстве и почти утратив цель временной власти, угрожает нашему будущему величию в лице наших сыновей.

Поповский утилитаризм и квиетистский страх — вот та вязкая грязь, в которой увязла наша раса, прикрываясь низкой ленью и гиперчувствительностью.

Другой итальянский и даже латинский порок проявляется тысячей способов и прежде всего в тирании любви, подрывающей энергию людей действия, в наваждении обладания женщиной, в романтическом идеале верности и в порочном стремлении к самому роковому и расслабляющему сладострастию.

Этой пагубной тенденции необходимо противостоять в школе и на улице средствами постоянного и грамотного развития агрессивных и сильных видов спорта, фехтования, плавания и особенно гимнастики. Последняя должна быть освобождена от античного акробатизма и парадной жестикуляции. Это будет рациональная гимнастика, способная увеличить грудную клетку, расширить лёгкие, освободить сердце, обуздать кишечник, активизировать циркуляцию крови, увеличить поглощение кислорода кровью, укрепить связки и тонизировать мышцы — для формирования красивого, ловкого, сильного и выносливого тела, умеющего думать, желать и побеждать людей, идеи и вещи с равной непринуждённостью.

Мы, футуристы, убеждённые в том, что искусство влияет на все виды деятельности народа, хотим очистить его от сентиментализма, даннунцианской и донжуанской эротомании, создав искусство, которое воспоёт индивидуальную силу и свободу, победы науки и растущее господство тёмных сил природы.

Действительно, сладострастный романтизм преувеличивает важность любви в нашей жизни.

Итальянская женщина, нежнейшая мать, которая культивирует в своих детях трусость либо просто подчиняется священнику или настойчивому влечению к роскоши, становится почти непобедимым врагом и непреодолимым барьером для всех великих воинственных или революционных вспышек.

Наш гиперсенсуализм порождает не только эту преувеличенную важность женщины, исключительно лишнюю и мешающую, но также как следствие первого — манию показной роскоши и зажиточной домашней жизни.

Увы! Иногда достаточно озаботиться хорошим обедом, дамской шляпкой с перьями или красивым ковром, который поразит всех гостей, я говорю, иногда достаточно иметь заботы такого рода, чтобы заставить итальянского политика отклониться от его бескорыстного курса или отбросить программу героизма и жертвы.

Недавно мы с огромной болью наблюдали, как люди с самыми высокими и неистовыми идеалами оказались настолько подвержены этой расслабляющей атмосфере супружеского спокойствия, что полностью отказывались от любой смелой директивы. Всё ради того, чтобы скептически углубиться в своё удобное кресло, как самые культурные, со слишком любимыми и бесполезными друзьями-книгами, и принять наше восторженное вторжение с улыбкой самой лёгкой и обескураживающей разрушительной иронии.

Эта лёгкая, обескураживающая и разрушительная ирония — вот четвёртый, серьёзный и глубокий итальянский порок, который порождает разрушительное отвращение ко всему новому, противоположное любой смелости, любому возбуждающему здоровому оптимизму. Вот трагический и весёлый яд, который отравляет, к сожалению, лучшую часть Италии, прежде всего южные народы, наиболее одарённые конструктивным воображением и гениальным предвидением.

Эта ирония, происходящая из эпикурейства, каустического духа и легкомыслия, is лет назад на закате цвета кузнечного горна перед монументальным кладбищем Милана глупо ритмизировала радостным ритмом веселья и танца возвращение революционной левой массы, сопровождавшей гроб рабочего, убитого войсками в серьёзном конфликте11.

Я также следовал в этой чёрной человеческой волне, пенной от мертвенно-бледных лиц, над которой как траурная лодка подпрыгивал гроб, казавшийся странно длинноногим в руках согбенных носильщиков.

Выше развевались красные флаги в пылком движении и дыхании стольких же огромных мехов.

Пламя факелов, как тряпки кровоточащей нищеты; ораторы-реформисты, склонённые с гарпуном, чтобы проткнуть липкого спрута компромисса; речи тошнотворной умеренности, способные заставить упасть с неба звёзды — со скуки, а луну — от отвращения, как блестящий плевок!

Безобразие! Мы были отягчены потопом отцовских глупых советов, и было вполне справедливо, что после подобной непристойной комедии толпа в ритме танца и с пением гимна рабочим возвратилась в город к ужину, чтобы сопроводить второй гроб — уже не убитого рабочего, но Революции!

Ирония! Ирония! Старая итальянская ирония!.. Вот наш враг, которого нужно уничтожить, растоптать силой энтузиазма, силой отваги, силой оптимизма, хотя бы и искусственного!

