Поэтому в интересующем нас плане можно говорить об едином 
авторском сознании.        
    
        Читатель в этой схематичной конструкции остаётся в стороне: он может принять к сведению выявленный филологом факт, может согласиться или не согласиться с наличием обнаруженного источника, но термин «источник» не обязательно определяет понимание текста, поскольку его функция – формализовать межтекстовые историко-литературные связи и реконструировать 
авторское сознание.        
    
        Сознание героя дано как другое, чужоесознание, но в то же время оно не опредмечивается, не закрывается, не становится простым объектом 
авторского сознания.        
    
        Вместо события взаимодействия полноценных сознаний в первом случае получался философский монолог, во втором – монологически понятый объектный мир, соотносительный одному и единому 
авторскому сознанию.        
    
        Эту мысль иногда пытаются генерализовать, перевести на уровень 
авторского сознания.        
    
    
    
        
             Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
            Карту слов. Я отлично
            умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
            Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
            Карту слов. Я отлично
            умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
        
        
            
                    
                    
                        Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
                     
                    
                        Вопрос: переспециализация — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?                    
 
         
     
                                
        Самосознание героя включено в недоступную ему изнутри твёрдую оправу определяющего и изображающего его 
авторского сознания и дано на твёрдом фоне внешнего мира.        
    
        Однако важно подчеркнуть, что замятинская концепция диалогизма направлена на утверждение статуса автора как хранителя культуры: идея синтеза противостоит «кризису авторства» поиском новых повествовательных возможностей для воплощения 
авторского сознания.        
    
        Это главное, но этим предмет лирики не исчерпывается: в него входит и пропущенный сквозь призму 
авторского сознания внешний мир – описания (особенно в пейзажных стихах), приёмы характеристик (в «портретных» стихах).        
    
        Лирическим же пространством является 
авторское сознание, сознание поэта.        
    
        Этот процесс не сводится лишь к метапозиционированию 
авторского сознания в позитивном либо негативном (катастрофическом) варианте.        
    
        Этот выбор не случаен, поскольку это не толкование или комментирование в привычном смысле, так как толкование текстов, наряду с тем, что само по себе является универсальным методом познания, в какой-то части всё же искажает изначальный смысл ввиду привнесения наряду с 
авторским сознания толкователя, хотя, например, школа толкования права – древнейший институт, но мы с вами постараемся тексты именно «читать».        
    
        Чтобы читатель «вчитал» своё, отразился в туманном зеркале и наконец почувствовал единство и гармонию – хотя бы и с противоречивым, дисгармоничным 
авторским сознанием?        
    
        Не множество характеров и судеб в едином объективном мире в свете единого 
авторского сознания развёртывается в его произведениях, но именно множественность равноправных сознаний с их мирамисочетается здесь, сохраняя свою неслиянность, в единство некоторого события.        
    
        Книга представляют собой новый синтетический жанр литературно-философского толка, тексты которых порождены 
авторским сознанием и представляют собой не что иное, как индивидуально-авторское смысловое и структурное единство.        
    
        Лирика пушкинского романа – не в «лирических отступлениях» (во всяком случае, не главным образом в них), не на периферии или в отдельных участках, но прежде всего в основании целого, в этой универсальной роли местоимения мой, в том, как охвачен эпос героев образом 
авторского сознания.        
    
        Исключительный интерес представляет рассмотрение процесса диссоциации, происходящего также на уровне 
авторского сознания в экспериментальных произведениях представителей этой авангардной группы.        
    
        Однако значительная дистанция между автором и героем, которая проявляется в самом начале пушкинской поэмы, создаёт эффект объективности повествования и позволяет читателю воспринимать героя как бы одновременно с двух позиций: изнутри и извне – через критическую призму 
авторского сознания.        
    
        Оно было сделано из слов, а не явлений или чувств, и было ошибкой видеть его выражением 
авторского сознания.