Российская империя в сравнительной перспективе

Сборник статей, 2004

Насколько мы осознаем сегодня имперское измерение российской истории, его характерные особенности и черты, общие с другими империями? Сборник новых статей ведущих российских и зарубежных исследователей демонстрирует новые возможности сравнительного изучения истории Российской империи XVIII – начала XX века.

От редактора

Включенные в эту книгу статьи подготовлены на основе докладов, которые были представлены на международной конференции «История империй: сравнительный подход в преподавании и исследованиях», прошедшей в Москве в июне 2003 года. Конференция стала кульминацией проекта «История Российской империи в общемировом контексте», начатого в 2001 году в рамках мегапроекта «Развитие образования в России» российского представительства Института «Открытое общество» (Фонд Сороса) в сотрудничестве с историческим факультетом Центрально-Европейско-го университета в Будапеште (ЦЕУ). Конференция проводилась при финансовой и организационной поддержке Института «Открытое общество», Института всеобщей истории РАН и Центрально-Европейского университета. Сегодня уже ясно, что проект был весьма своевременным, — он вызвал большой интерес в России и за рубежом; готовится к публикации еще ряд книг, созданных в рамках проекта коллективами российских и зарубежных авторов. Среди них — антология переведенных на русский язык новейших зарубежных исследований по истории Российской империи, серия книг по истории различных окраин Российской империи. Хочется надеяться, что эти издания помогут ввести проблематику империи, — а она, по нашему убеждению, является стержневым фактором истории России — в преподавание истории в наших вузах, ведь до сих пор в программах и образовательных стандартах по истории даже слово «империя» отсутствует.

Понять имперское измерение истории России можно только при использовании сравнительно-исторического подхода.

Именно этому и была посвящена московская конференция, в ходе которой специалисты из России и ведущих университетов и научных центров Европы, США, Турции и Японии представили более 30 докладов. В фокусе конференции было сравнение империй — Романовых, Габсбургов и Османской — в период до 1914 года. Ее главной задачей являлось исследование процессов формирования этих империй, механизмов их легитимации и функционирования, причин их устойчивости в контексте преподавания сравнительной истории. Однако целый ряд докладов был посвящен и другим империям — Британской, Германской, Испанской. Подробнее о конференции в целом и о дискуссиях, проходивших в течение трех дней ее работы, рассказано во включенной в эту книгу статье А. Семенова (ЦЕУ).

В настоящее издание вошли те работы, в центре внимания которых находится Российская империя. Некоторые работы построены как компаративистские — статьи А. Рибера (ЦЕУ), Д. Ливена (Лондонская школа экономики), отчасти А. Миллера (ЦЕУ, ИНИОН РАН). Другие работы исследуют тот или иной аспект истории лишь одной империи. Это объясняется тем, что несколько сессий конференции были запланированы как представления ряда case-studies отдельных империй по заранее согласованному кругу вопросов: генезис империй, элиты империй, экономические отношения центра и периферии в империях. Мы целиком включили в книгу материалы сессии по элитам Османской (А. Сомель, Университет Сабанчи, Турция), Габсбургской (Х.-П. Хёе, Австрийская академия наук) и Российской империй (А. Каменский, РГГУ), к которым примыкает статья по сравнению ментальности имперских военных элит (Е. Сергеев, Институт всеобщей истории РАН). Также в сборник целиком вошли материалы сессии по сравнению экономических структур Российской и Османской империй — статья Б. Ананича (Санкт-Петербургский институт истории РАН) и Е. Правиловой (Санкт-Петербургский институт истории РАН, Европейский университет в Санкт-Петербурге) и статья К. Чичека (Технический университет Карадениза, Турция). Взятые вместе, эти исследования дают читателю прекрасный материал для сравнения. Мы публикуем и статью А. Каппелера (Венский университет), чей доклад вызвал на соответствующей сессии конференции оживленную дискуссию о генезисе Российской империи.

Публикуемые здесь статьи А. Ремнева (Омский государственный университет) о Сибири в воображаемой географии империи и А. Миллера о пространственном измерении империи и нации в воображении русского национализма были представлены на сессии о воображаемой географии империй. Интереснейшая работа Дж. Бёрбэнк (Нью-Йоркский университет) о проблемах, связанных с попытками унификации местных судов в Российской империи, являлась частью сессии о неэлитных группах империй. Книгу заключают размышления А. Давидсона (Институт всеобщей истории РАН) о наследии империй и роли историков в постимперском пространстве.

Часть других статей, написанных на основе московских докладов, публикуется по-английски в издательстве CEU-Press. С первоначальными версиями публикуемых в этой книге статей, наряду с программой конференции и другими материалами, можно ознакомиться на интернет-сайте http://www.empires.ru, который тоже является частью комплексного проекта российского представительства Института «Открытое общество» по сравнительному изучению истории Российской империи.

Алексей Миллер

Александр Чубарьян

Тема империй в современной историографии

История империй уже долгое время привлекает внимание историков во многих странах мира. Оформившиеся несколько лет назад международные и национальные проекты позволили включиться в исследования «имперской» проблематики многим известным и молодым ученым. Были проведены конференции и круглые столы, появились индивидуальные и коллективные монографии.

