Стокгольмский синдром

Стэсс Гор, 2023

Майе Нордин скоро тридцать, но ее уже посещают мысли о смерти. Они дают ей иллюзию контроля над собственной жизнью, изгибы которой становятся все более причудливыми. Встретив Саймона Хеллстрёма, она окончательно теряет этот самый контроль, получая взамен то, что принято называть "нездоровыми отношениями". Неизменным остаётся одно – всегда можно вернуться к первоначальному плану покончить со всем разом. Сможет ли неудержимый рок-музыкант с его мрачноватым жизнелюбием и таким заразительным сумасшествием вернуть ей вкус к жизни? Городская легенда с густо татуированными предплечьями и Девочка, уставшая быть хорошей. Что будет в их истории? Ночь. Боль. Сексуальное напряжение. И, возможно, любовь. Комментарий Редакции: Тонкий лед, отделяющий здравомыслящего человека от безумия – это и есть первая настоящая любовь. Так хрупка, чтобы не треснуть. Но так ли страшны воды, в которые неизбежно придется окунуться с головой? Содержит нецензурную брань.

Стокгольм.

Седермальм.

Клуб «Сквизер».

1. Грешник по имени Симме

Майя Нордин нервно оправила платье. Черт бы побрал этот долбаный дресс-код, этот клуб и всю эту разношерстную публику, что считает себя шведским музыкальным андеграундом! Если здесь собираются не слишком взрослые панки, чтобы послушать себе подобных стареющих лоботрясов, то какого черта хостес должны выглядеть как модели на автосалоне? И почему она должна совмещать должность администратора с этими вот почетными обязанностями? Стоять вот так, словно на выставке, улыбаясь кому попало, чтобы даже охранники смотрели на нее со снисхождением. Особенно дылда Олаф, чей взгляд она чувствовала кожей всякий раз, когда он вставал напротив.

Наверняка и у него тоже вставал. Но какое ей дело? Сунется — будет послан. Свободная страна, прекрасная Швеция…

Фрекен Нордин уже несколько месяцев ловила себя на мысли о том, что ее не радует решительно ничего: ни эта работа, ни звонки сестры раз в сто лет, ни вялотекущая дружба с привилегиями, ни редкая забота отца, который женился на собутыльнице, как только обе его дочери оставили родовое гнездо в Уппсале. Иногда ей хотелось вскрыться. На самом деле, довольно часто, с пугающей рутинной регулярностью. Но пока что стабильно останавливала другая мысль — о том, что кипенно-белый потолок в изразцовой ванной фру Линдберг этажом ниже будет изгажен мерзкими багровыми разводами.

Выходит, не очень-то ей и хотелось…

Старинный приятель Петер, который периодически грел постель Майи, этих мыслей не одобрил бы, если бы, конечно, о них знал. Открываться перед ним она не спешила: с кем хорошо смотреть по телевизору футбол, пить пиво и, временами, трахаться для разнообразия, с тем почти всегда не стоит делиться наболевшим. Иногда он пытался влезть к ней в душу, но там было еще теснее, чем под юбкой.

Ему просто не оставалось там места.

Их пододеяльная возня вызывала у нее чувство благодарности, но без искомой разрядки. Местами, приятно, но стоила ли игра свеч? Своими длинными тонкими пальцами она управлялась быстрее и лучше. Но зато Петера всегда можно было предъявить Бригитте, когда сестрица в очередной раз надумывала попрекать ее неустроенной личной жизнью. Потому эти короткие сеансы возвратно-поступательных движений с посредничеством сверхтонкого кондома периодически повторялись.

Пятница.

Вечер.

Самая унылая часть недели, когда у всех уже стартовал уикэнд, а Майе Нордин нужно было стоять у красной занавески между чиллаутом и залом, приветствуя гостей. Сегодняшний вечер обещал быть приторным, как жевательная резинка — такие быстро мутируют в ночь. Здесь, в Стокгольме, мартовские ночи долгие, как шоссе в ад, о котором прямо сейчас фоном орут AC/DC. Особенно, если тебе уже давно не двадцать пять, и ты слишком много читаешь.

Олаф устроился аккурат напротив, периодически отлынивая от своих прямых обязанностей. Вместо того чтобы шерстить прибывающую на сегодняшний концерт публику, он пялился на Майю, всем своим видом демонстрируя готовность составить ей компанию в нерабочее время.

Иди на хер, Олаф. Ты себя в зеркало видел вообще?

В проходе мелькнуло что-то яркое не по сезону, отвлекая девушку в красном от гадливого созерцания прыщавой физиономии вышибалы. Она понятия не имела, куда там смотрит Олаф, потому что ее взгляд намертво прилепился к рукам незнакомца. На его голове красовался голубой гребень из волос, а на пальцах красовался самый обычный уличный кастет. Не украшение из спаянных между собой колец, не стилизация — простая, но грозная железяка.

Стоп, приятель. С таким сюда точно нельзя. Хотя…

Интересно, срисует ли его местный тролль-фейсконтроль? Уж она-то сама остановить его, всяко, успеет. Не в силах оторвать взгляд от этой костлявой руки, Майя Нордин наблюдала пантомиму со своего места, переступая с ноги на ногу и почти не дыша.

Дылда медленно, как натовский авианосец, развернулся в сторону входящего, блокируя свободный проход. Чужак был несколько повыше дылды, потому успел прострелить пространство за его спиной очередью из коротких настороженных взглядов.

Липкий взгляд Олафа заставлял Майю негодовать. Незнакомец же смотрел так, что она чувствовала себя абсолютно голой в этом своем красном платье, наглухо закрытом от колен до подбородка. Его голодный взгляд бодрил покруче алкогольного шота.

Майя сглотнула.

Эй, ты кто такой вообще?