Рабочие! Остерегайтесь скептической и эгоистичной иронии, которая разжижает сердце в день праведного мятежа и создаёт в вас позорный феномен — панику звука!

Сколько раз за десять лет жизни в Милане, которые я провёл, изучая ежедневные приливы и отливы итальянского социализма, внимательно читая каждый митинг как самую интересную и скорбную книгу, сколько раз я краснел, как итальянец… повторяю вам, как итальянец, видя огромные массы рабочих, движимые самыми законными требованиями и великолепным желанием большей свободы, говорю вам, огромные массы народа, молниеносно схваченные самым безрассудным коллективным испугом, заслышав четыре наглых полицейских свистка!

Обратившееся в бегство стадо… Сутулые и безумные спины, поднятые ноги, перед беспорядочной рысью кавалерии, не способной бежать по мостовой.

Естественно, ораторы, реформистски выкрашенные в розовый, а не красный цвет, исчезали… Куда и почему? Несомненно, по причине настигнувших их внезапных кишечных революций!..

Но красное видёние встаёт в моём уме — видёние, которое ободряет мою футуристскую кровь…

Я вижу тёмные сумерки столицы под дождём на скользкой дороге, уже покрытой лихорадочными пятнами отражений…

В большой сети трамвайных и телефонных проводов тысяча неистовых огней кусает мякоть тени!.. Голодная бледность домов!.. Острые тёмные профили!.. Там, в боковых улицах, где вдребезги разбиты все фонари — темнота, сплошной мрак, скатившийся вниз с неизвестно какого разрушенного неба!..

В конце улицы плотная чёрная толпа…

Эта толпа образована вашими женщинами и вашими сыновьями: сплетённые руки ночного африканского леса, все подогнаны один к другому, как кирпичи в стене!

А вы, мужчины, выстроитесь перед вашими женщинами в этих трагических джунглях из камня и железа, под круглыми электрическими фруктами, взрывающимися белоснежным молочным светом, и спокойно зарядите ваши карабины для полицейских зверей.

Тогда снова зазвучат внезапные и насмешливые сигналы свистка, траурного пореза на немом горле молчания…

И вот с криком команда: «Вперёд!»

Но я слышу ещё, как ужасный грубый хохот отвечает на этот звук, и толпа, превращённая мужеством в камень, кричит: «Итальянцы не убегают! Из возвышенной любви к опасности, примем кровавую битву под самыми блестящими звёздами Италии, которые обязывают нас не отступать!..»

Я вижу огромный красный беспорядок, разъярённую схватку окрылённых лошадей под ударами черепицы. Добро пожаловать на бойню!.. Итальянские рабочие, порадуемся ей вместе, если выживем… Порадуемся ей, потому что ничего иного не случится, ничего иного, кроме здорового удара скальпелем в гигантский фурункул итальянского страха и посредственности!

Потому что пропаганде трусости мы противопоставляем пропаганду мужества и ежедневного героизма…

Потому что нынешней эстетике монетной грязи мы противопоставляем — хотя бы! хотя бы! — эстетику насилия и крови!

Ф.Т. Маринетти

<1910, 1919>

59. Итальянский Триполи

Мы, футуристы, которые в течение двух лет, пренебрегая свистками Подагриков и Паралитиков1, прославляем любовь к опасности и насилию, милитаризм, патриотизм и войну, единственную гигиену мира, мы счастливы тем, что живём в этот великий футуристский час Италии2, меж тем как изнывает в агонии [гнусное] племя пацифистов, отныне закопанное в глубоких подвалах Гаагского Дворца3.

Недавно мы опрокидывали кулаками на улицах и на митингах самых остервенелых наших противников, выплёвывая им в лицо следующие твёрдые принципы:

1. Индивидуум и народ пользуются всеми свободами, кроме свободы быть трусами.

2. Слово Италия должно сиять гораздо выше слова Свобода.

3. Нужно, чтобы надоедливое воспоминание о римском величии было наконец стёрто во сто раз большим величием Италии.

Италия представляется нам теперь только в мощной форме прекрасного Дредноута, с его эскадрой островков-миноносцев. Гордые сознанием того, что воинственное рвение нации равняется наконец тому, что всегда одушевляло нас, мы приглашаем итальянское Правительство, ставшее футуристским, доводить до громадных размеров все национальные честолюбия, презирая глупые обвинения в [разбое]4 и провозглашая рождение Паниталианизма.