Не осталась в стороне и российская историческая наука, причем исследования проводились не только в Москве и Петербурге, но и во многих регионах страны.

Чем же можно объяснить столь высокий интерес к теме империи? И каковы итоги уже проведенных исследований?

Изучение истории империй позволило ученым сконцентрировать внимание на принципиальных и весьма актуальных проблемах современной историографии, причем во многих отношениях именно на тех, которые отражают новейшие тенденции в развитии мировой исторической науки.

Прежде всего, отметим междисциплинарный характер исследований. Анализ особенностей создания, функционирования и распада империй привлек не только «чистых» историков, но и специалистов в области экономики, права, социологии, философии, политики.

«Имперская» проблематика находится в русле повышенного внимания к так называемой «глобальной истории»: об этом свидетельствуют последние международные конгрессы историков, во многих странах созданы группы по изучению глобальной истории, ей посвящают журналы и встречи специалистов. В контексте анализа методических и теоретических основ глобальной истории немаловажное место принадлежит истории империй, которые служат подтверждением тенденции к объединению и взаимозависимости, к некой универсализации исторического развития на протяжении многовековой истории человечества. Даже анализ распада империй также иллюстрировал «всеобщность» процесса, связь и взаимозависимость различных направлений и особенностей мирового развития.

Изучение истории империй развивается также в русле современной компаративистики. Сейчас уже признано, что увидеть все многообразие человеческой истории невозможно без применения сравнительно-исторического метода, без сопоставления различных регионов и стран. И в этом сопоставлении существенное место занимает понимание синхронности и асимметрии в историческом развитии.

На разных континентах империи создавались в различных исторических условиях. Примеры тому — классическая Римская империя, Британская империя, колониальные империи Франции, Испании и Германии; в иных условиях сформировались Российская, Османская и Австро-Венгерская империи.

Специалисты стремятся понять общую логику формирования империй, раскрыть ее зависимость от исторических условий. В поле зрения ученых оказались и вопросы «исторического времени»: какие-то империи сложились в течение нескольких лет, многим для этого потребовались десятилетия и даже столетия. В последнем случае действовали как факторы большей длительности и протяженности (longue duree), так и условия временные и весьма скоротечные.

В ходе многих дискуссий постоянно звучал вопрос о типологии империй, об их отличительных признаках. Опыт мировой истории показал, что одним из существенных признаков империй является их многонациональный характер. Некоторые специалисты, например, склонны говорить об американской, китайской или советской империях. В связи с этим возникает вопрос: в чем же отличие многонациональных государственных образований от империй? Очевидно, что необходимо продолжение поиска дефиниций.

Общественное сознание весьма часто к признакам империй относит факторы господства и подчинения, насилия и подавления.

Довольно распространенный термин «имперское мышление», как правило, подразумевает стремление к гегемонии и превосходству, к подавлению других стран и народов.

Некоторые империи включали в себя территории, расположенные на разных континентах, в тысячах километрах от метрополий (Британия). Но было немало имперских образований, включавших территории, расположенные компактно (Австро-Венгрия, Россия). Эти различия усиливали споры об иных типологических признаках империй, нежели территориальные проблемы.

Современную историческую науку интересуют региональные вопросы, взаимоотношения центра и периферии. В ходе исследований выявилось, что эти вопросы — одни из ключевых в изучении империй. Мировая история дала нам большое число самых разнообразных форм взаимоотношения и взаимодействия центра и периферии, но историков интересовал, прежде всего, вопрос, как это взаимодействие или противостояние проявлялись в империях. Этот вопрос чрезвычайно актуален и в наше время, когда некоторые страны, и прежде всего, Россия, проходят стадию федерального строительства, в котором отношения центра и регионов занимают центральное место.

В более широком и методологическом плане стоит вопрос о взаимодействии центробежных и центростремительных тенденций в историческом развитии. С этой точки зрения история всех империй явилась классическим проявлением подобного взаимодействия на стадиях формирования, эволюции и распада.

История империй включает в себя и вопрос о национальных отношениях, ибо едва ли не главная проблема всякой империи — это проблема национальная, этническая, очень часто — конфессиональная. Мировой опыт дал нам многочисленные примеры противостояния, и даже столкновения, различных национальностей в рамках империй, но показал и возможность адаптации национальных образований, их взаимодействия и конструктивного сотрудничества.

Завершенность процесса, т. е. фактическое окончание имперской эпохи, позволяет проанализировать историческое развитие империй от начала до конца, на большом временном протяжении, что очень интересно для исследователей.

В этом контексте чрезвычайно важна тема краха империй, постимперского периода и имперского наследия. В комплекс проблем входят и сравнительно-исторический анализ распада империй в различных регионах, и взаимодействие внутренних и внешних факторов, определивших распад, его специфику и темпы.

Следует отметить, что относительно «советской империи» существуют разные точки зрения, и многие ученые не склонны видеть в Советском Союзе новый вариант имперского государственного образования. Во всяком случае, этот вопрос остается открытым для дискуссий.

