Тайна Эдвина Друда. В переводе Свена Карстена, с окончанием и комментариями

Чарльз Диккенс

«Тайна Эдвина Друда» – в чём она? Только ли в судьбе юноши, таинственно пропавшего незадолго до получения богатого наследства и брака с прекрасной Розой Буттон? Или её знает скрытный и мстительный дядюшка Джаспер – наркоман, таящий страсть к невесте племянника? А может, что-то известно его врагу и сопернику Невилу, «злобному индийскому дикарю»? Смогут ли разобраться в загадке инспектор Портерс и отставной агент Дэчери, взявшиеся за это дело? Узнайте полную разгадку Тайны – впервые за 150 лет!

Глава VII.

Исповедь, и даже не одна

— Честно говоря, — признался Невил младшему канонику, когда они шли обратно, — я ведь этого джентльмена почти и не знаю.

— Вашего опекуна? — удивился мистер Криспаркл. — Как же тогда получилось, что…

— Что он стал моим опекуном? Хороший вопрос, сэр! Что ж, попытаюсь объяснить Вам. Как Вы уже знаете, мы с сестрою прибыли из Цейлона.

— Вот как! Нет, я этого не знал.

— Странно… Ну, как бы то ни было, мы приехали именно оттуда. Мы жили там у нашего отчима, поскольку наша дорогая матушка умерла, когда мы были совсем ещё детьми. Жили мы тяжело. Перед смертью она назначила его нашим опекуном, но он — вместо того, чтобы опекать нас — держал нас в чёрном теле, часто отказывая нам не то что в новой одежде, но даже и в еде. Фантастический был скряга. И вот перед своей уже смертью наш отчим и передал нас мистеру Хонитандеру — не знаю, почему именно ему. Может, они были знакомы когда-то, а может быть, отчим просто увидел его имя в газетном объявлении.⁴⁶

— Умер он, как я понимаю, недавно?

— Пару месяцев назад, сэр. Вы не поверите, какой жестокой и наглой скотиной он был! Его счастье, сэр, что он сам умер, а то ещё немного — и я бы его просто убил.

Мистер Криспаркл остановился как вкопанный и ошеломлённо уставился на своего нового подопечного.

— Похоже, что я удивил Вас, сэр, — сказал Невил, отводя взгляд.

— Я не только удивлен, я потрясён! Я до глубины души потрясён Вашими словами!

— Просто Вы, сэр, никогда не видели, как это чудовище бьёт Вашу сестру, — глухо сказал Невил после долгой паузы. — А я видел, сэр, видел — не раз и не два! И я этого до смерти не забуду.

— Ничто на свете, — горячо ответил на это младший каноник, — ничто на свете не может оправдать этих Ваших ужасных слов, мистер Невил! Даже слёзы Вашей красавицы сестры!

Внезапно смутившись, мистер Криспаркл прошёл вперёд и сделал Невилу знак следовать за ним. Подавленный, тот поплёлся следом.

— Я прошу прощения за свои слова, сэр, — сказал Невил через полсотни шагов. — Тем более не стоило их говорить именно Вам. Вы совершенно правы, сэр — это ужасные слова. Но в одном, сэр, я никак не могу с Вами согласиться. Вот Вы сказали про слёзы моей сестры… Моя сестра, сэр, скорее даст злодею разорвать себя на куски, чем прольёт перед ним хоть единую слезу!

Мистер Криспаркл вспомнил своё первое впечатление от этой юной леди и подумал, что в такое верится охотно.

— Вы позволите мне, сэр, — снова начал Невил, — сказать пару слов в свою защиту?

— Защиту, мистер Невил? На Вас никто не нападает.

— Я знаю, сэр. Но, возможно, это поможет Вам лучше понять мой характер.

— Мистер Невил, прошу Вас, — было ему ответом, — предоставьте уж мне самому разбираться с Вашим характером.

— Как хотите, сэр, — пробормотал Невил, обиженно разводя руками. — Это было просто движение души, но если Вам угодно оставить его без внимания, то это, конечно, Ваше право.

Эти с лёгким вызовом произнесённые слова смутили младшего каноника. Ему показалось вдруг, что он слишком уж положился на свою власть поучать и направлять эту юную душу, и тем едва не потерял доверие своего нового ученика. В этот момент они как раз подошли к порогу дома мистера Криспаркла; освещённые окна были приоткрыты — из-за них слышались музыка и голоса.