Она не сумела разглядеть цвет его глаз: отсюда, с ее безопасного наблюдательного пункта, они казались абсолютно черными, как два прицела. К чему придерется Олаф, интересно? К его заклепанной косухе или драным джинсам? Сегодня вечер в стиле глэм-метал, так что одет герр — а ему явно за тридцать, уж больно он дерзкий, — вполне себе уместно. Но и Дылда работал профессионально: на рожон не лез, в близкий контакт не входил, пытался отговорить чужака от посещения. Все согласно инструкции. Вот только никто его не собирался слушать. В то время как пришлый склонился к охраннику, наверняка щекоча его лицо залаченным передним краем цветного могавка, взгляд Майи снова метнулся к его правой руке.

Пальцы с кастетом были угрожающе сжаты.

Не разжались они даже после того, как Олаф скользнул в сторону, как створка раздвижной двери. «Мда. Нынешних охранников точно собирает IKEA», — подумалось девушке, когда она машинально встала на пути у стремительно двинувшегося вглубь помещения незнакомца.

— Могу я чем-то помочь? — дежурная формула раздражает всех, и этот тип не стал исключением.

— Да вы заебали, в самом-то деле! — отозвался чужак, точно скопировав ее благожелательную интонацию. — Я реально похож на беспомощного? Еще вопросы?

Он был резким, как и дымно-кожаный запах его одеколона. Его жесты были порывистыми, а глаза — темно-голубыми, просто не так-то легко читалась тонкая радужка, разжатая по максимуму огромным зрачком. Значит, под чем-то. На высоком лбу почти у самой линии роста волос красовался свежий шрам, еще совсем розовый.

Темнеющая на выбритом виске вытатуированная звезда освежила Майе память.

Господи Иисусе…

Это Саймон «Грешник» Хеллстрем, вокалист Rush of Terror не придумал ничего лучше, чем скоротать вечер в «Сквизере».

Майя Нордин выросла в семье пастора, который окончательно растерял моральный облик и утратил сан ближе к шестидесяти годам. Когда-то она сбежала из Уппсалы, чтобы не видеть этого. Рок в их доме всегда был табу, и Бригитта, кажется, выросла на этом нехитром правиле. Майю же быстро научил плохому Стокгольм и его улицы, где то и дело звучало что-то слишком далекое от христианских псалмов. Будто истинная, первозданная мощь этой земли пробивалась через брусчатку, пытаясь достучаться до осовремененных викингов, впавших в цивилизационное беспамятство.

Ей доводилось слышать Rush of Terror и Грешника живьем на одном из летних фестивалей, но тогда она совершенно точно была слишком пьяна, чтобы всерьез воспринимать происходящее на сцене, иначе узнала бы их фронтмена с первого наглого взгляда.

Осознаваясь, Майя напряглась практически до звона.

Плохие мальчики были самой тайной из ее слабостей — из тех, что очень хочется, но позволить выйдет себе дороже. Какая ирония… В этот пятничный вечер, уже почти списанный ею в сонм таких же точно, прожитых зря, ей в руки шел самый настоящий Запретный плод, пышущий яростью.

Плохой мальчик с уже подкрученными настройками восприятия реальности…

Признавшись самой себе в том, что второго шанса может и не быть, фрекен Нордин почувствовала, как слюна во рту становится вязкой. Шагнув в сторону, она оказалась во внутреннем коридоре, увлекая Саймона за собой.

— На концерт?

— А то! Не припомню, чтобы здешние красотки допрашивали с пристрастием. Ты новенькая?

Ну, конечно. Если не впустили сразу — значит, не узнали звезду. Майя не удержалась, смахивая несуществующую пылинку с его плеча, покрытого металлическими шипами. Он ловко и довольно крепко перехватил ее за запястье. Левой рукой, потому что кастет по-прежнему оставался на правой.

Интересно, если теперь попытаться его вон выставить — он прямо здесь раскроит ей череп? Как ни странно, перспектива бодрила.

Наверное, впервые за долгое время девушка почувствовала себя живой. Остро, как никогда раньше. Большой и опасный, Саймон терял терпение в реальном времени.

— Здесь слушают громкую музыку и пьют алкоголь, но не дерутся. А при вас, я вижу, есть кое-что запрещенное. Потрудитесь отдать мне свой кастет, герр Хеллстрем.

Его губы дрогнули, но он не улыбнулся. Зато скулы проступили еще более жестко.

— Хотите что-то взять у меня? Это вам придется потрудиться, фрекен.

В его голосе не было угрозы, нет. Но вызов в нем не уловил бы только глухой. На длинной жилистой шее Грешника лихорадочно пульсировала вена, будто напоминая о быстротечности времени. Майя подумала о долгой ночи, неотвратимо надвигающейся на город. Перспектива сидеть в комнате управляющего и наблюдать, как малолетки и не только виснут на нем пачками, показалась ей неимоверно унылой. А именно это она и должна была делать, согласно инструкции.

Кто знает, может, уже завтра утром ее перестанет заботить белизна соседского потолка?

Терять ей было решительно нечего. Поманив пальцем, она вынудила его склониться еще ниже, звеня цепочками и кольцами, продетыми в мочку левого уха. А потом цепко схватила за колючий подбородок.

— Я буду очень стараться.

Хеллстрем улыбнулся. Эта улыбка гордеца расползалась по его лицу, подобно кровавому пятну на светлой ткани.

— А если мне не понравится?

— Сделаешь все, что сам захочешь.

— Я захочу выбить тебе все зубы и высосать глаз. Заебца?

— «Все» значит «все», Саймон.

Все значит все.

Пока что она и сама не знала, что делать с этим сомнительным сокровищем — так обычно бывает, когда нечаянно сбывается мечта. Но Хеллстрем уже включился в предложенную игру, поднимаясь за ней по узкой винтовой лестнице туда, где Майю не видел никто, но откуда она могла видеть всех. Ее руку он так и не отпустил, продолжая вдавливать короткие гладкие ногти между тонких костей ее запястья.