Весьма интересен вопрос об «имперском менталитете», о том, как формировались среди политических элит и в массовом сознании имперские представления и стереотипы, о том, как долго они существуют, и каковы условия их преодоления. Здесь очень важно участие специалистов-психологов, которые анализируют вопросы массовой социальной и индивидуальной психологии. Конечно, для современной жизни весьма важны настроения политических элит и их способность преодолевать имперские стереотипы.

В контексте анализа форм государственного устройства на многих конференциях поднимался вопрос об авторитаризме, о тоталитарных формах правления, об империях «либерального типа» и т. п.

Пристальное внимание ученых России обращено на российскую историю, на особенности формирования и развития Российской империи, на ее место в мире и ее распад. В Москве и Петербурге, во многих региональных университетах и научных центрах оформились исследовательские центры и группы, исследующие историю Российской империи в сравнительно-историческом плане, в плане ее сопоставления с историей Великобритании, Австрии, Турции и других стран.

Особая тема связана с историей ряда стран Азии и особенно Африки. Исследователей при этом занимает постимперский период, особенности африканского развития в условиях существования десятков независимых государств, то, как африканские элиты освобождались от колониальных предрассудков, и то, как часто европоцентризм сменялся афроцентризмом. Весьма интересен и вопрос сохранения или разрыва связей государств Азии и Африки с бывшими метрополиями.

Многие из перечисленных тем стали предметом обсуждения и на конференции, материалы которой представлены в этой книге. Участие ученых из многих стран мира, в том числе авторов широко известных научных трудов, большой группы российских специалистов из регионов подтвердило представительный характер конференции и ее междисциплинарную направленность.

Среди практических вопросов на конференции обсуждался и вопрос о более масштабном включении истории империй в университетские курсы по истории, о необходимости подготовки специальных учебных пособий по этой проблематике и об освещении истории империй в учебниках по истории для средней школы.

Размах исследований, внимание к ним в разных странах, в научных центрах и университетах России дает нам основания говорить о многообещающих перспективах этого направления в развитии отечественной и мировой историографии, об организации новых научных встреч и о продолжении международного сотрудничества.

Александр Семенов

Обзор работы международной конференции «История империй: сравнительные методы в изучении и преподавании»

Прошедшая 7–9 июня 2003 года в Москве конференция по сравнительному изучению империй, которая была организована российским представительством Института «Открытое общество» (Фонд Сороса) совместно с историческим факультетом Центрально-Европейского университета, представляла собой необычное явление в академической жизни. Во-первых, это была серьезная и продуманная попытка обсуждения проблем исторической компаративистики в изучении истории империй. Подобная постановка проблемы (тема конференции напрямую не связана с российской историей, что является показательным) выгодно отличала эту конференцию от других мероприятий, которые по-прежнему следуют канону национальной истории с присущими ему эксклюзивностью исследовательского фокуса и игнорированием развития иных историографических традиций. В фокусе докладов и дискуссий данной конференции находились история Британской, Испанской, Германской (Kaiserrreich), Габсбургской, Российской и Османской империй.

Во-вторых, серьезно поставленная проблема компаративистики обусловила необходимость приглашения специалистов по разным империям, что, в свою очередь, придало конференции широкий международный характер и сделало возможным возникновение диалога между разными академическими традициями. Необходимо особо подчеркнуть, что проблема межакадемического диалога предстала в двух аспектах. Один аспект связан с диалогом между представителями разных национальных традиций, изучающими одну и ту же проблематику (например, присутствие американских, японских и немецких историков-русистов наряду с российскими исследователями истории России или российских специалистов по истории Габсбургской империи наряду с исследователями из Австрии, Венгрии, Германии и т. д.). Второй аспект проблемы связан с диалогом между представителями традиций изучения разных регионов/империй. Последний аспект кажется весьма важным для будущего изучения империй (imperial studies), так как именно возможность выработки общих и соотнесенных с эмпирикой аналитических категорий (middle range theories) является залогом развития синтетических областей социального и гуманитарного знания (примером чему может быть теория национализма).

В-третьих, наряду с амбициозным географическим охватом конференция была посвящена широкому спектру концептуальных проблем. На отдельных секциях обсуждались: теория компаративного исследования империй, генезис империй, идеология империй, имперская экономическая система, история границ, окраин и воображаемой географии имперского пространства, элиты и система управления империй, право империй и недоминантные группы имперского общества, а также наследие империй. Иными словами, организаторы конференции не ограничивали тематику истории империй отдельными аспектами, но, вполне следуя видению тотальной истории историками-анналистами, рассматривали империи в совокупности политических, социально-экономических и культурных отношений. Единственным исключением стала внешняя политика и международные отношения. Однако, данное исключение было скорее оправданным, нежели произвольным, так как именно внешний экспансионистский аспект истории империй является наиболее изученным. Программу данной конференции определяло внимание к внутренней жизни имперских организмов, а проблемы внешней политики обсуждались там, где существовала связь между внешней политикой и внутренним положением. С точки зрения хронологии организаторы конференции ограничились эпохой Нового времени, заканчивая свой анализ распадом континентальных империй в результате Первой мировой войны. Можно по-разному оценивать мотивы такого решения. С одной стороны, постановку верхнего временного предела обусловили практические соображения — объем работы и сложность обсуждаемых проблем и так были чрезвычайно велики для достижения эффективного хода конференции. С другой стороны, отсечение XX века позволяло обойти проблемы деколонизации, вопрос о том, являлся ли Советский Союз империей, многотомную полемику в рамках постколониальной теории, которые, безусловно, важны для эпистемологии имперских исследований, но с основанием заслуживают отдельного обсуждения. Надо отметить, что в этом решении обнаруживается определенная связь с тем, что в центре внимания оказалась именно внутренняя жизнь имперских организмов. Возможно начиная с классического труда Э. Гиббона «Закат и падение Римской империи» («The Decline and Fall of the Roman Empire»), история империй писалась ретроспективно как история неуклонного шествия к распаду. На взгляд историков Нового и особенно Новейшего времени империя представлялась нелегитимным и, следовательно, нежизнеспособным социальным и политическим явлением. При этом исследователи часто игнорировали факт более длительного в истории человечества существования государства и общества в имперской фазе по сравнению с фазой национального государства. В этом смысле замена исследовательского вопроса «как они шли к упадку?» вопросом «как было возможно их существование?» представляется продуктивным, и с этой точки зрения хронологическое ограничение обсуждения периодом Нового времени приобретает дополнительный смысл.

