Мандельштам, Блок и границы мифопоэтического символизма

Стюарт Голдберг, 2011

Как наследие русского символизма отразилось в поэтике Мандельштама? Как он сам прописывал и переписывал свои отношения с ним? Как эволюционировало отношение Мандельштама к Александру Блоку? Американский славист Стюарт Голдберг анализирует стихи Мандельштама, их интонацию и прагматику, контексты и интертексты, а также, отталкиваясь от знаменитой концепции Гарольда Блума о страхе влияния, исследует напряженные отношения поэта с символизмом и одним из его мощнейших поэтических голосов – Александром Блоком. Автор уделяет особое внимание процессу преодоления Мандельштамом символистской поэтики, нашедшему выражение в своеобразной игре с амбивалентной иронией. Он также прослеживает сдвиг в понимании поэтической искренности, явившийся водоразделом двух поэтических поколений. Стюарт Голдберг – профессор технологического института Джорджии.

Часть III

ГЛАВА 6

У ПОСТЕЛИ БОЛЬНОГО ГЕРОЯ

Вы скажете, что <…> темная страсть Аратова нарастает, что здесь целая трагедия <…>. О нет, это один мираж. Растет не страсть, а недуг <…>

Иннокентий Анненский. «Умирающий Тургенев»

Сонет, несущий смерть

Константин Бальмонт

В сущности, «футуризм должен был направить свое острие не против бумажной крепости символизма, а против живого и действительно опасного Блока», — писал Мандельштам (II, 348)²⁶⁷. При истолковании этого тезиса есть соблазн воспроизвести часто повторяемый трюизм, что критическая проза Мандельштама говорит столь же о самом поэте, сколь и о его предмете. Но Мандельштам и в самом деле направил на Блока свою поэтическую рапиру, свое акмеистическое острие в ряде стихотворений 1912 г.²⁶⁸ В их число входят «Я вздрагиваю от холода…», «Образ твой, мучительный и зыбкий…», «Шарманка» и в особенности «Пусть в душной комнате, где клочья серой ваты…», опубликованное в «Гиперборее» (1912. № 8) и не входившее в прижизненные сборники поэта.

Стихотворение «Пусть в душной комнате…» может быть прочитано как попытка Мандельштама отделаться от доминирующего присутствия блоковского лирического героя — источника харизматической власти старшего поэта²⁶⁹. Мандельштам достигает этого посредством сложного сопоставления (на уровне подтекста) соперничающих моделей смерти и развенчания модели, которой щеголяет Блок:

Пусть в душной комнате, где клочья серой ваты

И стклянки с кислотой, часы хрипят и бьют —

Гигантские шаги, с которых петли сняты, —

В туманной памяти виденья оживут.

И лихорадочный больной, тоской распятый,

Худыми пальцами свивая тонкий жгут,

Сжимает свой платок, как талисман крылатый,

И с отвращением глядит на круг минут…

То было в сентябре, вертелись флюгера,

И ставни хлопали — но буйная игра

Гигантов и детей пророческой казалась,

И тело нежное — то плавно подымалось,

То грузно падало: средь пестрого двора

Живая карусель без музыки вращалась!

«Пусть в душной комнате…» — еще один сонет; эту форму Мандельштам использовал крайне редко, но по меньшей мере пять раз в 1912 г. — в таких чрезвычайно важных для его поэтической эволюции стихотворениях, как «Нет, не луна, а светлый циферблат…» (вероятнее всего, это трехстишия сонета)²⁷⁰, «Пешеход» и «Казино». И во всех сонетах 1912 г. так или иначе драматизируется мандельштамовское «преодолевание» символистского наследия.

Ключевой образ, объясняющий связь между портретом больного в четверостишиях стихотворения «Пусть в душной комнате…» и сценой, разыгрываемой в терцетах, — это «гигантские шаги», аттракцион, представляющий собой «устройство для катания по кругу в виде столба с вертушкой наверху, к которой прикреплены длинные веревки с петлей на конце»²⁷¹; «держась за них, играющие с разбега кружатся вокруг столба»²⁷². Вероятно, под впечатлением от бьющих часов нашему больному герою и приходят на ум детали сцены, разыгрываемой в трехстишиях, которые изображают видения, выступающие из туманной памяти в расширенном виде. Стоит вообразить детей, прыгающих вокруг ярмарочного столба, и две последние строфы уже нетрудно расшифровать. Но при этом необычный синтаксис первой строфы предполагает тождественность «гигантских шагов» и бьющих часов. Существуют два уровня, на которых возможно подобное сравнение.