Больно.

Комната администраторов — длинное, слабо освещенное помещение с мерцающими мониторами. Стальной стол, намертво прикрученный к полу. Эргономичные кресла замысловатой конструкции. Мерный гул вентиляционной системы. Майе в тысячный раз показалось, что это гудят ее нервы. Она не любила бывать здесь, но проводила в этой комнате уйму рабочего времени. Почему бы не сойти с ума окончательно именно здесь?

На спине или на коленях…

Она неуверенно обернулась, будто еще надеясь, что Саймон осадил и безнаказанно вернулся в зал, понимая при этом, что ощущение тесного браслета его пальцев никуда не исчезло.

— Привет, детка. Я здесь, даже не думай.

Ох уж этот взгляд исподлобья…

— Отпусти меня, мне нужно запереть дверь.

Он подчинился слишком легко. Бросив оценивающий взгляд на только что щелкнувший замок, Саймон Хеллстрем хмыкнул, снова растягивая губы в ехидной усмешке.

— Я же вышибу ее ногой в два счета!

— Если захочешь, Саймон.

— Тебе нравится мое имя? — поинтересовался он, запрыгивая на стол. Толстая цепь на его драных джинсах лязгнула по металлу.

— Мне нравится, что оно тебе подходит. Хотя оно совершенно не шведское.

— Все остальное, — он снял куртку и плавно запустил жесткий деним скользить до самого края стального полотна. — У меня вполне национальное. Можешь танцевать, можешь джайвить, наслаждаясь своей жизнью…^[1]

Песенка ABBA, которую очень любила ее покойная мать, звучала несколько странно в его исполнении. И дело было не столько в иронии, сколько в произношении. Английский всегда казался Майе слишком мягким для шведского рта, привыкшего к взрывным сочетаниям согласных. Но АВВА — это шведский бренд, даже притом, что пели они на английском. Такой же популярный и нафталиновый одновременно, как уже помянутая всуе IKEA. Саймон пел чисто, почти без акцента.

На столе зазвонил ее айфон. Возможно, это Петер хотел напроситься провести этот вечер в клубе, пользуясь своим «особым положением». Что ж, сегодня ему придется пройти мимо Олафа или щелкнуть клювом. Не обращая внимания на настойчивую мелодию вызова — Леди Гага, поющая о мальчике-монстре была очень даже в тему, — Майя подошла к сидящему на столе Саймону. В одной из прорех джинсов просвечивало его колено: не удержавшись, она коснулась пальцами его кожи.

— Может, ответишь? — в его голосе было что угодно, кроме скуки.

— Неа…

— Это был твой последний шанс избавиться от меня, королевна, — осклабившись, он снял кастет и положил его на край стола. Почетный трофей. Однако разоруженным при этом не выглядел. «Я тебе не королевна, Грешник. Хотя, подкат засчитан», — подумала Майя, но вслух этого не сказала.

— Сними майку, Саймон.

— А штаны не расстегнуть? — поинтересовался он, сверкая подмышками, стаскивая майку через голову.

— С твоими штанами я сама разберусь, окей? — укладывая его спиной на стол, Майя ожидала, что он хотя бы вздрогнет от соприкосновения горячей кожи и холодного металла. Но он только сжал зубы так, что желваки заходили. Она подумала, чем можно связать его руки, но в последний момент вспомнила, что они ей еще понадобятся.

Еще немножко свободы, Саймон. Совсем чуть-чуть.

Заложив руки за голову, он смотрел в потолок, демонстрируя жесткий подбородок, волосатые подмышки и наметившиеся кубики пресса. Отвернувшись, Майя разобралась, для начала, с неподатливым форменным платьем, одним движением задирая подол до уровня экстремального мини, обнажающего резинки чулок. Почувствовав, как Саймон хватает пальцами воздух в считанных миллиметрах от молнии у нее на спине, она улыбнулась. Попутно радуясь, что эту бледную улыбку он не видит.

На мониторах мелькали люди, которые тоже не видели.

— Руки, Саймон!

— Не для скуки, — хрипло парировал он, дотягиваясь-таки и раздергивая застежку до самого низа. — Ты всегда так долго запрягаешь?

— А ты всегда даешь каждой, кто попросит?

Она обернулась через плечо, чтобы оценить реакцию, попутно освобождаясь от верхней части ставшего лишним платья. Взгляд Хеллстрема стал злым.

— Не каждая блядь, — он коснулся языком пирсинга в нижней губе, чуть прокручивая кольцо и намеренно затягивая паузу, — решается на это нарваться.

— Ты такой ласковый, Симме… — дабы у него не возникало даже мысли о том, чтобы сесть, Майя оседлала его узкие бедра, обтянутые жестким денимом. Задранное платье впилось так, что ее собственное тело взвизгнуло болью от неожиданности. Но к этому ощущению можно было привыкнуть. А вот к грубой возвышенности там, внизу, привыкнуть было сложнее. Ладони Саймона тут же скользнули от ее коленок вверх. — Эй! Мне уже хочется связать тебе руки…

— Свяжи, — согласился он с неприкрытым энтузиазмом. — Если тебе хочется.

— Еще больше мне хочется, чтобы ты просто держал их при себе, окей? Иначе я тебя ударю.

— Походу, тебе придется меня избить, а потом связать. Но я попробую, самому интересно.

Его взгляд прочертил вытянутый треугольник, захватывая ее глаза, губы и все то, что пока скрывал бюстгальтер. Хеллстрем явно был заведен, но умудрялся выглядеть таким расслабленным, что Майе захотелось взять его за горло, чтобы привести в чувство. И она пообещала себе, что так и сделает. Чуть позже.