Футуристские поэты, живописцы, скульпторы и музыканты Италии, пока не кончилась война, бросайте стихи, кисти, резцы и оркестры! Начались красные вакации гения! Ныне мы не можем восхищаться ничем, кроме грозных симфоний шрапнели, и [безумных]5 скульптур, высекаемых залпами нашей вдохновенной артиллерии в неприятельских массах.

Ф.Т. Маринетти

11 октября 1911

60. Программа футуристской политики

[ИЗБИРАТЕЛИ-ФУТУРИСТЫ1! своим голосованием пытайтесь реализовать следующую программу:]

Италия — верховная властительница. — Слово ИТАЛИЯ должно преобладать над словом СВОБОДА.

Все свободы, кроме свободы быть трусами, пацифистами, антиитальянцами.

Более могущественный флот и более могущественная армия; народ, гордящийся тем, что он итальянский народ, для войны, единственной гигиены мира, и для величия Италии, интенсивно земледельческой, промышленной и торговой.

Экономическая защита и патриотическое воспитание пролетариата.

Циническая, макиавеллевская2 и агрессивная внешняя политика. — Колониальное распространение. — Свобода торговли.

Ирредентизм. — Паниталианизм. — Супрематия3 Италии.

Антиклерикализм и антисоциализм.

Культ прогресса и скорости, спорта, физической силы, безрассудного мужества, героизма и опасности, против мании культуры, классического образования, музея, библиотеки и руин. — Упразднение академий и консерваторий.

Много практических школ, торговых, промышленных и земледельческих. — Много институтов физического воспитания. — Ежедневная гимнастика в школах. — Преобладание гимнастики над книгой.

Минимум профессоров, очень мало адвокатов и докторов, много агрономов, инженеров, химиков, механиков и дельцов.

Пренебрежение к покойникам, старикам и оппортунистам в пользу молодых дерзающих.

Против мании монументов и вмешательства правительства в область искусства.

Насильственная модернизация пассеистских городов (Рим, Венеция, Флоренция и проч.).

Уничтожение археологической эксплуатации иностранцев4 (унизительной и ненадёжной).

ЭТА ПРОГРАММА УНИЧТОЖИТ

Ф.Т. Маринетти, У. Боччони, К. Карра, Л. Руссоло

11 октября 1913

61. Антинейтральная одежда

Футуристский манифест

Мы желаем прославить войну — единственную гигиену мира.

(1-й Манифест Футуризма — 20 февраля 1909)

Да здравствует Азинари ди Бернеццо!

(1-й Футуристский вечер — Театр Лирико, Милан, февраль 1910)1

Человечество всегда одевалось в спокойствие, в страх, в осторожность или нерешительность, всегда носило траурные одежды, или ризы, или мантильи. Тело мужчины было всегда убавлено нейтральными оттенками, подавлено чёрным, задушено поясами, заключено в тюрьму драпировок.

Костюм белый — красный — зелёный словосвободного футуриста Маринетти (утренний)

До сегодняшнего дня люди носили костюмы статических цветов и форм, то есть задрапированные, торжественные, тяжёлые, неудобные и священнические. Они были выражением робости, меланхолии и рабства, отрицанием мускульной жизни, которая задыхалась в антигигиеническом пассеизме слишком тяжёлых тканей, покрашенных в скучные, женственные или декадентские цвета. Тон и ритмы удручающего мира, похоронного и гнетущего.

СЕГОДНЯ мы хотим отменить:

1. Все нейтральные, «приятные», блёклые краски, узоры, полутёмные и унизительные.

2. Все педантские, профессорские и тевтонские цвета и формы кроя. Рисунок в полоску, в клетку, в дипломатическую крапинку.

3. Траурные костюмы, не годящиеся даже могильщикам. Героические смерти не нужно оплакивать, нужно поминать их в красных одеждах.

4. Равновесие посредственности, так называемый хороший вкус и так называемую гармонию красок и форм, которые сдерживают и замедляют шаг.

5. Симметрию в крое, статические линии, которые утомляют, подавляют, печалят, сковывают мускулы; единообразие неповоротливых отворотов и всё, требующее долгой возни. Бесполезные пуговицы. Накрахмаленные воротнички и манжеты.

Костюм белый — красный — синий словосвободного футуриста Канджулло (дневной)

Мы, футуристы, хотим освободить нашу расу от какого-либо нейтралитета, от боязливой и квиетистской нерешительности, от отрицательного пессимизма и ностальгической инерции, романтичной и размягчающей. Мы хотим раскрасить Италию футуристской смелостью и риском, наконец дать итальянцам воинственные и радостные костюмы.