— Знаете что, мистер Невил, — сказал младший каноник, поворачиваясь к юноше, — давайте-ка мы с Вами ещё немного пройдёмся. Тогда у Вас будет время мне всё объяснить. Вы сказали, что я ничего не желаю слушать? Вовсе нет, наоборот, я прошу Вас довериться мне и всё рассказать.

— Конечно, сэр, я и сам давно хотел это сделать… Забавно, что я говорю «давно», как будто мы с Вами, сэр, знакомы уже несколько недель. Но вот что я скажу Вам, сэр, честно и с полным доверием… Мы с сестрой ведь приехали с желанием поругаться с Вами. Да, сэр, устроить скандал, поругаться и тем самым вынудить Вас отправить нас обратно!

— Вот как! — пробормотал мистер Криспаркл, не зная, что и сказать.

— Это только потому, сэр, что мы не знали заранее, какой Вы… А так как мы ещё не встречали человека, которому мы бы сами понравились, то мы и заключили, что и Вы нам не понравитесь.

— Понимаю, — сказал мистер Криспаркл.

— Но Вы нам вдруг очень понравились, сэр! И Ваш милый дом, и то, как Вы нас принимали — это всё очень отличается от того, что мы до сих пор встречали. И вот эта прогулка вдвоём, и эта тишина вокруг (с тех пор, конечно, как мы избавились от мистера Хонитандера), и эти старые дома, такие красивые в лунном свете — всё это и побудило меня открыть Вам сердце.

— Я очень рад это слышать, мистер Невил, — с улыбкой ответил младший каноник. — Пусть и дальше так будет.

— Но только не подумайте, сэр, что описывая свои собственные недостатки, я хочу сказать то же самое о моей сестре. Она гораздо лучше меня! Она так же выше всех неприятностей нашей убогой жизни, как башня вашего собора выше вон тех каминных труб!

В глубине души мистер Криспаркл позволил себе в этом усомниться.

— С первых же лет жизни, — продолжал Невил, — я вынужден был давить в себе жестокую, смертельную ненависть к моим мучителям. Это сделало меня замкнутым и злопамятным. Меня ведь постоянно жестоко унижали и подавляли. Слишком слабый, чтобы противиться этому, я приучился лгать и притворяться. Жизнь отказывала мне во всём: в образовании, в свободе, в деньгах, одежде, в самом необходимом! Не было и речи, сэр, о счастливом детстве или нормальной юности! Потому-то и нет во мне тех чувств или того опыта, инстинктов — Вы видите, сэр, я даже не знаю, как это и назвать! — на которые Вы могли бы опереться, которые Вы привыкли находить в прочих ваших учениках!

Мистер Криспаркл подумал, что всё это очень похоже на правду, пусть и не очень обнадёживающую. Между тем, они дошли до конца улицы и снова повернули к дому.

— И примите ещё во внимание, сэр, что я вырос среди туземцев — среди угнетённого, порабощённого, но не смирившегося народа — и я вполне мог перенять что-то и от них. Иногда мне кажется, сэр, будто и во мне есть капля их неукрощённой, тёмной, их тигриной крови.

Мистер Криспаркл мысленно признался себе, что весь жаркий монолог Невила, пожалуй, только подтверждает такую его характеристику.

— И ещё одно слово, сэр, в защиту моей сестры. Пусть мы и близнецы, сэр, но насколько же она отличается от меня в лучшую сторону! Тяготы нашей несчастной жизни могли заставить покориться меня, но они были бессильны сломить её! В детстве мы четырежды убегали из дома, четыре раза за шесть лет, сэр!⁴⁷ Конечно же, нас всегда быстро ловили и потом жестоко наказывали… Но моя сестра сразу же начинала строить планы следующего побега. Всякий раз она, переодевшись мальчиком, вела и направляла нас, выказывая при том больше отваги, чем даже взрослый мужчина.⁴⁸ А ведь ей было всего семь лет! Помню, сэр, я раз потерял карманный ножик, которым она рассчитывала обрезать себе коротко волосы — так с каким отчаянием она пыталась вырвать их или перегрызть зубами! Что мне к этому добавить, сэр? Только то, что я могу лишь надеяться на Ваше терпение и снисходительность ко мне.