Вступительный доклад А. Рибера был посвящен контекстуализации современного интереса к империи. По мнению Рибера, на сегодняшний день можно говорить о разрушении модели национального государства, обусловленном развитием процессов глобализации, созданием единой Европы, экспансией американской массовой культуры, проблемами в развитии созданных по европейской модели национальных государств в регионе третьего мира, а также мировыми миграционными процессами, радикально меняющими состав населения бывших метрополий западных колониальных империй. Отдельную актуальность изучению наследия империи придает распад СССР и развитие процессов нацие-строительства в постсоветском пространстве. В своем докладе А. Рибер утверждал, что изучение современных наций и национальных государств не может происходить в отрыве от изучения империй, так как большинство современных наций либо были империями, либо развивались в имперском контексте.

Первая секция конференции была посвящена методологии сравнительных исследований имперских феноменов. Несмотря на название секции, докладчики отталкивались не от теории, а от частных исторических случаев, пытаясь очертить общие рамки исторического сравнения. Д. Ливен представил краткую выжимку из своей книги «Empire: The Russian Empire and Its Rivals». Следуя своему подходу, Ливен вновь вернулся к проблеме международных отношений и геополитики. В геополитике он видит важный аспект истории империй, так как империи в его понимании есть, прежде всего, государства, имеющие вес на международной арене и ведущие активную внешнюю политику. В рамках этого подхода Ливен ввел геополитическую категорию европейской периферии, где имперская экспансия оказалось возможной в силу недостаточного действия противовесов международного баланса сил. С помощью данной категории Ливен объясняет рождение континентальных империй на границах Европы и заморскую экспансию европейских держав. Таким образом, концепт европейской периферии становится общим контекстом для проведения сравнительных имперских исследований. С другой стороны, сравнивая стратегические задачи управления Британской и Российской империями, Ливен приходит к выводу, что здесь между ними не существовало принципиальной разницы, так как обе они пытались справиться с проблемой территориальной протяженности и полиэтничности населения.

Испанской империи был посвящен единственный доклад на конференции — доклад Себастьяна Бальфура. Автор не проводил сравнительное исследование, однако его анализ зависимости формирования испанского национального государства от империи и проблемы относительной отсталости Испании по сравнению с развитыми странами Западной Европы позволил провести параллели с восточноевропейским опытом. Вывод Бальфура о том, что окончательная потеря Испанией своей империи в 1898 году привела к кризису государственности и росту сепаратистских движений внутри Испании, оказался продолжением мысли А. Рибера о глубокой связи процесса формирования национального государства с имперским опытом.

Доклад Филиппа Тера был посвящен парадигмам немецкой истории и явился попыткой творческого использования потенциала имперских исследований для анализа немецкой истории в контексте Центральной и Восточной Европы. Ф. Тер отметил парадоксальный континуитет между историографией до и после 1945 года, которая, несмотря на всю разницу в оценках немецкого исторического опыта, сохранила нациецентричную исследовательскую оптику. Вывод немецкой истории из контекста сравнения с Западными странами (Францией и Англией) и ее помещение в многонациональный и имперский контекст Центральной и Восточной Европы (с соответствующим учетом фактора национальных меньшинств в Германской империи и участия Германии в колониальных проектах) представляется, по мнению Тера, весьма продуктивным и позволит по-иному осмыслить особенности немецкого исторического развития в Новое время, в том числе и проблему нелиберального политического устройства.

Доклад Ильи Винковецкого был посвящен истории Российско-Американской кампании, которая, по его мнению, опровергает однозначное утверждение, что опыт Российской империи не походит к процессам образования западных колониальных и торговых империй.