С одной стороны, циферблат с его вращающимися стрелками может напомнить указанное сооружение с веревками (стрелки часов), но без петель²⁷³. Как, однако, указал Георгий Левинтон, эта визуальная ассоциация довольно абсурдна: стрелки часов не вращаются зримо; веревки «гигантских шагов», вращаясь, не подымаются до горизонтального положения; если петли убраны, никто не вращается, а значит, веревки, если они отделены от петель и вообще присутствуют, висят вертикально²⁷⁴. И все же, несмотря на затруднения в визуальном плане, скорость вращения или угол канатов по отношению к столбу, сам этот факт кругового движения — «спицами» вокруг оси — делает подобную ассоциацию возможной. Как мы увидим далее, для Мандельштама такое круговое движение влечет за собой важные философские ассоциации. С другой стороны, нужно учитывать возможность, что «гигантские шаги» эквивалентны часам не (или не только) в смысле визуального подобия циферблату и концептуального сходства с вращающимися стрелками, но и как звуковое эхо бьющих часов²⁷⁵. Конечно, это подразумевает весьма иной род «гигантских шагов», т. е. не в идиоматическом смысле, затронутом выше. Можно предположить, что эта последняя ассоциация могла подчас приходить первой даже читателю-современнику, учитывая почти абсурдно сложный образ часов как детской дворовой игры и довольно зловещее нагромождение гигантских шагов, бьющих часов, пробуждающихся видений и петель.

Мандельштам говорит о больном и его детских воспоминаниях, кажется, с легкой иронией. На уровне буквального смысла в этих стихах нет ничего, что доказывало бы читателю, будто герой смертельно болен. Михаил Гаспаров в строке «Сжимает свой платок, как талисман крылатый» видит носовой платок «с выбивающимися концами», который всегда держит наготове чахоточный; но, прочтенная в иной тональности, эта строка может также описывать стиснувшего платок бедолагу, страдающего сильной простудой. Серая вата и кислота могут звучать как указание на что-то более серьезное, но — для современника Мандельштама — не должны: как отмечает Гаспаров, вата и склянки с серной кислотой ставились между двойных рам, чтобы зимой не замерзали стекла²⁷⁶. Вместе с тем есть в стихотворении и более глубоко запрятанные намеки на то, что эта болезнь и впрямь может быть смертельной. Первый из них — это возможный пушкинский подтекст. «И с отвращением глядит на круг минут…» напоминает пушкинское «И с отвращением читая жизнь мою» из «Воспоминания» (1828), а иные элементы этой сцены напоминают «Последние минуты Пушкина» (1837) Василия Жуковского — самое известное описание последних дней поэта после его роковой дуэли с Жоржем Дантесом. Как отмечает Жуковский, у Пушкина был «небольшой общий жар» и он «мучился менее от боли, нежели от чрезмерной тоски». «Ах, тоска», — якобы говорил он. Поэт «сам накладывал на живот припарки». «Однажды спросил он: „Который час? — и на ответ Даля продолжал прерывающимся голосом: — Долго ли… мне… так мучиться?.. Пожалуйста… поскорей!..“ Это повторил он несколько раз <…>». Пушкин «как будто подслушивал шаги приближающейся смерти». Наконец, «ударило два часа пополудни, и в Пушкине осталось жизни только на три четверти часа»²⁷⁷.

Стихотворение «Пусть в душной комнате…» было написано примерно через три месяца после 75‐й годовщины со дня смерти Пушкина, и Мандельштам вполне мог незадолго до того освежить в памяти текст Жуковского. «Описание последних дней и кончины Пушкина, с такой раздирающей трогательностью и простотою данное Жуковским в письме к отцу поэта, слишком хорошо знакомо читателю, чтобы повторять или пересказывать его здесь», — утверждал Николай Лернер в статье, посвященной этой годовщине и опубликованной в популярном еженедельнике «Нива»²⁷⁸. Окончательный смысл этих вроде бы незначительных совпадений станет яснее, когда мы исследуем блоковский слой стихотворения. Так или иначе, в последнем мы видим не изображение смерти Пушкина, а монтаж деталей, которые могут вызвать в пассивной памяти эту сцену.