— В этом Вы можете быть уверены, мистер Невил, — ответил ему младший каноник. — Но поймите меня правильно: все мои усилия будут напрасны, если Вы сами не поможете мне. Тогда и Небеса помогут нам обоим.

— Я буду стараться, сэр.

— И я тоже буду стараться, мистер Невил. Вот Вам моя рука. Да благословит Господь наши предстоящие труды.

Теперь они снова стояли перед входной дверью и освещенными окнами жилища Криспарклов.

— Знаете что, мистер Невил, — сказал младший каноник, прислушиваясь к весёлым голосам и смеху, доносившимся из-за двери, — давайте-ка мы пройдём ещё кружочек. Поскольку мне хотелось бы задать Вам ещё вот какой вопрос: когда Вы говорили о том, что Вы переменили к лучшему Ваше представление обо мне, Вы имели в виду и Вашу сестру тоже? Или только себя?

— Я говорил от лица нас обоих, сэр. Как же иначе?

— Поправьте меня, мистер Невил, если я ошибаюсь, но мне казалось, что у Вас ещё не было случая узнать её мнение. Сначала мистер Хонитандер не давал никому и слова сказать, а потом мы пошли его провожать, а Ваша сестра осталась вместе с другими. Может, Вам не стоило бы говорить за Вашу сестру тоже, не узнав сначала точное её мнение?

Невил рассмеялся и покачал головой.

— Вы пока ещё не знаете, сэр, какое глубокое взаимопонимание существует между мною и Еленой. Нам не нужны слова, чтобы понять мысли друг друга. Часто достаточно одного лишь взгляда, а порою и он излишен. Вот мы сейчас разговариваем, сэр, а она там уже точно знает, о чём шла речь, и какие доводы я приводил в её и свою защиту.⁴⁹

Мистер Криспаркл недоверчиво покосился на своего спутника, но лицо Невила выражало такую уверенность в правоте своих слов, что младший каноник не нашёлся что возразить и потому молчал всю обратную дорогу до дома.

— Теперь я хотел бы кое о чём спросить Вас, сэр, — нарушил молчание Невил, когда они уже подходили к дверям. — Этот мистер Эдвин Друд… кстати, я правильно произношу его имя?

— Вполне правильно.

— Так вот, этот мистер Друд… он тоже Ваш ученик, сэр?

— Нет, он учится в Лондоне. А сюда лишь приезжает иногда — навестить своего родственника, мистера Джаспера.

— А эта мисс Буттон… она тоже его родственница?

«Почему он спрашивает это, да ещё таким деланно-безразличным тоном?» — подумал мистер Криспаркл. Тем не менее он в нескольких словах объяснил Невилу, что Роза и Эдвин помолвлены уже много лет, с самого их детства.

— Ага, вот как! — пробормотал Невил. — Теперь-то я понимаю, почему он обращается с ней как с рабыней.

Эти сказанные вполголоса слова настолько очевидно не предназначались для ушей мистера Криспаркла, что тот решил тактично сделать вид, будто ничего сказано и не было. Вместо ответа он нажал на дверную ручку и пропустил Невила вперёд себя.

Когда они вошли, мистер Джаспер как раз сидел за пианино и аккомпанировал мисс Розе Буттон, дрожащим голоском исполнявшей какую-то старинную балладу. Играя без нот, мистер Джаспер не спускал пристального взгляда с лица и губ своей ученицы, то и дело мягким, но властным нажатием на ту или иную клавишу возвращая её неуверенное пение на правильный тон. Рядом с Розой стояла Елена, одной рукой приобняв её за талию, глаза же её неотрывно следили за хормейстером. Обменявшись с сестрой беглым, но внимательным взглядом (и мистер Криспаркл не мог не заметить в нём то самое глубокое взаимопонимание, о котором ему только что рассказывали), Невил занял место сбоку от пианино, напротив певицы. Младший каноник сел рядом с матушкой и обменялся вежливой улыбкой с мистером Эдвином Друдом, который в этот момент рассеянно похлопывал себя по ладони веером, доверенным ему мисс Твинклтон. Престарелая же директриса, прикрыв глаза, внимала пению с такой же удовлетворённой улыбкой, с какой, наверное, соборный пристав мистер Топ каждый день наслаждался органной музыкой во время мессы.