Потянувшись вверх, она коснулась губами свежего шрама у него на лбу.

— Не бережешь ты себя, Симме…

— Не знаю, как тебя там, но если ты назовешь меня так еще раз — въебу…

Спускаясь ниже, она прихватила кольцо в его губе, оттягивая ее вниз. Поцеловать? Да, но не сейчас… Она поймала себя на почти что кощунственной мысли, что этому лицу идет даже оскал. Почему оно кажется таким знакомым? Только ли потому, что мелькало на десятке городских афиш? Может, этот зверь так или иначе бродил в потайных лабиринтах ее собственных влажных фантазий?

— Меня зовут Майя. Но это не важно, — выдохнула она ему в губы. — У тебя слишком жесткая прическа.

— У меня слишком жесткий стояк, Майя. Если попустит — тебе повезло. Если кончу в джинсы — тебе пиздец.

Плавно покачивая бедрами, она делала все возможное, чтобы не попустило. И улыбалась, получая странное удовольствие от простого созерцания его лица вблизи. Правильные нордические черты, впалые щеки, прямой нос… Ей вдруг подумалось, что, пройдись она языком по его ноздрям, ее тоже вставило бы.

Она улыбнулась.

— Тсс… Не торопи события. Если я увижу твои тощие ноги в носках, я со смеху умру, Грешник.

— Ты охуевшая совсем? — злые глаза были близко-близко, но ее страх ушел куда-то за пределы сознания, изредка отдаваясь холодком под ложечкой. — Совсем охуела, да?

— Это ты виноват. Заткнись, пожалуйста…

Глядя на него с высоты собственного локтя, Майя внезапно осознала всю глубину собственной неудовлетворенности. Жизнью, работой, собой теперешней, подобием отношений… Может быть, именно это придало твердости ее пальцам, когда она уверенно сжала горло Саймона.

Заставив его проглотить очередную реплику.

Чувствуя, как двигается под ее ладонью его острый кадык. Как бьется его пульс, который почти не пришпорился. Адреналин для него — привычная субстанция, видимо. Ей хотелось покончить с этим быстрее, чтобы не нарываться на большие неприятности. Но вместе с тем, желание пролонгировать кайф хотя бы видимого превосходства над красивым раздолбаем нарастало с каждой секундой.

Он сказал, что не прочь быть связанным.

Он сказал, что убьет ее, если…

Это и есть жизнь?

— Ты хоть чего-нибудь боишься, Саймон? — поинтересовалась Майя, лизнув его колючую щеку мягким языком от уголка рта до самого виска. Во рту полыхнуло так, будто она дернула водки, а низ живота скрючило, как от боли.

— Сдохнуть от старости. Но мне это ни хуя не грозит…

— Чем таким ты убиваешься?

— Я научу тебя плохому, когда ты успокоишься. Не отвлекайся, меня это кумарит…

Его горло приятно вибрировало в ее руке, но этого было уже недостаточно. Привстав, левой рукой она заломила петушиный гребень его могавка назад, прижимаясь лбом к его лбу, явно причиняя ему боль и продирая залитые лаком светло-голубые волосы.

— Скажи сейчас… Пожалуйста.

Хеллстрем среагировал мгновенно, окончательно превращая ее платье в широкий пояс, впиваясь пальцами в ягодицы и с силой усаживая ее обратно.

— Много чем. В основном, аптекой… Ты собиралась ударить меня — валяй. Но, сука, зад твой останется здесь.

Майя родилась левшой, но уже младшая школа сделала все возможное и невозможное, чтобы переучить ее писать правой. Почерк от этого не выиграл ровно ничего, но на уроках физкультуры она была сама неожиданность. Вот и Саймону прилетело, откуда не ждал. Слева. Она слышала, как клацнули его зубы, и вполне искренне понадеялась, что язык он не прикусил.

Глядя, как чуть пониже его правого глаза вздувается ссадина, Майя не удержалась. Она поцеловала его так нежно, как только могла, чтобы проверить, нет ли во рту крови. Но, даже убедившись, что нет, — а для этого ей пришлось пройтись кончиком языка по его зубам сперва в нижней, а затем верхней челюсти, — она не смогла остановиться.

Ей хотелось целовать его и бить его по лицу одинаково сильно, тем более что своих загребущих рук с теплым металлом колец и шероховатой дубленой кожей массивных браслетов он никуда не убирал.

Зафиксировать как идея фикс. Пока у нее не кончился воздух и окончательно не затекли коленки.

Резко выпрямившись и подавшись назад, она наверняка причинила ему еще немного боли, ерзая на самых чувствительных местах его тела. Впрочем, перегнуть палку он ей не позволил, за что поплатился тут же — чувствительным щипком за проколотый сосок. Глядя, как его кожа тут же покрылась мурашками, Майя улыбнулась.

И расстегнула бра.

Саймон молча облизал губы, привычно поправляя пирсинг.

Уперевшись в его грудь ладонью, она легонько дунула в его самодовольное лицо. Но он только приподнял бровь и послал ей воздушный поцелуй, шевельнув чуть припухшими губами. Этот змеиный маневр был настолько очарователен, что опомнилась она, только почувствовав его сухие горячие ладони на внутренней стороне своих бедер.

— Опасно, герр Хеллстрем!

— Не жалей меня. Въеби уже справа, для симметрии…

Привстав, она уже было замахнулась правой, но одна из ладоней Саймона забралась дальше некуда, обнаружив влажный нейлон ее трусиков и жаркое напряжение под ними. Поэтому Майя стремительно сменила милость на гнев, ударив его тыльной стороной левой руки наотмашь так сильно, что его голова дернулась в заданном направлении, гулко ударяясь о металл.