Футуристская одежда будет поэтому:

1. Агрессивной, чтобы умножать мужество сильных и возмущать чувствительность слабых.

2. Лёгкой, чтобы увеличить гибкость тела и чтобы поддерживать его порыв в битве, в беге или в форсированной ходьбе.

3. Динамичной, благодаря динамичным рисункам и расцветке ткани (треугольники, конусы, спирали, эллипсы, круги), которые внушат любовь к опасности, к скорости и к натиску и ненависть к миру и к неподвижности.

4. Простой и удобной, то есть легко одеваемой и снимаемой, что поможет при необходимости прицелиться из ружья, перейти реку вброд или броситься вплавь.

5. Гигиенической, то есть скроенной таким образом, что каждый участок кожи сможет дышать в долгих переходах и на трудных подъёмах.

6. Радостной. Ткани воодушевляющих цветов и переливов. Использовать мускульные цвета, ярко-фиолетовые, ярко-красные, ярко-синие, ярко-зелёные, ярко-жёлтые, оранжевые и киноварные.

7. Подсвеченной. Фосфоресцирующие ткани, зажигающие отвагу в собрании боязливых, излучающие свет вокруг себя во время дождя и исправляющие серость сумерек на улицах и в нервах.

8. Волевой. Рисунки и цвета, неистовые, властные и стремительные, как команды на поле боя.

9. Асимметричной. Например, нижние края рукавов и переда пиджака будут справа круглыми, а слева квадратными. Гениальные контратаки линий.

10. Краткосрочной, чтобы постоянно обновлять наслаждение и порывистое оживление тела.

11. Вариативной, благодаря модификаторам (аппликациям из ткани, различной ширины, толщины, рисунка и цвета), которые можно надевать по желанию на любую часть костюма с помощью пневматических кнопок. Так, каждый сможет в любой момент изобретать себе новый костюм. Модификатор будет дерзким, вызывающим, диссонирующим, решающим, воинственным и т. д.

Воинственные и праздничные модификаторы

Красный костюм из единого куска ткани художника-футуриста Карра

Костюм белый — красный — зелёный художника и скульптора футуриста Боччони (вечерний)

Зелёный свитер и красно-белый пиджак шумовика-футуриста, добровольца-циклиста Руссоло

Футуристская шляпа будет асимметричной, агрессивных и радостных цветов. Футуристская обувь будет динамичной, ботинки в одной паре будут отличаться друг от друга по цвету и форме, приспособленные радостно дать пинок ногой всем нейтралистам.

Будет жестоко исключён союз жёлтого цвета с чёрным2.

Думают и действуют так, как одеваются. Поскольку нейтралитет — это синтез всех пассеизмов, мы, футуристы, сегодня размахиваем антинейтральной одеждой как флагом, то есть радостно и воинственно.

Только подагрики порицают нас.

Вся итальянская молодёжь признает нас, которые несут ей свои живые футуристские знамена для нашей великой войны, необходимой, СРОЧНОЙ.

Если Правительство не снимет с себя свой пассеистский костюм из страха и нерешительности, мы удвоим, СТОКРАТ УВЕЛИЧИМ КРАСНЫЙ на триколоре, который мы носим.

С энтузиазмом одобрено Дирекцией футуристского движения и всеми Группами итальянских футуристов.

Дж. Балла

11 сентября 1914

62. Футуристский синтез войны

Мы прославляем Войну, которая для нас является единственной гигиеной мира (Манифест футуризма), тогда как для немцев она представляет жирную пирушку ворон и шакалов. Старые соборы нас не интересуют, однако мы отказываем Германии, средневековой, плагиаторской, несуразной и лишённой творческого гения в футуристском праве разрушать произведения искусства. Это право принадлежит только итальянскому творческому гению, способному создать новую, более великую красоту на руинах античной красоты.

63. В этот футуристский год

Мы желаем прославить войну — единственную гигиену мира.

(1-й Манифест Футуризма — «Фигаро», Париж — 20 февраля 1909)

Да здравствует Азинари ди Бернеццо!

(1-й Футуристский вечер — Театр Лирико, Милан, февраль 1910)1

СТУДЕНТЫ ИТАЛИИ!

Поскольку прославленное прошлое давило Италию и бесконечно более славное будущее вскипало в её груди, именно в Италии, под нашим переполненным негой небом, шесть лет назад должна была родиться футуристская энергия, чтобы затем организоваться, канализироваться, обрести в нас свой мотор, свои осветительные и оповестительные приборы. Италии больше, чем какой-либо другой стране, был срочно нужен футуризм, потому что она умирала от пассеизма. Больной сам изобрёл своё лекарство. Мы — его случайные врачи. Лекарство подходит больным в любой стране.