Песня меж тем лилась дальше. Мисс Роза очень старалась, но то ли потому, что мистер Джаспер так пристально следил за её дрожащими губами, то ли потому, что в каждом интонированном нажатии клавиши пианино певице чудился мягкий, но властный шепот, исходящий из его уже губ — только пение её становилось всё более неуверенным, всё более нервным, пока, наконец, Роза не ударилась в слёзы и не воскликнула, спрятав лицо в ладони:

— Ах, я не могу больше! Мне страшно, я боюсь! Пожалуйста, уведите меня отсюда, уведите!

Быстрым, каким-то почти кошачьим движением подхватив начавшую уже оседать на пол Розу, Елена в мгновение ока положила несчастную красавицу на диван и, став возле неё на колени и прикрыв смуглой ладонью её вздрагивающие губы, успокаивающе протянула ладонь другой руки к окружающим, как бы удерживая их на расстоянии.

— Ничего страшного, ничего, прошу вас! Не беспокойте её, дайте ей прийти в себя, и через минуту с ней всё будет снова в порядке!

Джаспер, замерший перед пианино и не повернувший даже и головы на шум, плавным движением отнял пальцы от клавиш и, слегка пошевеливая ими в воздухе, как бы продолжил беззвучно играть дальше. Даже и тени беспокойства не отразилось на его лице, в то время как все остальные пребывали в смятении и движении.⁵⁰

— Киска просто не привыкла выступать перед публикой, вот в чём дело, — с натянутой улыбкой сказал Эдвин Друд. — Поэтому она так занервничала. Право, Джек, ты такой требовательный учитель! Немудрено, что она тебя так боится.

— Немудрено, — эхом отозвалась Елена.

— Видишь, Джек! Наверное, мисс Ландлесс, Вы бы тоже упали в обморок перед ним, в такой-то ситуации!

— Ни в какой ситуации, — резко ответила Елена.

Джаспер, покосившись на неё через плечо, вежливо и вполголоса поблагодарил Елену за такое глубокое понимание его характера. Затем он снова принялся беззвучно наигрывать, не касаясь пальцами клавиш, пока Розу за его спиной отпаивали водой и подводили глотнуть свежего воздуха к приоткрытому окну. Когда же Роза, благодаря всех, вернулась на своё место, стул перед пианино уже пустовал.

— Джек уже ушёл, Киска, — объяснил Эдвин Друд. — Думаю, ему не понравилось, как ты выставила его чуть ли не монстром, которого нужно бояться.

Роза на это ничего не ответила и лишь зябко передёрнулась.

Тут мисс Твинклтон принялась благодарить миссис Криспаркл за чудесный вечер и сетовать, что уже слишком поздно находиться вне уютных и надёжных стен «Приюта Монахинь». Общество восприняло эти сожаления как сигнал расходиться, и двое юношей практически одновременно высказали огромное желание сопроводить юных леди до дверей школы — что и было исполнено, и уже через десять минут прелестные воспитанницы были без приключений водворены в пределы своей обители.

Прочие школьницы все уже спали, и лишь миссис Тишер несла свою одинокую вахту, ожидая директрису и её подопечных. Елене было постелено в комнате Розы, и после некоторых положенных по случаю объяснений и наставлений девушкам пожелали приятных снов и оставили их одних.

— Удивительно, милочка, как всё устроилось к лучшему, — сказала Елена, расправляя одеяло. — А то я ведь весь день боялась, что меня будут вам представлять, выведя перед строем, а вы будете меня разглядывать.

— Ах, нас тут и не наберётся на целый строй, — ответила Роза, — да и девочки у нас добрые и воспитанные. По крайней мере, все прочие. За них-то я могу поручиться.

— А я могу уже поручиться за тебя, — с улыбкой заметила на это Елена, беря руку Розы и смотря ей в глаза. — Чувствую, мы будем подругами.

— Ну, я бы хотела… Но, знаешь, глупо думать, что я могу быть кому-либо хорошей подругой. Особенно тебе.

— Почему же?

— Ах, потому что я ещё ничего из себя не представляю, а ты уже такая взрослая и красивая! И ты сильная, ты можешь меня одним пальцем побороть. В сравнении с тобою я ничто.