Он выдохнул так резко, будто всерьез собрался отдать концы. Она догадалась, что его хорошо пробрало, и он еле сдержался, чтобы не приложить ее в ответ. Роскошно. Ей не хотелось, чтобы он убирал руки, но Майя знала, что теперь точно должна связать его.

Да, Симме. Да.

Одна из перекладин под крышкой стола вполне подойдет.

Между тем, Саймон повернул голову и, глядя ей в глаза, продолжал свои манипуляции. Его осторожные поглаживания напоминали поиск отмычки для не слишком простого замка, хотя ключ от него возбужденно торчал дюймом ниже. От этой мысли Майе стало муторно. Все ее кувыркания с Петером не стоили и минуты этой занятной игры. Она закусила губу, теряя время и, частично, самообладание. Эти твердые пальцы, казалось, плавили ее плоть, и она была готова растечься окончательно и бесповоротно.

Майя буквально поползла вверх, будто и впрямь забыв о собственных намерениях, потираясь своей грудью о его грудь, прижимаясь так тесно, что между их животами и пальца нельзя было вставить. Ее целью были его губы — снова. Она потратила, наверное, целую минуту, играя поочередно то с верхней, то с нижней, то прихватывая зубами его нетерпеливый язык. Потратила бы и вторую, но сигналом к отступлению стал звук расстегиваемого зиппера.

В этот раз Майя постаралась сесть на место максимально аккуратно — просто, чтобы не кончить сейчас же. Слишком много мыслей в голове, слишком много прикосновений. Все слишком. Саймон смеялся над ней, хотя и проиграл этот раунд. Его губы кривила ехидная усмешка.

— Красивый и порочный… Как и положено Грешнику, — она даже не заметила, что сказала это вслух. Ее сознание в одинаковой степени было поглощено созерцанием легкого восторга на его протравленном похотью лице и скручиванием собственного лифчика в тугой эластичный жгут. — Эй! Подними руки и не дергайся, если планируешь еще когда-нибудь дрочить и подписывать чеки.

Единственное, чему в свое время научил ее Петер, — вязать узлы. Некоторые из них придумал он сам, некоторые использовались в макраме, которым они вместе увлекались в школьные годы, а некоторые вообще ни на что не годились. Один из них Майе удавался особенно хорошо. Как раз тот, которым можно было надежно зафиксировать бешеную собаку вроде вокалиста Rush of Terror. Распускался он в два счета, если потянуть за нужный конец. Но если дергать связанными руками — затягивался все сильнее. Этот финт она приберегала для себя, на случай, если не хватит смелости вскрыться — тогда можно будет повеситься. Да хоть на дверной ручке…

Саймон вытянул руки раскрытыми ладонями вверх с готовностью настоящего мазохиста. Набросив на них свою импровизированную веревку, Майя достаточно резко завела их подальше за его голову и завязала жгут на перекладине ниже, перегнувшись через его ухмыляющееся лицо. Теперь ей стоило быть осторожнее, чтобы не сломать ему руки. Вывернутые под не самым естественным углом запястья Саймона стали совсем белыми там, где это позволяли видеть его многочисленные браслеты. Ее щекотно касались его жесткие голубые волосы, но за время, потраченное на ловкий узел, он исхитрился больно присосаться губами к ее коже чуть пониже груди.

— Осади, красавчик… На память о тебе я хотела бы оставить только твой кастет, — опираясь на локти, поставленные около его лица, она издевательски коснулась его носа кончиком языка. — Впервые вижу похотливого зверя, вроде тебя, так близко. И чувства у меня от этого смешанные…

— Папочка заставит тебя вымыть рот с мылом, детка, — многозначительно пообещал Хеллстрем. — Ой, заставит…

— Уж не свой ли обмылок ты имеешь в виду, Симме? — огрызнулась фрекен Нордин, то ли парируя, то ли копируя небезопасные повадки Грешника.

Он резко подался вперед, попытавшись достать ее лбом, но Майя отпрянула как раз вовремя, чтобы не дать себя ударить. С минуту она смотрела в его полные ярости глаза, но он все не укладывался на место, несмотря на явное напряжение и боль в вывернутых руках. Понимая, что Саймон практически полностью в ее власти, она успела подловить его затылок, чтобы он не слишком сильно приложился, возвращаясь в вынужденную позу покорности.

— Сука… — прошипел Саймон, хотя больно было ей, а не ему.

Уткнувшись лицом в его шею, Майя прижалась губами к пульсирующей вене. Если потянуть кожу в себя достаточно сильно, синячище будет огромным. Но ее поцелуи были похожи на касание крыльев бабочки: кожа Хеллстрема снова покрылась мурашками, он шумно дышал через нос, но в его демонстративном молчании читалась обида.

Ни единого звука одобрения, хотя ему явно нравилось происходящее.

Майя прошлась по внутренней стороне его татуированных рук от резко пахнущих возбуждением подмышек до стянутых эластиком запястий, но он всякий раз отворачивал голову, чтобы не видеть ее лица. Взяв его за подбородок, она снова прижалась лбом к его лбу, заглядывая в злые черно-голубые глаза.

Понимая, что обида еще не до конца выветрилась.

— Прости меня, Папочка… — услышав ее слова, он вздернул бровь, упрямо поджимая губы и изображая полное равнодушие, хотя нижняя половина его тела уже изнывала от желания. Что ж, в этом смысле Майя очень даже могла его понять. Но именно это напускное безразличие показалось ей хуже обиды. — Ну, пожалуйста, Саймон…

Еще одна минута заигрываний с его капризными губами стоила потраченных усилий: его член безо всякой помощи рук был готов выскочить из-за резинки трусов, словно черт, выдавливаемый пружиной из табакерки. На поцелуй он ответил практически сразу, поломавшись пару секунд, а потом запустив свой наглый язык так глубоко, что Майе уже казалось, что он всерьез намерен исследовать ее гланды.