В ходе дискуссии участники вернулись к тем общим вопросам компаративистики, которые, хотя и не были поставлены в докладах, но возникали при ознакомлении с докладами данной секции. А. Миллер подчеркнул, что, хотя выделение Российской, Габсбургской и Османской империй в отдельную группу для сравнительного анализа имеет смысл и давнюю традицию, необходимо выходить за эти традиционные рамки сравнений и полнее учитывать общий имперский фон. А. Рибер обратился к историографической классике сравнительной истории (М. Блоку) и отстаивал релевантность сравнительного исследования только в тех случаях, когда имело место соприкосновение или взаимное влияние сравниваемых обществ. В этом отношении анализ континентальных империй представляется А. Риберу более обоснованным, нежели сравнение опыта этих империй и колониального империализма. В том же духе высказался М. Ходарковский, указавший на то, что случай Аляски являлся скорее экзотическим, нежели типическим в общей модели построения Российской империи, так как доминантным фактором расширения империи в России являлись стратегические, а не коммерческие соображения.

Размышляя о контексте и форме исторического сравнения, Д. Ливен начал дискуссионную линию, которая была продолжена в ходе конференции. Ливен отметил, что сравнение империй как целостных феноменов невозможно, и аргументировал свою позицию, указав на характерное для всех империй разнообразие региональных и национальных укладов и неравномерность течения имперского «времени». По его мнению, необходимо сравнивать отдельные регионы или имперские случаи между собой. А. Миллер отметил важность того, что на этой секции был рассмотрен испанский случай, который не вписывается в классическую модель западных колониальных империй, но является весьма поучительным для исследователей Восточной Европы, которые сталкивались с проблемой относительной отсталости. В связи с этим А. Миллер предложил категорию «империи Второго мира», которые сохраняли суверенитет, но не принадлежали к числу развитых стран Запада.

Вторая секция конференции была посвящена генезису и механизмам формирования империй. Сделанные М. Мейером, А. Каппелером и Г. Вальтер-Клингенштайн доклады были построены по принципу сравнительно-ориентированного анализа отдельных случаев соответственно Османской, Российской и Габсбургской империй. При этом А. Каппелер попытался дать в своем докладе, помимо политического нарратива, обобщение действовавших в донациональном государстве механизмов общественной и политической интеграции. По мнению Каппелера, в зависимости от времени, уровня политического и общественного развития включаемого региона, степени обоснованности претензий Москвы и Петербурга на данную территорию, оказываемого сопротивления и международной ситуации механизмы форсирования Российской империи варьировались от введения косвенного правления и частичной интеграции элит до полной интеграции в политическую структуру империи. Таким образом, Российская империя складывалась как «составное государство», и в этом смысле ее можно сравнивать с другими континентальными империями, которые также отличались существенным разнообразием внутреннего устройства и наличием механизма непрямого управления. В этом пункте Каппелеру возражал Р. Уортман, который ратовал за выявление различий в идеологических основаниях и практиках континентальных империй. Уортман обратил внимание на то, что он назвал «парадоксом Каппелера», а именно на его тезис о наличии в основании легитимации Московской и Российской империй и византийского, и династически-древнерусского, и золотоордынского наследий, а также на то, что наследником степной исламской империи стало православное царство. Уортман аргументировал свои возражения тем, что все вышеперечисленные наследия были творчески переработаны российской монархией и перестали быть механически сосуществующими элементами. Более того, наличие династического древнерусского канона российской монархии отличает историю российского имперского центра от центров других империй. Ссылаясь на критиков модернистской теории национализма, и в частности на Э. Смита, Уортман видит в истории российской монархии сложение протонационального ядра, которое затем привело к возникновению династического национализма и претензиям на национальный характер Российской империи с соответствующим отрицанием многонационального характера имперского общества и государства. Это отличало развитие российской монархии как имперского института от Османской династии, которая так и не смогла трансформироваться из наднациональной в национальную, обрести свое «изобретенное» национальное ядро. Отталкиваясь от допущения исторической динамики в истории империи, Уортман указал на разницу между развитием Российской и Османской империй, которая заключалась в восприятии российской элитой европеизации и использовании европейских заимствований в модернизации империи. Ряд представителей турецкой историографии оспорили традиционный тезис об особенном характере Османской империи, связанным с исламом и невозможностью европеизации исламской культуры. Они указали на разные механизмы интеграции на западе и востоке империи и на влияние европейской культуры и идеологии на развитие Османской империи. А. Миллер, продолжая дискуссионную линию, начатую Д. Ливеном, предложил учитывать специфический характер различных регионов внутри империй (как в случае с западом и востоком Османской и Российской империй) и сравнивать отдельные региональные ситуации. Однако, Миллер также заметил, что для написания имперской истории исследователям недостаточно ограничиваться существующими категориями империи и региона, так как для анализа истории отдельных имперских окраин необходимо учитывать контекст межимперского соревнования и взаимного влияния. Поясняя свою точку зрения, Миллер обратил внимание участников на доклад Каппелера, который указал на то, что и Российская, и Османская империи являлись наследниками Золотой Орды, а потому находились в состоянии соревнования за межимперское пограничье. Не беря в расчет историю этого соревнования и наличие больше чем одного центра притяжения и влияния, нельзя понять историю этого региона, который может быть описан как макросистема четырех континентальных империй. Империи Романовых, Габсбургов, Гогенцоллернов и Османов влияли друг на друга через идеологии (панславизм, панисламизм или пантюркизм, пангерманизм), через поддержку той или иной религиозной системы (православия, ислама, католицизма или протестантизма), через миграцию подданных и финансовую поддержку различных движений в соседних империях.

