В едином государстве должна быть только одна голова – правитель,
имперский центр.
Исследование имперской политики не может обойти стороной дискурсивные аспекты взаимодействия
имперского центра и элит пограничных территорий.
Такие документы мало отражали взгляд региона на себя, но соответствовали ожиданиям
имперского центра, который в конечном итоге стремился к достижению единообразия и постоянства на всей территории страны.
Населённые пункты делились на колонии, в которых проживали римские граждане и где всё было устроено так, как в
имперском центре.
Отчасти это подтверждалось нашими наблюдениями над динамикой аудитории журналов, особенно – в национальных республиках, где под прикрытием языка национальные элиты формировали общественные ресурсы для предстоящей эмансипации от
имперского центра, равно как и ростом и усложнением сети и структуры самиздата (за четверть века эти сети, включавшие на первых порах несколько сотен или тысяч читателей, втянули в себя к началу 80‐х годов, по нашим подсчётам, несколько миллионов пользователей, что принципиально изменило их структуру; можно было видеть в них прообраз интернета).
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: ялбот — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Но в то же время
имперский центр старается не допустить слишком большой сплочённости (слишком высокой степени интеграции внутри местных сообществ).
Несмотря на то что оба региона считались отличными как от периферии империи, так и от её центральных районов, в дискуссиях и на практике они всё больше воспринимались как часть
имперского центра.
Более того, наличие династического древнерусского канона российской монархии отличает историю российского
имперского центра от центров других империй.
Какое-то время освободившиеся страны всегда негативно реагируют на бывший
имперский центр.
Конфликты, напряжения и стратегии урегулирования именно на этой оси (взаимоотношений титульных наций с меньшинствами), а вовсе не на оси «
имперский центр – колонии», как предполагалось, оказались едва ли не главным сюжетом транзита, во многом определявшим внутриполитические балансы, коалиции и стратегии.
Основатель империи в XVIII в. и, на взгляд многих, идеальный придворный стихотворец уходящего XIX столетия словно символизировали ключевую для русской культуры оппозицию поэта и царя и, по мнению некоторых наблюдателей, оба выглядели некстати в этом
имперском центре столицы.
По его мнению, исключение контекста колониальных империй может создать неправильную сравнительную перспективу и существенно обеднить исторически сложившиеся разнообразные отношения между
имперским центром и периферией в российском случае.
Необходимо было больше уделять внимания пассивной оппозиционности местных национальных сообществ по отношению к разнообразным инициативам
имперского центра, которая, несмотря на «мирный» характер, могла значительно «осложнять жизнь» и «портить нервы» властям.
Утверждали, например, будто штамп «RIF», который стоял на немецком армейском мыле и был сокращением слов «Reichsstelle für industrielle Fettversorgung» (
Имперский центр промышленного обеспечения жиром), означал на самом деле «Rein jüdisches Fett»: «Чисто еврейский жир».
Региональные элиты очень быстро поняли, какую мощную поддержку в борьбе за передел власти и влияния между ними и
имперским центром они могут получить со стороны национальных движений.
Он рассматривает все исторические международные системы в границах континуума, на одном конце которого находятся «системы независимых государств» (каждый актор обладает полной автономией в области принятия как внешних, так и внутренних решений), а на другом – «империи» (основанные на прямом управлении периферийными акторами из
имперского центра).
Военно-политический нарратив изложения истории, рассматриваемой из
имперского центра, давно отвергнут историками этого направления, равно как и национальный, рисующий империю абсолютным злом, мешающим созданию на её месте свободных национальных государств.
Причём лояльность не только политическая, но и выраженная в культурных формах, то есть в ориентации на
имперский центр как приоритетный источник культурных образцов и влияний.
Оба эти региона можно назвать «промежуточными территориями»: бывшими приграничными землями с исторически самостоятельным социальным, экономическим и политическим устройством, которые к середине XIX века преимущественно считались частью
имперского центра.
Телеграф, пароход и железные дороги – всё это помогло интегрировать империю и «ускорить потоки товаров, информации и людей между
имперским центром и его окраинами».
Если в XVI—XVIII веках, как и сейчас, интернационализация экономики сопровождалась острым кризисом государства, то в конце XX века усиление государства (по крайней мере, в странах «
имперского центра») шло рука об руку с экспансией капиталистического рынка.
Он признает, что был вынужден ограничиться рассмотрением взаимоотношений
имперского центра с этноконфессиональными группами, тем самым воспроизводя характерный для империи взгляд сверху вниз.
Чтобы нейтрализовать столь эффективное средство борьбы угнетённых наций за свою свободу и независимость, как национализм,
имперский центр придал ему явно негативный смысл, приравняв его с расизмом, и даже фашизмом.
История континентальных империй (в отличие от морских, которые оказались затронуты постколониальными исследованиями) по-прежнему описывается с точки зрения
имперского центра.
Наши историки с их верой в безраздельность султанской власти склонны расценивать автономию просто как факт и закрывать на неё глаза – и в то же время они не боятся жертвовать невероятно изменчивой идентичностью жителей региона и его религиозным разнообразием ради до резкости ясных аналитических категорий, рождённых в
имперских центрах.
Консолидация границ в государствах, возникших на периферии империи, в условиях неизбежного влияния на внутренние процессы бывшего
имперского центра (посредством использования этнических, культурно-лингвистических групп населения, сформировавшихся в имперский период экономических, социальных и личных связей и т.д.) сопряжена с проведением политики, альтернативной политике бывшей империи.
Если есть
имперский центр, должны быть провинции империи.
Важную роль в эволюции отношения
имперского центра к подданным «западных окраин» играли, как подчёркивают исследователи, традиции и принципы самодержавного правления, которые «ни при каких исторических обстоятельствах… не могли бы привести к возникновению чего-либо, напоминающего „договорные права" – соглашение, заключённое между сувереном и народом».
Так, во всех континентальных империях исследователи обнаруживают попытки
имперского центра выстроить всеимперскую идентичность (яркий пример – оттоманизм), панидеологии (панславизм, панисламизм, пантюркизм), способные интегрировать часть населения империи и неизбежно выходящие за пределы имперских границ, а также модерные национальные проекты, которые противопоставляли себя империи.