Она была готова сдаться и впустить его член куда следует и не следует, но в самый последний момент Хеллстрем прокусил ей губу, наполняя их рты кровью, а тела — новой волной возбуждения. Вцепившись в его волосы, она едва разорвала этот болезненный поцелуй и с легким негодованием смотрела в его смеющееся лицо. Губа саднила, а его зубы были красными от ее крови.

Вот она, улыбка маньяка. Этот псевдо-панк совершенно чокнутый, но как же она его хочет…

Он резко посерьезнел, облизывая губы с видимым удовольствием.

— Я никогда никого не прощаю.

— Окей, тогда я спрошу: если сейчас я отвяжу тебя, оденусь и уйду, ты выбьешь мне все зубы?

— И высосу глаз. Совершенно верно, детка.

— Уговорил. Тогда не дергайся, потому что останешься без рук. Эй, я не шучу…

Он усмехнулся, окидывая взглядом сперва ее сосредоточенное лицо, а потом и ту часть ее тела, которую он мог видеть из своего теперешнего положения. Майя почувствовала, как напрягается вся — от сосков до кончиков пальцев ног.

— Я не знаю, что за обмудки попадались на твоем жизненном пути, но если ты сейчас же не заездишь меня до полусмерти, я точно сделаю с тобой что-нибудь очень нехорошее. И это ебаное последнее китайское предупреждение, Майя.

Впервые за весь этот вечер, который совсем недавно казался бесконечным и почти уже сделался томным, ей стало страшно по-настоящему. Но это чувство ей даже понравилось. Она провела пальцем по его впалой щеке, в сотый раз любуясь его выразительными скулами.

— Если ты скажешь, что тебе не понравилось, будешь еще и обманщиком.

Ее палец замер в уголке его рта. Интересно, если рвануть хорошенько, он будет похож на Джокера?

Быть может, она и решилась бы проверить эту теорию, если бы Саймон не обхватил ее палец губами, слегка посасывая. Намек был более чем толстый.

— Ах ты…

Он кивнул, одновременно указывая направление.

Да, детка. Да. Вниз. Добро пожаловать.

Майя была готова ко всему, включая совсем уж близкое знакомство, потому ломаться не стала. Спустившись на пол, она почувствовала, что ноги не очень-то ее держат. Стянув платье через голову, она поежилась. Грешник лежал прямо перед ней, чуть разведя колени. Джинсы он успел расстегнуть сам, под джинсами обнаружились тугие белые плавки. Такие белые, что на их фоне его живот казался смуглым. Она с трудом поборола желание сбегать за айфоном, чтобы это сфотографировать.

— Даже не думай, — тут же догадался он. Впрочем, посмеиваясь.

Пристроив локти за его бедрами, Майя аккуратно убрала волосы за уши. Нырнув языком в узкую ложбинку его пупка, она подняла глаза. Саймон несколько раз очень выразительно толкнул щеку языком и закатил глаза. Если бы не улыбка после — она бы точно врезала ему прямо под дых, надолго отбив всякую охоту ее подначивать. Вместо этого Майя устроилась поудобнее и расчехлила его полностью, заставив лечь голым задом на металлическую поверхность.

— Походу, слухи о том, что Швеция свернула ядерную программу, несколько преувеличены, — сообщила она вслух, несколько удивившись звучанию собственного голоса.

Смотреть на голого Петера ей было совершенно неинтересно. Член как член… Классический скульптурный канон и вовсе казался ей смешным: возможно, дело не в размере, а в умении, но это уже слишком. Саймон Хеллстрем внушал ей легкую гордость за нацию. Все же, викинги не совсем выродились. Интересно, сколько раз конкретно этот обагрял свой меч кровью, отправившись на Туманный Альбион, подобно тысячам его предков? Поймав себя на подобных мыслях, Майя усмехнулась, сосредоточившись на одной: на этот член ей хотелось не только смотреть. Его хотелось трогать и пробовать. И такого с ней раньше не приключалось.

— Давай, детка. Ни в чем себе не отказывай…

Она начала с поцелуев, но, помня о том, что он ничего не прощает, надежно спрятала зубы за мягкими губами. Побольше слюны — поменьше резких движений, чтобы не драконить прокушенную Саймоном губу, которую и так уже щипало от соли. Там, где нужна была резкость и частота, гуляла ее левая ладонь, то опускаясь до основания члена, то взлетая к головке, встречаясь с ее языком. Его собственные руки могли бы здорово подсказать, но они были связаны. Ей бы хотелось помучить его подольше, но возможности человеческого тела ограничены. Она сама завинтила его гайки по максимуму, а сейчас добивала влажными обволакивающими прикосновениями языка и губ сверху вниз и снизу вверх. Рука, рот, воздух, вакуум…

Краем глаза она видела, как Саймон хватает ртом воздух, то и дело оскаливая сцепленные зубы. Глаза его были закрыты, а кадык напряженно сновал туда-сюда. Ему было и больно, и хорошо, и явно не хватало возможности вцепиться в ее волосы, прижимая все ниже, пока ее лицо не упрется в его пах. Майя знала, что любят плохие мальчики — полное погружение. И она скользнула вниз, не останавливаясь, пока ее ноздри не сплющились о его горячий, вздрагивающий живот. Саймона расплескало почти сразу — и она едва успела выиграть пару сантиметров, чтобы не позволить ему залить ее легкие вязкой, горько-соленой спермой.

Вытерев губы тыльной стороной ладони, она заметила, что губа опять кровоточит. И что потускневший было член Хеллстрема поднимается снова.

— Эй!

— И не говори, — отозвался Саймон с этой своей усмешечкой. — Сам в шоке полнейшем.