Состоявшийся затем круглый стол, посвященный опыту преподавания истории империи, стал продолжением начатой дискуссии по исследовательской тематике, что объясняется невозможностью разделить процесс исследования и преподавания в высшей школе. Интересным образом в представленных материалах обнаружилась тенденция к упрощенному использованию компаративной истории, иными словами, история империи представляется как нарратив, включающий в себя один случай, но для более глубокого понимания этого случая привлекается сравнительная перспектива. Так, представленные учебные материалы были в основном посвящены истории Российской империи.

Третья секция конференции была посвящена имперской идеологии. М. Яновский прочел доклад по Габсбургской империи, Р. Даскалов — по Османской империи. В совместном докладе С. Подболотова, М. Ясара и Н. Стоуна было сделано сравнение русского и турецкого национализмов в Российской и Османской империях. Докладчики сосредоточились на разных аспектах. М. Яновский размышлял о проблеме сохранения архаичных и основанных на аристократической культуре механизмов легитимации империи в XIX веке. Р. Даскалов представил общий обзор эволюции идеологии Османской империи от оттоманизма до исламизма и тюркизма, и воздействия этих идеологий на структуру Османской империи. Подболотов, Ясар и Стоун рассмотрели проблему появления модерного национализма в империи. Доклады продемонстрировали разнообразие идеологической жизни империй и позволили поставить серию важных для понимания имперской истории проблем, которые вызвали оживленную дискуссию. Несмотря на то, что авторы докладов исследовали разные проблемы, их объединяло общее видение идеологии (воображения, политических доктрин) в функционалистском ключе как созданной и инструментализированной для конкретных политических целей политическими элитами. Критики данного взгляда соглашались, что подобное структуралистское видение идеологии действительно способствует проведению сравнительного анализа, но мало дает для понимания внутренних, подчас автономных культурных механизмов, с помощью которых выражаются или, скорее, оформляются политические отношения. В этой дискуссии со всей очевидностью проявилась главная проблема сравнительно-исторического исследования, а именно противоречие между структуралистским, историко-социологическим подходом (изучение основных социальных сил и их функций в политической системе империи) и подходом, ориентированным на изучение исторической семантики и контекста (например, историческое происхождение концепций имперской власти, которые были связаны с разными религиозными традициями). Так, С. Дерингиль указал на опасность следования исторически сложившимся стереотипам относительно Османской империи, которые создают непротиворечивый образ исламской империи. Вместе с тем, споря с докладом С. Подболотова, М. Ясара и Н. Стоуна, он отметил, что невозможно употреблять понятия «исламизм» и «панисламизм» в единственном числе в силу наличия в исламе разных традиций. Он подчеркнул, что, хотя понятия «Турция» и «турки» появились только в начале XX века и были следствием развития турецкого национализма, они наследовали исторической семантике предшествующего периода, и в них присутствовал элемент этнической идентификации. Другие сторонники данной точки зрения указывали, что сравнительное изучение идеологии континентальных империй настоятельно требует расширения компаративного контекста путем включения в него Европы, так как многие интеллектуальные течения (просвещение, романтизм, позитивизм) и образцы для подражания имели европейское происхождение. С другой стороны, А. Миллер выступил в защиту структурных параллелей, особенно в контексте изучения континентальных империй (противопоставленных в этом смысле колониальным западным империям). По его мнению, изучение имперских идеологий, которые создавались в ситуации реакции на многонациональную и «составную» структуру империи, позволяет выделить наиболее типические модели поддержания империи в эпоху пришествия национализма и модернизации. Так, во всех континентальных империях исследователи обнаруживают попытки имперского центра выстроить всеимперскую идентичность (яркий пример — оттоманизм), панидеологии (панславизм, панисламизм, пантюркизм), способные интегрировать часть населения империи и неизбежно выходящие за пределы имперских границ, а также модерные национальные проекты, которые противопоставляли себя империи. Миллер отметил, что наличие смежных границ у описываемых континентальных империй принципиально отличает их от колониальных, заморских империй. Попытки этих империй использовать этническую или религиозную карту в борьбе с противниками сказывались не только на характере этого межимперского соревнования, но также и на внутреннем состоянии самих империй. В таком свете видно принципиальное различие между континентальными империями в этом регионе и западными колониальными империями, которые могли инициировать поддержку тех или иных конфессий или национальностей за пределами метрополии, не меняя баланса сил и отношений лояльности внутри метрополии.