Даже больше, чем «шаги приближающейся смерти» Жуковского/Пушкина, сочетание выражений «часы хрипят и бьют» и «гигантские шаги» напоминает «Шаги Командора», которые (после двухлетнего вынашивания) Блок окончил всего за два месяца до того, как Мандельштам написал «Пусть в душной комнате…». (Полный текст стихотворения Блока см. в Приложении.)

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

267

Источник этого образа — футуристический манифест «Пощечина общественному вкусу» (декабрь 1912 г.): «Кто же, трусливый, устрашится стащить бумажные латы с черного фрака воина Брюсова?» (Литературные манифесты от символизма до наших дней / Сост. и предисл. С. Б. Джимбинова. М.: XXI век — Согласие, 2000. С. 142).

268

Об «акме» как острие у акмеистов и современников см.: Тименчик Р. Д. Заметки об акмеизме // Russian Literature. 1974. Vol. 3. № 2–3. P. 39ff.; о нем же у Мандельштама см.: Ронен О. Лексический повтор, подтекст и смысл в поэтике Мандельштама. С. 368–369.

269

О роли харизмы в русской поэзии см.: Фрейдин Г. Сидя на санях: Осип Мандельштам и харизматическая традиция русского модернизма // Вопросы литературы. 1991. № 1. С. 9–31; Freidin G. A Coat of Many Colors. P. 1–19. О символистском лирическом герое Фрейдин пишет: «Фактически эти аспекты лирической поэзии <…> конституировали особый „исповедальный“ модус, являвшийся делом традиции и выбора, отводивший первостепенное значение „искренности“ поэтического выражения и практиковавшийся Блоком с исключительным мастерством» (Ibid. P. 47).

270

См.: Brown C. Mandelstam. P. 179–180.

271

См. статью «Гигантский [гигантские шаги]» в: Словарь современного русского литературного языка: В 20 т. 2-е изд. М.: Русский язык, 1992–. Благодарю проф. Р. Д. Тименчика, указавшего мне на это значение.

272

См. статью «Гигантский [гигантские шаги]» в: Толковый словарь русского языка / Под ред. Д. Н. Ушакова. М.: Советская энциклопедия, 1935–1940.

273

Ср.: Гаспаров М. Л. Сонеты Мандельштама 1912 г.: от символизма к акмеизму. С. 149.

274

Из частной беседы (весна 2006 г.).

275

Дополнительным стимулом для отождествления часов и «шагов» могли послужить «Часы» Эмиля Верхарна: «Les horloges / <…> / Pareilles aux vieilles servantes / Tapant de leurs sabots ou glissant sur leurs bas» (Verhaeren É. Poèmes: Les Flamandes. — Les moines. — Les bords de la route. P.: Mercure de France, 1927. P. 203). Ср. также перевод Брюсова, в котором к тому же устанавливается открытая связь с болезнью: «Часы! / <…> / Вы стучите ногами служанок в больших башмаках, / Вы скользите шагами больничных сиделок» (см.: Верхарн Э. Стихи о современности / Пер. В. Брюсова. М.: Скорпион, 1906; републ. в: Верхарн Э. Стихотворения. Зори. Метерлинк М. Пьесы. М.: Худ. лит., 1972. С. 67. Курсив мой).

276

Гаспаров М. Л. Сонеты Мандельштама 1912 г.: от символизма к акмеизму. С. 149.

277

Жуковский В. А. Полн. собр. соч.: В 12 т. Т. 10. СПб.: Изд. А. Ф. Маркса, 1902. С. 59, 60–61, 58, 61.

278

Лернер Н. Смерть и похороны Пушкина // Нива. 1912. № 7. С. 133. На то, что эта годовщина имела для Мандельштама личное значение, указывает тот факт, что носить бакенбарды он начал, судя по всему, в 1912 г. См.: Карпович М. Мое знакомство с Мандельштамом // Новый Журнал. 1957. № 49. С. 260–261.