Майя обошла стол с другой стороны, чувствуя, что взмокшее, липнущее к телу белье причиняет ей больше неудобств, чем его полное отсутствие. Кончики пальцев Симме слегка побелели. Взяв его руки в свои, она почувствовала ответное пожатие, но кисти были прохладными на ощупь. Черт, ему еще на гитаре играть, помимо всего прочего!

— Эй, тебе не слишком больно? — поинтересовалась она, заглядывая в его лицо.

— Больно. Но мне кайфово… Вернись на место! Там, где ты сейчас светишь задом, ты нужна сейчас меньше всего. Хотя, вид захватывает, определенно.

Засранец.

Поборов искушение отвязать его, Майя вернулась и просто легла рядом. Сейчас прикосновение металла казалось почти приятным. Забросив бедро на его живот, она гладила пальцами темный сосок Саймона, заставляя его превращаться то в украшенную серебряным кольцом горошину, то опять в плоскую кнопку.

— Ты, реально, охуевшая. Потому что тебе приходит в голову делать то, что должен делать я сам, — сообщил он вполне серьезно, даже не поворачивая головы.

— По тебе очень заметно, что ты готов трахнуть себя самого. Но, при всем уважении, герр Хеллстрем… Отсосать себе самому у тебя еще не скоро получится.

— Блядь, ну очень смешно!

— Ты растыкал подсказки по всему телу, лежи теперь молча, — слегка потянув за кольцо, она услышала, как он с шумом втягивает воздух сквозь зубы. — Судя по тому, что ты на сцене творишь, рискуешь не дожить до старости.

— Да на кой черт мне до нее доживать?! Скажи лучше что-то, чего я не знаю…

Взяв его за подбородок, Майя развернула его лицо к себе.

— С мужчинами я не кончаю.

— Твою мать, да я как-то тоже! Поцелуй меня, может, это меня утешит.

— А тебя не смущает, что…

Он фыркнул, поправляя пирсинг.

— Главное, чтобы тебя не смущало. И вернись уже туда, откуда Папочке видно тебя всю.

Она перебралась чуть выше, чтобы не обострять, но ощущение его горячего живота у нее между ног приводило ее в состояние, близкое к исступлению. Склонившись к его лицу, она прижалась к нему всем телом, понимая, что отлепиться будет нереально сложно. На обещанный поцелуй он отозвался очень даже живо: Майя еле вытолкала вон его слишком любопытный язык. Облизав губы, он натянул самую ехидную из своих усмешек.

— Я со всех сторон мудак, и на вкус я — тоже дерьмо редкое. Прости, детка…

Иногда в эту рожу хотелось плюнуть безо всяких поцелуев. Не сдержавшись, она отвесила ему звонкую затрещину справа налево, чтобы не переборщить. Сдавленный стон Хеллстрема прошелся по ее нервам гавайской пилой. Кажется, она могла бы кончить только от этого занятного звукового сопровождения.

Его губы дрожали, как у обиженного ребенка, но он рассмеялся.

— Врежь мне еще раз, окей? Потому как, я лучше тебя понимаю, чего ты хочешь. И меня эта мысль очень некстати заводит… А потом делай, чего тебе приспичит, но только не тормози.

Она приложила его от всей души и тут же запустила язык в увешанное сережками ухо Саймона.

— Я хочу целовать тебя, придурок… — шепот прошелся наждаком по мокрой коже, и она отчетливо почувствовала, как Хеллстрем вздрогнул. Взяв его за подбородок, Майя посмотрела прямо в его раздолбанные зрачки, повторяя уже сказанное. — Я хочу целовать тебя, и теперь буду делать только то, чего хочу я сама. Даже если твои руки отсохнут на хер!

— У тебя припизженные фантазии, подруга, — хрипло проговорил Саймон, в сотый раз облизывая губы, то ли провоцируя, то ли ведясь. — Но мне они нравятся. Валяй, я же сказал…

Она прошлась пальцами по его впалым щекам, чуть оттягивая кожу, поднимаясь к вискам, касаясь шрама на лбу и даже не пытаясь сдержать нервно подрагивающую улыбку. От локтей Самона до самых запястий, дополнительно перетянутых браслетами, выступили вены, просвечивающие сквозь светлую, местами татуированную кожу сине-зелеными тяжами.

Злющий, но временно беспомощный, герр Хеллстрем просто закрыл глаза. От этого его демарша Майю накрыло волной удушливой нежности, которая была совершенно не в кассу. Покрывая поцелуями его жесткую шею, она даже не думала о том, чтобы причинить ему боль. Но дальше выпирающих ключиц опуститься не получилось — ее приподнятая пятая точка уперлась в согнутые ноги Саймона. «Твой зад останется здесь», — вспомнилось ей. Вот засранец!

— Что ты сделаешь, если я отвяжу тебя сейчас? — поинтересовалась Майя, понимая, что все его мысли сейчас не в голове, а прямо под ней. Такие неукротимые стояки только у восемнадцатилетних, жадных до жизни, да у торчков, которые толком ни поссать, ни кончить не могут.

— На хер иди!

— Симме, не зли меня…

— Ах, Симме… — он совершенно бессмысленно резко рванулся вперед, словно питбультерьер на слишком коротком поводке. — Симме показал бы тебе наглядную разницу между «трахнуть» и «выебать». Для начала. Потом откусил бы твой язык, потому что ты дохуя разговариваешь. А еще…

Майя сто раз видела это в порнофильмах. И никогда у нее не возникало желания даже предложить это Петеру. Пуская его между своих коленок, она делала одолжение ему, их старой дружбе и, как она сама хотела верить, своему женскому здоровью. Ощущение после секса напоминали чувство выполненного долга после пробежки или плотного воркаута в спортзале, а фруктовый запах презервативов преследовал ее еще пару часов спустя, даже после душа. Иногда — и это случалось все чаще, — Майя была не вполне готова к проникновению, но Петер не трудился даже плюнуть: он просто вламывался внутрь в своем ароматном скафандре, долбясь в закрытую дверь с настойчивостью коммивояжера. Последний раз все было именно так, и вот тогда ей хотелось вскрыться особенно сильно. Петер ушел в душ, оставив ее с массой ручной работы наедине с мрачными мыслями. Возможно, в тот день она впервые поняла, что спать с тем, кого не хочешь по-настоящему — преступление против себя самой?