— Дорогая моя, на самом деле я почти не образованна и напрочь лишена хороших манер, мне ещё учиться и учиться! Я знаю это, и я глубоко этого стыжусь!

— Но ты признаёшься в этом — мне!

— Разве могло быть иначе, красавица моя? В тебе есть что-то, располагающее к признаниям.

— Ах, неужели? — воскликнула Роза в шутливой обиде. — Как жаль, что Эдди не чувствует того же!

Елене не нужно было объяснять все особенности отношений между Эдвином и Розой, так как мисс Твинклтон ещё в доме младшего каноника не удержалась, чтобы не посплетничать.

— Как же так, да он просто обязан любить тебя всем сердцем! — воскликнула Елена с почти гневной серьёзностью в голосе.

— Ах, возможно он-то и любит… — обиженно протянула Роза. — Наверное, я не вправе в этом сомневаться. Наверное, это всё моя вина. Наверное, это я недостаточно мила с ним. Но, право, это всё такая глупость!

Елена посмотрела на неё непонимающе.

— Глупость, что мы с ним жених и невеста, — объяснила Роза, — Потому что мы с ним постоянно ссоримся.

— Из-за чего?

— Как это, из-за чего?! Из-за того, дорогая моя, что мы оба понимаем, насколько это всё нелепо! — воскликнула Роза с таким видом, будто это был самый очевидный ответ на свете.

На что Елена, заглянув Розе в глаза властным взглядом и крепко сжав её ладони, сказала:

— Будешь моей подругой и поможешь мне?

— Ах! Ну, конечно же! — ответила Роза таким по-детски доверительным тоном, что Елена не могла ей сразу же не поверить. — Если такое слабое созданье, как я, вообще может быть подругой такой королеве, как ты! Но и ты помоги мне, пожалуйста! Я сама себя не понимаю — так может, ты будешь той подругой, которая меня поймёт?

Елена с улыбкой поцеловала её и, отпустив её ладони, спросила:

— А мистер Джаспер? Кто он такой?

— Он дядя Эдвина, — ответила Роза, отводя взгляд. — И ещё он мой учитель музыки.

— И ты его не любишь.

— Ой, нет! — замотала головой Роза, закрыв лицо руками и содрогаясь, будто от отвращения.

— А ты знаешь, что он тебя любит?

— Ах, нет, нет, пожалуйста, не надо! — закричала Роза, падая на колени и прижимаясь к своей новой защитнице. — Не говори о нём! Я боюсь его! Он мне снится по ночам, преследует меня, будто кошмарный призрак! От него нигде нельзя скрыться! Мне кажется, что, называя его имя, ты будто призываешь его, и он сейчас войдёт сюда — через стену!

И Роза, действительно, с ужасом оглянулась, как будто и вправду ожидала увидеть в тёмном углу привидение.⁵¹

— Расскажи-ка мне чуть больше обо всём этом.

— Да-да, конечно, я всё тебе расскажу. Потому что ты сильная, ты защитишь меня.

— Дитя моё, ты так говоришь это, как будто он насылает на тебя какие-нибудь тёмные чары…

— Он никогда не угрожал мне… прямо.

— Что же он тогда делал?

— Он всего лишь смотрел на меня, но он одним взглядом делал меня своей рабыней. Он без единого слова заставлял меня заглядывать ему в душу, и без единой угрозы заставлял меня молчать о том, что я там видела. Когда я музицирую, он не отрывает взгляда от моих рук. Когда я пою, он не отрывает взгляда от моего лица. Когда я из-за этого ошибаюсь в тоне или аккорде, он поправляет меня — но так, как будто он при этом признаётся мне в любви! Признаётся и запрещает мне рассказывать об этом кому-либо! Я боюсь поднять на него взгляд, но что толку? Даже с закрытыми глазами я ощущаю, как он смотрит на меня. Даже когда взгляд его порой мутится — а с ним бывает иногда что-то вроде приступов, делающих его ещё отвратительнее и опасней — даже тогда он держит меня в своей власти и заставляет ощущать свою близость ещё мучительнее.

— Но что же это за такая безмолвная угроза, милочка? Чем же он тебе угрожает?

