Смертельный удар ей нанесли ещё 
неокантианцы, а вся последующая критика, в том числе и со стороны постмодернистов, – лишь мало что добавляющее по существу вопроса приплясывание на её костях.        
    
        Таким путём восстановлена будет философская традиция; современная философия, вопреки мнению 
неокантианцев, не должна быть лишь развитием «критической» философии, но она должна дать творческий синтез всех новейших философских систем или, по крайней мере, посчитаться с ними.        
    
        Предписания должны стать реальными действиями, нормы должны быть не просто «значимыми», как говорили 
неокантианцы, но претворёнными в жизнь теми, кто действует и осмысливает своё поведение.        
    
        Скорее всего, нет, настолько оно привычно и ожидаемо; а если всё же имеет, то, значит, почему-либо это природное событие рассматривается как важное, с точки зрения его ценности, т. е. природное, как учили 
неокантианцы, становится культурным.        
    
        Зелинский был ницшеанцем, в некоторой мере 
неокантианцем, и дополнение классической филологической работы с письменными источниками установлением внутренней связи между исследователем и объектом исследования было частью его программы изучения древних религий.        
    
    
    
        
             Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
            Карту слов. Я отлично
            умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
            Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
            Карту слов. Я отлично
            умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
        
        
            
                    
                    
                        Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
                     
                    
                        Вопрос: акинетический — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?                    
 
         
     
                                
        Ещё меньшим оказался для сообщества историков «вес» предложенного 
неокантианцами баденской школы метода «отнесения к ценности»: быстро обнаружилась искусственность противопоставления наук о природе и наук о культуре, в особенности когда речь идёт о науках номотетических – экономике, социологии, демографии – и идиографических – истории, этнографии, филологии.        
    
        Ситуация напоминала характерную для исторической науки конца XIX в., когда 
неокантианцы доказывали, что задача историка не искать «законы», а понять, как определённые люди и группы людей воспринимали мир в прошлом и какие цели они преследовали.        
    
        Среди первых большевиков было немало 
неокантианцев, весьма критически воспринимавших философские аспекты марксизма.        
    
        Помимо обозначенных тем из области философской систематики работы марбургских 
неокантианцев интересны ещё и в другом отношении.        
    
        В запоздавшем виде эти изменения чувствуют на себе и нынешние российские преподаватели философии, которые в спешном порядке аттестуются на преподавание новой дисциплины – «Концепции современного естествознания», поскольку именно 
неокантианцы марбургской школы полагали, что основной легитимной областью философской работы является рефлексия достижений точных и естественных наук.        
    
        Так, он рано и независимо от немецких 
неокантианцев поставил вопрос об особенностях обобщения в естественных и гуманитарных науках, о типологическом анализе и др.        
    
        Знакомство с работами ранних 
неокантианцев обратило его интересы к философии.        
    
        С этим одинаково ярким и острым, а также глубоким духом ушёл из жизни последний из группы людей, которых можно назвать 
неокантианцами и имеющих наибольшее значение для развития современной научной философии.        
    
        Конечно же, он не мог иметь в виду и философию 
неокантианцев о том, что общество не имеет естественных законов и потому не имеет общечеловеческой природы, поскольку каждую эпоху и каждый народ можно только интуитивно прочувствовать.        
    
        Таким образом, слово 
неокантианец теряет свой лаконичный смысл.        
    
        Свою задачу 
неокантианцы видят шире – речь идёт о трансцендентальном обосновании всех фактов человеческого опыта, а не только определённых научных теорий.        
    
        Несмотря на упорное стремление 
неокантианцев привить широкой публике недоверие и неприязнь к спекулятивным и непрактичным теориям бытия и перекроить на антиметафизический лад классическую онтологию, последняя в конечном итоге брала и всегда будет брать интеллектуальный верх по той простой причине, что практический разум её критиков, приземлённый и часто разрушительный, не способен конкурировать с нею на равных и создавать впечатляющие модели человеческого мироотношения.        
    