Затем участники конференции обратились к обсуждению экономики империи на примерах Османской (доклад К. Чичека) и Российской империй (доклад Б. Ананьича и Е. Правиловой). Подводя итоги дискуссии по этим докладам, А. Каменский отметил две общие проблемы, которые позволяют сравнивать экономики континентальных империй: во-первых, проблему доходности империи и сравнительной экономической отсталости, и, во-вторых, проблему подчиненности экономической политики стратегическим и политическим соображениям, которые были продиктованы задачей поддержания империи. Выделяя континентальные империи в отдельный блок для сравнительного исследования и противопоставляя их западным колониальным империям, Каменский указал на сходное положение Османской и Российской империй в их относительно малой доходности имперской экономики и подчиненности обслуживанию государственных приоритетов (управленческой машины, завоевательных и оборонительных войн). Вместе с тем, Каменский отметил существенные различия в эволюции экономического устройства двух этих империй: Российская империя пошла путем централизации экономического управления (в том числе государственного поддержания экономики) и использования европейских идей для обеспечения экономического роста, в то время как экономика Османской империи оказалась в большей степени децентрализована и подвержена экономической эксплуатации со стороны западных держав. Вновь вопрос об экономическом развитии империй европейской периферии был поставлен в зависимость от политического развития этих империй, в частности, от их способности модернизироваться и отстаивать собственную независимость от влияния экономически более развитых западных стран.

Поднятый Е. Правиловой вопрос о цене империи вызвал бурную дискуссию. М. Долбилов и А. Ремнев сочли данную постановку вопроса исторически неправомерной, так как для многих представителей имперской элиты поддержание империи было самоцелью и не связывалось с вопросом экономической целесообразности. А. Ремнев указал, что идеологи Российской империи всячески подчеркивали отсутствие экономической составляющей в имперской внешней политике и видели в этом выгодное отличие Российской империи от «торгашеских» империй. Отвечая оппонентам, Е. Правилова признала важность неэкономических соображений при формировании политики Российской империи, но также отметила, что часть российской управленческой элиты была знакома с европейскими идеями рационализации (в том числе и экономической) имперского управления, и в этом смысле вопрос о цене империи нельзя игнорировать. Правилова также отметила, что вопрос о цене империи ставился русскими националистами, которые использовали его для утверждения своего тезиса об оскудении центра, т. е. был частью националистического дискурса.

В этой дискуссии вновь проявилась проблема сравнительного контекста для изучения исторического опыта континентальных империй. Хотя структурные экономические проблемы были общими для подобного типа империй, изучение отношения имперской элиты к вопросу экономической политики оказывается невозможным без учета европейского контекста, т. е. влияния европейских экономических идей о рационализации экономической жизни, в том числе и посредством государственного вмешательства.

Четвертая секция конференции была посвящена изучению окраин, пограничья и воображаемой географии центра и периферии. Однако, некоторые доклады имели теоретический характер и ставили общие проблемы интерпретации исторического опыта империй. Открыл секцию А. Рибер, который, в отличие от большинства, представил сравнительно-историческое исследование евразийского пограничья. Его доклад представил также важную альтернативу в подходе к изучению истории империи. История континентальных империй (в отличие от морских, которые оказались затронуты постколониальными исследованиями) по-прежнему описывается с точки зрения имперского центра. Этому способствует и характер доступного архивного материала, и тот факт, что исторически государство играло более влиятельную роль в жизни этих имперских обществ. С помощью концепции оспариваемого пограничья (многонациональной территории, на которую претендуют несколько империй) А. Рибер предложил возможность описания той исторической роли, которую периферия играла в истории империи, а также рабочую модель для проведения сравнительного анализа. По мнению Рибера, высказанному ранее в дискуссии, сравнительный анализ евразийских пограничных ситуаций может быть более продуктивным в силу структурной похожести этих ситуаций и их взаимного влияния друг на друга. Доклады А. Ремнева и А. Миллера были посвящены воображаемой географии как инструменту нациестроительства. Говоря о проблеме русского национализма в имперском контексте, они представляли две разные интерпретации этого феномена. Ремнев рассматривал русский национализм как проект, направленный на национализацию имперского пространства (в данном случае Сибири). Миллер же рассматривал тенденцию в развитии русского национализма, которая свидетельствовала о попытке вычленить из имперского пространства русское национальное ядро, не отказываясь при этом от сохранения империи. Дискуссия по этой проблеме вызвала реплики многих участников и показала невозможность разделения изучения империи (как определенной социальной, экономической и политической структуры) и динамики развития имперского общества и государства, которые сталкиваются с вызовом национализма. Доклад М. Ходарковского был посвящен анализу отношений между российским имперским центром и кочевыми обществами юго-восточной окраины. В этом докладе Ходарковский принципиально противопоставил свое видение Российской империи как системы колониального господства складывавшемуся мнению об особом континентальном характере российского имперского опыта, который более адекватно сравнивать не с колониальными империями, а с территориально протяженными империями Габсбургов и Османов (и других евразийских политий). По его мнению, исключение контекста колониальных империй может создать неправильную сравнительную перспективу и существенно обеднить исторически сложившиеся разнообразные отношения между имперским центром и периферией в российском случае. Ходарковский настаивал, что по отношению к кочевым народам в XVIII веке российский имперский центр воспринял роль колонизатора, что было связано с разницей в культурном развитии и процессом европеизации российской элиты. Остальные участники секции и слушатели возражали, указывая, что сам Ходарковский упоминал в своем докладе пористость границ между «метрополией» и «колонией» в административном и культурном смыслах (что весьма нехарактерно для колониальной ситуации). Дискуссия по данной проблеме вновь показала необходимость учитывать влияние европейских идей на систему представлений об империи, даже если эти представления (в данном случае калькирующие европейскую идею культурного превосходства и цивилизаторской миссии) не всегда совпадали с практикой имперской интеграции и управления.