— Ах, я не знаю! Я не решаюсь даже и подумать, что это может быть!

— И сегодня вечером ты тоже это чувствовала?

— Особенно сегодня вечером. Когда он смотрел на мои губы, мне казалось, что он незримо целует их — и от этого мне было не только страшно, но ещё и невыносимо стыдно! Но прошу тебя, только никому ни слова! Особенно Эдди — ведь он так любит своего дядюшку! Ты сегодня сказала, что ни в коем случае не упала бы перед ним без чувств, поэтому я и отважилась рассказать тебе обо всём — тебе, и только тебе! Ах, обними меня покрепче и не отпускай! Мне так страшно было бы остаться одной!

Смуглое лицо склонилось над заплаканным светлым, смуглые руки обняли трепещущие светлые плечи, и смоляные чёрные волосы, пав, укрыли хрупкую детскую фигурку, словно ангельскою защитой. Чёрные глаза блеснули грозным огнём, хотя и смягчённым состраданием и любовью. Пусть побережется тот, кому предназначается этот взгляд!

Примечания

46

Из рассказов Невила о своём отчиме вырисовывается следующая картина: офицер Британского флота Ландлесс женился на Цейлоне (который лишь за 16 лет до времени действия романа стал колонией Англии) на туземной женщине. Она родила ему двух близнецов, получивших христианские имена Елена и Невил. Ландлесс-старший через какое-то время умер, завещав всё своё имущество (и хорошую офицерскую пенсию) жене и детям. Затем другой англичанин (фамилия Диккенсом не названа, она выяснится позднее), в расчёте завладеть богатством, взял вдову с детьми замуж, плохим обращением свёл женщину в могилу и стал распоряжаться имуществом, но только как опекун, т.е. не имея возможности выгнать детей вон — в этом случае он терял бы всё. Поэтому-то малолетних беглецов и ловили. Отчим умер ещё до наступления совершеннолетия приёмных детей и по завещанию передал опекунство представителю благотворительного фонда — вместе с платой за их содержание из сумм наследства и в обмен (незаконный) на значительную часть средств и имущества. Т.е. отчим напоследок ещё и ограбил Елену и Невила.

47

Как сказано в романе, начиная с семи лет Елена и Невил сбегали четырежды за шесть лет. В тринадцать лет побеги прекратились, но не потому, что брат и сестра смирились. Сбегая, Елена всегда переодевалась мальчиком, а типичный наряд туземного мальчика на Цейлоне состоит из одних штанов-лунгов и, в редком случае, чего-то вроде жилетки на голое тело. Став девочкой-подростком, Елена просто потеряла возможность расхаживать полуголой.

48

История побегов Невила и Елены также очень напоминает реальную историю бегства от злого отчима тринадцатилетней Констанции Кент и её родного брата Уильяма, случившуюся в Англии в 1857 году. История эта широко обсуждалась в газетах, и Диккенс не мог её не знать. Констанция, так же как и Елена, обрезала волосы и оделась мальчиком, и вместе с братом попыталась сбежать в Бристоль, чтобы покинуть Англию на корабле. История эта была частично использована Уилки Коллинзом в романе «Лунный камень».

49

В эпоху Диккенса особый род врождённого «безмолвного взаимопонимания» между близнецами считался чем-то само собой разумеющимся. Многие исследователи включали эту телепатию или месмеризм в собственные разгадки тайны романа. Высказывались даже предположения, что в конце главы Елена гипнотизирует Розу и заставляет ту стать своей подругой помимо её желания.

50

Манера Джаспера в минуту сильного душевного волнения беззвучно наигрывать в воздухе над клавишами пианино очень напоминает манеру главного героя романа Троллопа «Смотритель» во время раздумий «играть» на невидимой виолончели. Как уже отмечалось ранее, роман «Смотритель» имеет очень много общего с сюжетом «Тайны Эдвина Друда».

51

Страхи Розы, что если имя Джаспера будет названо, то он тут же явится сквозь стену, отсылает нас не только к пословице «не поминай черта к ночи», но и к предыдущему роману Диккенса «Наш общий друг». Там один из действующих лиц, убийца Брэдли Хедстоун, объясняясь в любви героине, заявляет ей: «Если меня запрут в тюрьму — я разобью стены и всё равно приду и заполучу вас!».