Наша ближайшая программа — это ожесточённое сражение против итальянского пассеизма во всех его отвратительных формах: археологии, академизма, сенилизма, квиетизма, трусости, пацифизма, пессимизма, ностальгии, сентиментализма, эротического наваждения, эксплуатации иностранцев и т. д. Наш ультраагрессивный, антиклерикальный, антисоциалистический и антитрадиционный национализм основывается на неисчерпаемой силе итальянской крови и борется с культом предков, который отнюдь не укрепляет расу, но доводит её до анемии и разложения. Но мы преодолеем эту ближайшую программу, частично уже реализованную за шесть лет непрерывных сражений.

В своей тотальной программе Футуризм — это атмосфера авангарда; это — лозунг всех новаторов или интеллектуальных вольных стрелков всего мира, это — любовь к новому, страстное искусство скорости, систематическое порицание древнего, старого, медленного, эрудированного и профессорского; это — новый способ видения мира, новое право любить жизнь, восторженное прославление научных открытий и современных механизмов, знамя молодёжи, силы, оригинальности любой ценой; стальные воротнички против привычки ностальгических ханжей; неистощимый пулемёт, наведённый на армию мёртвых, подагриков и оппортунистов, которых мы хотим лишить власти и подчинить смелой и созидательной молодёжи; это — патрон динамита для всех почтенных руин.

Слово футуризм содержит самую обширную формулу обновления, которая, будучи одновременно гигиенической и возбуждающей, облегчает сомнения, разрушает скептицизм и собирает все усилия в огромной экзальтации. Все новаторы встретятся под знаменем футуризма, потому что футуризм провозглашает необходимость всегда идти вперёд, и потому что он предлагает разрушить все мосты, предоставленные трусости. Футуризм — искусственный оптимизм, противоположный всем хроническим пессимизмам; это — непрерывный динамизм, вечное становление и неутомимая воля. Футуризм, таким образом, не подчиняется ни законам моды, ни изнашиванию временем, это не клика и не школа, но скорее большое солидарное движение интеллектуальной доблести, в котором индивидуальная гордость есть ничто, в то время как воля к обновлению — всё.

Многие писатели, полу футуристы или мало приверженные футуризму, создали у итальянской публики абсурдную путаницу между футуризмом и чем-то вроде дилетантской революционности, плодом пессимизма, интеллектуальной анархии, изоляционистского индивидуализма, художественной антисолидарности и наглых выходок. Так что многие думают, что достаточно восставать против всех и вся, выворачивать наизнанку все общепринятые принципы, ежедневно систематически противоречить себе, разрушать ради разрушения, в конце концов, извергать ругательства, чтобы быть футуристами.

Мы инициаторы разрушения, но ради того, чтобы построить заново. Мы расчищаем груды обломков, чтобы иметь возможность двигаться вперёд. Мы считаем футуристской абсолютную искренность мысли и выражения. (Напр<имер>: Мафарка-футурист и Король-кутёж2.) Вульгарность и непристойность, самые лёгкие и самые древние, которые некоторые по недоразумению называют футуристскими, мы, наоборот, считаем пассеизмом.

Футуризм — это: усиление и защита итальянского гения (творчество, импровизация) против наваждения культуры (музеи, библиотеки); солидарность новаторов итальянцев против мафии академиков, оппортунистов, плагиаторов, комментаторов, профессоров и хозяев гостиниц; подготовка атмосферы, благосклонной к новаторам; отвага ради бесконечного итальянского прогресса; героическое бескорыстие в том, чтобы дать Италии и миру больше силы, больше мужества, больше света, больше свободы, больше новизны, больше эластичности; походный и боевой порядок + батареи за спиной, чтобы никогда не отступить.

Футуризм хочет грубо вводить жизнь в искусство; он атакует старый идеал эстетов, статический, декоративный, женственный, жеманный, капризный, который ненавидит действие. В последние 30 лет Европа была заражена отвратительным, склоняющимся к социализму интеллектуализмом — антипатриотичным, интернационалистским, который разделяет тело и дух, восхищается глупой гипертрофией мозга, учит прощать обиды, провозглашает вселенский мир и исчезновение войны, ужасы

Конец ознакомительного фрагмента.

Оглавление

  • III. Футуризм и политика (1909–1923)

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Итальянский футуризм. Манифесты и программы. 1909–1941. Том 2 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я