На секции, посвященной сравнению имперских элит и механизмов административного управления империями, был рассмотрен исторический опыт Российской (совместный доклад А. Каменского, М. Лавринович, Е. Марасиновой, а также доклад Е. Сергеева), Габсбургской (Х.-П. Хёе) и Османской (А. Сомель) империй. Доклады были посвящены структурному описанию механизмов формирования имперских элит и их функциям в системе управления империи. Хотя участники секции не проводили прямого сравнения с методами управления колониальными империями, в их докладах наиболее ярко проявилась специфика континентальных империй, которые, несмотря на использование методов непрямого управления (т. е. управления имперским пространством посредством местных элит с сохранением местного правового уклада), стремились интегрировать отдельные территории в единое государственное пространство. Представленная в докладах картина структурного сходства элит и механизмов имперского управления континентальными империями побудила Д. Ливена вернуться к вопросу о динамике развития империй в XVIII и XIX веках и заострить внимание на возникающих в ходе этого развития различиях. Ливен предложил воспользоваться работой социолога Ш. Айзенштадта, который в своей социологической теории империи различал патримониальные политии, основанные на контрактных (по феодальным стандартам) отношениях между элитами и центром, и бюрократические политии, для которых характерен высокий уровень централизации политической власти. В рамках данной типологии видны отличия Российской империи от Габсбургской, а в период развития бюрократического и фискального государства XVIII–XIX веков, основанного на союзе абсолютизма и землевладельческого дворянства, — отличия этих империй от Османской Порты. По мнению Ливена, необходимо отличать бюрократию модернизирующейся империи от традиционных элит. Необходимо также учитывать исторически сложившиеся культурные отличия, которые не позволяют сравнивать российскую аристократию (один из вариантов европейского феномена) с элитой Османской империи. Диахронный взгляд на развитие империй в эпоху модерна также позволяет по-новому сформулировать дилеммы, стоявшие перед Российской империей. С одной стороны, бюрократическая империя обладает более эффективным механизмом управления (доказательством чему служат успехи военной модернизации России и достижение ею статуса великой державы); с другой стороны, в силу его зависимости от языка доминантной этнической группы, этот механизм является менее репрезентативным для этнического и культурного разнообразия имперского общества.

Секция, посвященная праву и неэлитным группам в империи, включала доклады К. Мацузато о мировых посредниках на Правобережной Украине, Дж. Бёрбэнк о местных судах и праве в последние десятилетия Российской империи, П. Верта и С. Дерингиля о религиозных обращениях и реконверсии в Российской и Османской империях соответственно. Относительно докладов по истории России между Дж. Бёрбэнк и М. Долбиловым развернулась интересная дискуссия, которая в определенной степени явилась продолжением аргументации Д. Ливена относительно проблемы управления империей с культурным и этническим многообразием. Анализируя отношения между общероссийской правовой системой и местными правовыми укладами, а также работу местных судов, Бёрбэнк обнаружила, что децентрализованная система гораздо лучше справлялась с задачей создания правовой культуры. Однако именно эта система была предметом критики юридических реформаторов, которые исходили из того, что создание единого гражданства должно исходить из единых правовых норм. М. Долбилов указал, что парадоксальным образом разнородная система (в данном случае правовая) способна лучше справляться с задачей интеграции имперского пространства, хотя она при этом и не соответствует либеральным европейским нормам.

Секция о наследии империй вызвала живой интерес благодаря современной актуальности обсуждаемых проблем. Особый интерес вызвал доклад Я. Грицака, посвященный национальной идентификации в постсоветской Украине. Сравнение Западной и Восточной Украины показало, насколько важно учитывать исторический опыт нациестроительства в разных имперских контекстах, а также осветило наследие акультурации и модернизации советского общества, которое ставит перед постсоветскими государствами проблему интеграции гетерогенного в лингвистическом и культурном отношении населения. В. Кантор и А. Давидсон показали в своих докладах, что изучение империи как исторического феномена все еще сопровождается проекциями на этот феномен идеологических дискуссий, в рамках которых не существует возможности выделить историческую семантику имперского опыта и понять археологию империи за пределами доминантного национального дискурса.

Конференция ответила на многие вопросы о характере империи, о путях сравнительного изучения разнообразного имперского опыта, однако проведенные дискуссии поставили также новые вопросы, которые нуждаются в обсуждении. Исследования империй все еще происходят в рамках существующих канонов, среди которых редко встречаются собственно сравнительные исследования. Это связано как с проблемой диалога между различными академическими культурами, так и с проблемой многомерного имперского пространства, которое исключает возможность однозначного определения существа имперского общества и государства и одной сравнительной перспективы (о чем свидетельствует спор между сторонниками сравнения только континентальных империй и сторонниками включения европейского и колониального контекстов). Еще одна проблема сравнительного исторического анализа заключается в его тенденции к структурному описанию исторических явлений, что вызвало возражения сторонников включения диахронной перспективы и учета культурных особенностей и исторической семантики. Конференция не разрешила эти вопросы, но сам факт их постановки и спора между представителями различных историографических традиций позволяет надеяться на продолжение работы по сравнительной истории империй.