Из двух первых
строф видна как связь между стихотворениями, так и неполнота этой связи.
Стоит вообразить детей, прыгающих вокруг ярмарочного столба, и две последние
строфы уже нетрудно расшифровать.
Вторая строка второй
строфы – иронический намёк на вполне конкретное обстоятельство.
И наконец, в третьей
строфе автор сосредоточивается на предельно малом промежутке – между настоящим и будущим.
Отсутствие периодического зачина заставляет читателя самостоятельно нащупывать взаимосвязь между отрывистыми фразами, образующими первые две
строфы стихотворения.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: вышучивание — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Это могут быть лирические раздумья,
строфа стихотворения, объяснение в любви.
Но я беру этот грех на себя и, выбрав из хаотической груды этих созвучий несколько
строф, я закруглю ими свой мартиролог.
За тёка, как правило, следуют одна или более заключительных
строф танка.
В каменную воронку возвращалась тишина, цикады начинали следующую
строфу своей бесконечной песни, точь-в-точь такую же, как предыдущие.
При виде его у бедного поэта заплетался язык, туманился взгляд, он забывал концы
строф.
Пять
строф этого стихотворения – ламентация на тему печальной судьбы зайчика-сиротки и злых охотников, которые, несмотря на его слёзы, стреляют в него, чтобы зажарить и съесть под выпивку.
Скачок от предыдущей
строфы напоминает неожиданное, со щелчком, выбрасывание лезвия стилета при нажатии соответствующего устройства.
Последняя
строфа начинается с восстановления расшатанной ямбической инерции – даётся три стиха правильного ямба подряд.
Им не только уделено почти равное количество
строф, мы узнаем об авторе почти столько же, сколько о герое.
Этот образ поэтического лишения контрастирует с изображённым в последних трёх
строфах поэтическим золотым веком, далёким от «поэта» не хронологически, а культурно, в импровизационном устном творчестве бедуинов – раскованных поздних поэтов.
Следовательно, первые четыре
строфы содержат в себе не два мотива, как обыкновенно думают (один объективный – констатирование своей обеспеченной славы, другой субъективный – самооценку своего подвига), но один, состоящий из двух частей и одинаково объективный в обеих, именно предвидение: предвидение, во-первых, своей посмертной славы, и во-вторых, содержания этой своей посмертной славы.
Утверждение лирическим героем своего равенства с этими «богами» в четвёртой
строфе («Они как равные с тобой!») звучит не вполне откровенно, учитывая его способность «переставлять» их.
Я спросил его, на каком стихотворении он хотел бы произвести опыт, и он выбрал «Коринфскую невесту» – стихотворение, которое он очень любит и из которого помнит наизусть по меньшей мере целые
строфы.
Внизу обнаружилась новая
строфа, дописанная витиеватым почерком с левым наклоном.
Они состоят из двух поэтических
строф по четыре «блаженства» и дополнительное, девятое «блаженство».
Ритмически же, как мы видели, четверостишие (и как отдельная
строфа, и в составе десятистишия) упорствует и сохраняет свою цельность (с рамочным ритмом), а шестистишие, будучи слишком громоздко, под влиянием синтаксиса уже распадается на два трёхстишия (каждое с отдельным рамочным ритмом).
До второй
строфы ещё кое-как, а дальше – стоп…
Рифмуются первая, вторая и пятая
строфа…
Литературные впечатления вместе с детскими воспоминаниями входят в «Петербургские
строфы» метафорой корабля-государства и связывают воедино петербургскую историю – её петровское начало с мандельштамовской современностью.
Во время летних каникул мама читала и даже пела
строфы из двух главных писаний – «Бхагавад-Гиты» и «Рамаяны», иногда подыгрывая себе на фисгармонии.
Меня также попросили дать устную передачу «Восьми
строф для тренировки ума».
Из шести
строф стихотворения четыре построены на мягкой женской рифме: «енье».
Лейтмотив ритмической недостаточности в «Нежнее нежного…» также повторяется в большем масштабе, поскольку первая
строфа содержит 40 слогов, а вторая – лишь 38.
Редко какой лондонский подмастерье не мог при необходимости сочинить сонет или хотя бы пару рифмованных
строф.
Поэтому из двадцати
строф баллады наиболее известными были первые – те, в которых даётся этнографически точное описание святочных гаданий («Раз в крещенский вечерок…») и гадание героини («Вот в светлице стол накрыт…»).
Козлов, демонстрируя, что «шотландская
строфа» может быть воспроизведена на русском языке со всеми своими особенностями.
Первые две
строфы заканчиваются глаголами, имеющими противоположные значения, первое – «нам не постичь совсем», второе – «нам хорошо знакомо».
Придерживаясь таких взглядов, я прибавил две заключительных
строфы поэмы, для того, чтобы их подразумеваемое значение проникло собою и всё предыдущее изложение.
Я открыла поисковик и набрала первую
строфу песни, потом – вторую и так далее, пока не перебрала весь текст.
Он счёл их достойными своего вмешательства и, разумеется, эпической поэмы в несколько десятков тысяч
строф, каковую местные аэды станут исполнять самое меньшее пару тысячелетий…
Кончики пальцев сжались в привычном жесте, с которым он каждое воскресенье слушал с кафедры старинной церкви, как прихожане поют последние
строфы гимна, чтобы начать проповедь.
Во второй
строфе слова уцелевшие, обречённые и т. д. становятся адъективными формами, определяемое слово которых – нищие.
Однако он не мог объяснить, каким образом запрещённые цензурой
строфы стали широко известны в обществе.
Затем начинался шумный разговор на тему – кто может больше вспомнить
строф памятника старины.
Медленно и скорбно зазвучала очередная
строфа гимна, который так любят набожные люди, но в неё вплетались слова, выражавшие все, что природа наша связывает с грехом.
– В подтверждение он дважды пропел
строфу, на старый и новый лад.
Если ваш рассудок окажется в неком ступоре после прочтения нескольких
строф и будет отказываться читать дальше, то это может быть знаком правильного постижения сути.
Поэтическая фактура найденного опуса не произвела на меня серьёзного впечатления: автор, используя ритм и размер онегинской
строфы, писал туго и довольно невразумительно, как и любой ученик-подражатель.
Привлечёт внимание словесника и определённая последовательность в
строфе стихов разного размера (с разным количеством стоп).
Так, в последнем стихе первой
строфы поэт, говоря о полководце, использует метонимический оборот «Северны громы в гробе лежат».
Как-то мне не приходило в голову изложить пушкинской
строфой что «берём спечённую в тигле керамическую таблетку и мелкодисперсно растираем её в фарфоровой ступке…».
Автор ещё пытается продлить «воспоминания», но следующая
строфа звучит повтором «Воспоминания» (1814) – стихотворение теряет свою энергетику, поэтому автор не заканчивает так мощно начавшегося стихотворения, не разъяснив причину начального смущения: «Воспоминаньями смущённый, / Исполнен сладкою тоской» (III, 148).