        Социология 
неокантианцев, которые резко отмежевались от позитивизма и объявили, что человек не имеет единой природы, никаких подобных целей перед собой не ставила и ставить не могла.        
    
        Так или иначе, 
неокантианцы утвердили себя в качестве особой социальной науки, изучающей специфически человеческую реальность.        
    
        Поэтому обращение к ключевым фигурам неокантианской философии в настоящее время продиктовано не только историческим интересом: изучая работы старых 
неокантианцев, мы можем лучше понять самих себя.        
    
        Деятельность 
неокантианцев вплотную связана с исследованием возможностей, механизмов и логических основ научной деятельности.        
    
        Идиографические науки не должны отказываться полностью от номотетического метода, а использовать его в качестве подчинённого, иначе они рискуют впасть в релятивизм (
неокантианцы неточно называли его «историзмом»).        
    
        Такое законодательство разума в области веры содержит в себе нестерпимое противоречие, которое разрешается или полным и окончательным утверждением прав веры, т. е. всего построения «Критики практического разума» (путь большинства 
неокантианцев), или же её приматом во всех областях, а в таком случае становится невозможно брать всерьёз «Критику чистого разума».        
    
        Да и философия в лице 
неокантианцев позиционирует себя преимущественно как философию культуры.        
    
        Тем более немыслимы все эти гносеологии 
неокантианцев, посткантианцев и феноменологов, которые на совершенно немыслимом фундаменте выстроили целые методологии, в которые и по сей день многие (очень многие) верят.        
    
        Это ли не подход 
неокантианцев, которые, как мы видели, рассматривали десятки различных уникальных цивилизаций, в которых они принципиально не стремились усмотреть универсальных законов развития, априори отрицая их существование?        
    
        Понятие “ментальность” используется 
неокантианцами, феноменологами, психоаналитиками.        
    
        Как марбургские 
неокантианцы в целом, представители бахтинского круга считали защиту и развитие культуры не меньшей жизненной необходимостью, чем воспроизводство и забота о биологической семье.        
    
        Таким образом, представляется оправданным предположить, что 
неокантианцев объединяет мнение о том, что эти границы неподвижны.        
    
        Он пережил всех других значимых 
неокантианцев, хотя и не был самым молодым из них, так что с ним неокантианство закончилось как историческое явление.        
    
        Сосредоточившись на гносеологии (учении о познании), 
неокантианцы сочли необходимым пересмотреть и формализовать его идеи.        
    
        Инерционно говоря о естествознании, немецкие 
неокантианцы фактически были первыми когнитивистами.        
    
        Разработка теории ценностей, аксиология, – главное достижение 
неокантианцев.        
    
        Мир, по представлению 
неокантианцев, состоит из двух сфер: действительности (субъектов и объектов) и ценностей.        
    
        По утверждению 
неокантианцев, трансцендентные ценности, которые не имеют материального бытия, придают смысл всему сущему.        
    
        Это была бахтинская реакция на послекантовскую «трагедию культуры» – тот разрыв культурных ценностей и «жизни», на который сетовали 
неокантианцы.        
    
        Сегодня нет мыслителя самостоятельного значения, к которому бы подходило имя 
неокантианца, и иначе быть не может.        
    
        Нам больше не нужны новые 
неокантианцы.        
    
        Политические взгляды марбургских 
неокантианцев, однако, заслуживали бы отдельного и подробного рассмотрения.        
    
        Концентрация на вопросах трансцендентального обоснования математических и естественных наук не означает, однако, что 
неокантианцы марбургской школы пренебрегали проблемами практической философии.        
    
        Социология 
неокантианцев с её интуитивным вчувствованием в уникальные культуры мира не сможет предъявить подобных претензий.        
    
        Этих авторов иногда считают удобным называть 
неокантианцами, или неогегельянцами.