Тяжеловесные монографии классического типа, вероятно, несколько потеряют в значении, а статьи и исторические эссе, напротив, станут более уважаемыми жанрами
исторической прозы.
В лучших образцах
исторической прозы их авторы опираются на серьёзные научные исследования и даже на архивные материалы, используя в своих текстах документы, газетные публикации и другие исторические источники.
Особое место в творчестве писателя занимала именно
историческая проза для детей.
Если политическая история пыталась объяснить функционирование социального мира, то морализаторская
историческая проза ставила задачу формирования моральных образцов поведения.
Именно такие «цепи» составляют основу
исторической прозы, которая давно стала неотъемлемой частью литературы.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: чернушник — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Многочисленные переиздания его лучших произведений (в том числе и появление их в электронном виде) свидетельствуют о том, что современная читательская аудитория приняла
историческую прозу, созданную более ста лет назад.
Тем не менее, несмотря на важность, которая придавалась художественным (синтаксическим) характеристикам
исторической прозы, они не были решающим критерием для демаркации истории и других литературных жанров: гораздо более существенными считались семантические и прагматические параметры истории-текста.
Легко обнаруживается, допустим, другой автор
исторической прозы.
Дивно. Затейливое переплетение
исторической прозы с литературной сказкой понравится каждому, кто любит погрузиться в мир, созданный великолепным рассказчиком.
Но на третьем этаже к ней присоединилась заместитель отдела
исторической прозы, которая очень громко разговаривала по телефону.
Здесь нашла продолжение и развитие традиция советской
историческом прозы, включая очерки, рассказы, повести предыдущих авторов.
Вот я пытаюсь изречь со сдержанным негодованием: «Терпеть не могу
историческую прозу!» – и, знаете, выходит ненатурально…
Феномен исторического романа как особой жанрово-тематической формы
исторической прозы в отечественном литературоведении получил глубокое и всестороннее осмысление.
Именно в 70-е годы перед
исторической прозой возникла проблема достоверности в новом, обострённом варианте.
Мой скромный удел
историческая проза, однако, в разные периоды жизни всё же имел порой наглость рифмовать отдельные мысли.
Часто встречаешься с выверенной, почти идеальной исторической фактурой и полным неумением автора интересно её изложить, а случается и наоборот:
историческая проза чудо как увлекательна, но потом выясняется, что достоверности в ней кот наплакал.
Стихов у него стало меньше, но он писал добротную
историческую прозу.
Автор сопровождает их прекрасными критическими рассуждениями, а кроме того, будучи литератором, унаследовавшим традиции французской
исторической прозы, он рассказывает историю так, что читать его труд – не тяжкая обязанность, а истинное наслаждение.
С другой стороны, книга начинается и заканчивается
исторической прозой.
Вот почему разговор о судьбе незавершённой книги вполне правомерен, когда речь идёт о шедевре, оказавшем громадное влияние на судьбы русской
исторической прозы, отечественной литературы в целом.
– Подойди к ней, идиот, – шепчет сидящий рядом коллега-писатель, мастер
исторической прозы и истерических выходок.
Любители
исторической прозы – и великой литературы – должны визжать от восторга.
Он многим нравился тогда, а сейчас так и лежит неизданный, но я обработал из него несколько сцен, опубликовал их в виде рассказов, и понял, что мне по-прежнему очень нравится писать
историческую прозу, собирать информацию о прошлом времени, узнавать реалии и детали, в том числе и лексические – ведь в историческом романе не должно быть ни бытовых промашек, ни словесных, и надо много работать не только над речью исторических героев, но и над языком общего повествования, старить и морить его, архаизировать (опять же – словари, спецлитература).
Сила традиции велика, и можно с уверенностью предположить, что и впредь первенец пушкинской
исторической прозы будет известен читателям под редакторским названием 1837 года (если, конечно, не будут обнаружены какие-нибудь пушкинские документы или свидетельства, недвусмысленно указывающие на другой заголовок).
Противоречия и шероховатость – вот что придаёт ценность
исторической прозе.
Романтический сюжет, точные приметы эпохи… Эта потрясающая мелодрама наверняка понравится любителям эпической
исторической прозы.
Как филолог она имела полное право не любить современных писателей, тем более, пишущих
историческую прозу.
Именно такой я и видел задачу проекта: привлечь к
исторической прозе опытных авторов, а к литературе – любителей истории, прежде за неё не бравшихся.
Яркая, напряжённая
историческая проза… этот роман на глазах становится всемирным бестселлером.
Наверное, можно было бы проявить честность, признаться людям, что я давно потерял интерес к детективам, что сейчас перед сном читаю в основном
историческую прозу или поэзию, но я предпочитал врать.
Никого в те времена не волновала
историческая проза.
Познакомившись с романом «Распутье», читатель не разочаруется: это оригинальное произведение, которое не затеряется в потоке популярной
исторической прозы.
Описывая его приключения в разных странах, я не позволял себе идти против духа и буквы этой «истории»; напротив, я так же следовал её достоверности, как следует достоверности автор настоящей
исторической прозы.
Теперь она пользуется среди писателей большой известностью, и я свидетель, как шли к ней за справкой те, кто сочинял
историческую прозу: как при дворе офицеры носили шпагу, как дамы цветами себя украшали, что полагалось держать в руках в разных обстоятельствах.
Тем не менее «Августовские пушки» остаются потрясающим образцом
исторической прозы, вызывая неприкрытое восхищение многочисленных поклонников (моё в том числе), у которых эта книга пробудила страсть к изучению прошлого.
Тынянова не были написаны как конъюнктурные, а лишь использовались как флагман «советской
исторической прозы».
Во-первых, фраза типа «Ну, не понимаю я публицистики…» прозвучала бы так же дико, как и «Терпеть не могу
историческую прозу!» А во-вторых, и без того давно уже известно, что именно непонимание является причиной ненависти.
Предуведомляя о характере повествования, он по сути назвал типы исторического повествования, освоенные им в жанрах
исторической прозы (документально-исторические очерки, военные рассказы как вид исторической беллетристики и отделяемую от них собственно мемуаристику – «повести, основанные на истинных событиях»), и заверил: «Вообще, в моих “Воспоминаниях” нет и не будет ничего выдуманногомною» (с. 50).
Прежде всего потому, что он представляет собой одну из первых попыток создания новой русской
исторической прозы.
Недосуг делать ссылки на авторов (их, наверное, больше сотни), чьи мысли учитывались, поэтому работу облёк в форму
исторической прозы с вымышленными героями.
Противоречия и шероховатость – вот что придаёт ценность
исторической прозе. Найти форму, а не навязать форму. И позволить читателю жить с неоднозначностью.