Это означает, что именно политический, исторический и
религиозные дискурсы через формирование новых понятий, фиксировали те изменения, которые происходят в общественном устройстве.
Упоминание о пасторском консультировании или душепопечении здесь относится к работе консультанта (или того, кто использует эти навыки), для которого религиозная вера есть наиважнейшая или приоритетная сфера интересов, и который, скорее всего, работает в контексте
религиозного дискурса…
Ещё одно важное деление – на
религиозные дискурсы деревни и города.
Эта процедура саморефлексии проходила весьма болезненно, так как идеалы научного и
религиозного дискурсов были вплетены в структуру философии самым сложнейшим образом в течение практически всей истории её существования.
Является ли мотивированное поведение, которое объясняет себя, прибегая к
религиозному дискурсу, религиозным в силу этого факта или только тогда, когда делает это искренно?
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: оттоковать — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Зачатки этой перспективы можно найти ещё в мифических дискурсах, а наиболее полное её оформление осуществляется в
религиозном дискурсе.
Важной составляющей поэтических текстов являются неоплатонический и
религиозный дискурсы.
Разумеется, такое напряжённое, но мирное сосуществование сельского и городского
религиозных дискурсов встречалось и раньше – в советское и досоветское время.
Ключевой аксиомой фидеистической традиции является убеждение, что
религиозный дискурс само-относим, интертекстуален и автономен, а следовательно сектарен.
Хотя с другой стороны, влияние
религиозного дискурса на философию приводит к противоположному направлению: к усилению и абсолютизации оторванной от имманентности трансценденции, к постулированию метафизической теории двух миров.
Религиозный дискурс о культуре продолжают также современные европейские исследователи.
Проблематика нормативной чистоты как реального стержня
религиозных дискурсов, религиозных практик и религиозного авторитета (и как – увы, довольно часто – методологической основы исследований) порождает и определённый способ квалификации религиозных акторов – по степени их соответствия авторитетно установленной «чистой норме», по степени «аутентичности» их религиозности.
Конфликт между христианскими ценностями и практикой революционной деятельности (неизбежно возникавший вопрос о насилии в революции) приводил либо к обоснованию необходимости жертв в рамках
религиозного дискурса, либо совмещению различных языков, параллельности дискурсов.
Предметом лингвокультурологического анализа являются единицы языка, которые «приобрели символическое, эталонное, образно-метафорическое значение в культуре и которые обобщают результаты собственно человеческого сознания – архитипического и прототипического, зафиксированные в мифах, легендах, ритуалах, обрядах, фольклорных и
религиозных дискурсах, поэтических и прозаических художественных текстах, фразеологизмах и метафорах, символах и паремиях (пословицах и поговорках)».
Он противостоит риторике
религиозного дискурса, в котором полнота наименования соответствует полноте ритуала, литургическому времени, растянутому единогласием.
Второе – абсолютная истина – за
религиозным дискурсом.
Именно этот процесс, благодаря которому возникали и разрушались упомянутые бинарные концепты, показывает нам, как люди проживают секулярное: как они отстаивают неотъемлемую свободу и ответственность суверенного «я» перед ограничениями, которые налагает на это «я»
религиозный дискурс.
В этом месте люди все еще не отходят от своей греховной плоти, ее обсуждение остается важнейшим предметом
религиозного дискурса.
Выделяя бессознательную истину современного
религиозного дискурса, миф, очевидно, выполняет функцию отличную от той, которую ему придали современные европейские поэты, когда они используют его для обоснования секулярного опыта.
Несмотря на это, в данном издании культурные элементы, так или иначе связанные с
религиозным дискурсом, будут затронуты лишь косвенно или в качестве заслуживающего внимания примера, для самих исследователей проблема религии и связанных с ней паттернов стояла особняком, и большинство из авторов так или иначе обращались к ней в своих работах.
Отметим, что в риторическом плане перед нами красиво построенный сбалансированный текст, архитектоника которого ассоциируется с канонами
религиозного дискурса.
Особенно это характерно для
религиозного дискурса, так что порой возникает желание (и достаточные основания) говорить о двух, пусть и взаимосвязанных, но различных дискурсах – дискурсе веры, интерперсональном и собственно персональном (во многих отношениях автокоммуникативном), и дискурсе церкви, служебном, институциональном.
В настоящий момент национальный или этнический нарратив имеют преимущество перед
религиозным дискурсом.
Те, кто думает, что мотив жестокости кроется в «религиозной идеологии», утверждают, что обеспокоенность последующими страданиями подразумевает поддержку цензурирования
религиозного дискурса или по меньшей мере наложения ограничений на вхождение религиозного дискурса в область, где формулируется общественная политика.
Разница принципиальная – надежда куда универсальнее, потому и слова вложены в уста не однозначно «юродивому», которого, как правило, трактуют с позиций
религиозного дискурса, а двуединому персонажу, в котором слились свет и мрак.
Да, в рамках просоветского
религиозного дискурса капитализм в целом, тем более – неоколониализм воспринимались как духовно-несправедливые.