Прямо сейчас она была с опасным незнакомцем и она хотела его до фантомного зуда под ложечкой. Да, она видела это сто раз, а представляла — тысячу. Поэтому ни какие-то там особые моральные принципы, ни чертовы стринги, отодвинутые в сторону, ни банальный страх уже не мешали. Реакция на соприкосновение была мгновенной: Саймон заткнулся, не успев закончить фразу, смысл которой сама Майя потеряла уже давно. Ей нравилось все — и это его внезапное молчание на долгом, с присвистом, вдохе, и само чувство проникновения, когда ноющая, влажная пустота медленно заполняется твердо-горячей плотью. В этом было что-то первобытное, что-то очаровательно темное и безумно привлекательное. Наверное, в первый раз она почувствовала себя женщиной, а не другом.

Потому что сама хотела этого больше, чем чего-то еще.

Просто втолкнуть в себя этот член, обтягивая его со всех сторон собственным телом. Найти в себе то дно, за которым только сладковатая боль исступления, когда мужское начало действительно встречается с женским — там, в вяжущей темноте… Майя смотрела в глаза Хеллстрема и оттягивала этот момент, видя, как он кусает губы.

Как напрягаются его руки.

Как сильнее затягивается узел.

Как расцветают нежно-сиреневые веточки у самых ладоней, на белой коже в просветах между браслетами.

Сзади что-то грохнулось. Скорее всего, свалился роскошный ботинок Саймона, когда он сам вытянулся по струнке.

Она опускалась не слишком, но все же медленно, стараясь не делать лишних движений, и почти не дыша. Неотрывно глядя в наглые глаза напротив, чувствуя, как ее пробирает дрожью от этого взгляда и от иллюзорного чувства власти над этим телом, притом, что она едва могла совладать с собственным.

Он опустил взгляд только однажды — чтобы увидеть, как исчезает в ней полностью.

Когда Саймон в очередной раз ехидно осклабился, Майя увидела блеснувшие над его верхней губой капельки пота.

— К хорошему быстро привыкают, да, детка? Не останавливайся, я уже чувствую твои гланды…

Ей хотелось бы найти в себе силы, чтобы просто откинуться назад, чтобы он видел все то, до чего хотел бы, но не мог дотронуться. Хотелось бы трахнуть его так, чтобы у него навсегда отпало желание вести себя, как мразь, параллельно с незамысловатой классикой нащупывая двумя пальцами его орех кракатук там, куда солнце не светит. Чтобы он орал и матерился, а потом кончил так, как ни с кем и никогда. Но Майе хотелось и чего-нибудь только для себя. Чего-то, что заполнит ее внутреннюю пустоту, как этот пульсирующий член.

Она по-прежнему хотела целовать в губы этого придурка с высокими скулами. Даже если он будет кусаться. Поэтому так же медленно она устроилась у него на груди, прижимаясь теснее прежнего, закрывая его глаза своими волосами. Вертеться на его члене, втягивая его верхнюю губу — ее собственный вариант двойного проникновения.

Тела — распластанного на холодном металле и отзывающегося на каждое прикосновение — ей было мало. Ей был нужен еще и кусочек души.

Едкие комментарии Саймона будто иссякли — осталось только дыхание. Но и его Майя пыталась отобрать, впиваясь в этот рот снова и снова. Вцепившись в жесткий край стола по обе стороны от связанных кистей, она поднималась и опускалась, надеясь, что ее хилых рук хватит достаточно надолго.

Не слишком резко, чтобы не пришлось останавливаться.

Не слишком медленно, чтобы получать от этого удовольствие.

Для женщины, не знакомой с оргазмом по-взрослому, поза наездницы — путь в никуда, потому Майя была готова тереться о Саймона хоть до того момента, когда лобковые кости начнут дымиться. Судя по выражению его полуприкрытых глаз, он получил именно то, чего хотел — его здесь не было, он витал где-то далеко в своих грязных мечтах. Интересно, кого он представляет вместо нее? Впрочем, не важно. Ей самой было дико странно от мысли о том, что происходит здесь и сейчас. И это не Грешник ее имеет. Это она его трахает, черт подери!

Ткнув носом его колючую щеку, Майя поднялась на выпрямленных руках, зависая над его лицом и дразня невозможностью дотянуться до ее напряженных сосков.

— Может, хватит с тебя? — даже пытаясь шантажировать его вот так, она не останавливалась, продолжая двигать бедрами.

— Наказать себя хочешь? Так слезай… — губы Саймона были больше похожи на свежую рану, но он все еще кривил их в усмешке. Будто наверняка знал, что она не слезет.

— Иди ты…

Он так легко сломал ее чувство превосходства над ним, что обида была острой, почти до слез. Майя не знала, что сделать для того, чтобы обидеть его настолько же сильно.

В момент, когда она почувствовала, насколько он близок к финалу, ее осенило.

Слушая, как он тяжело дышит ей в ухо, то и дело срываясь на малоразборчивый шепот — эти словечки, собранные в сточных канавах шведской столицы, врезались в ее память, цепляясь за самые острые чувства, — Майя забыла о том, что хотела кончить. Осталось только болезненное ощущение заполненности и возвратно-поступательные движения.

Все, что она могла отнять у Саймона Хеллстрема — это игра. Майя действительно слезла, откатываясь в сторону, приложившись бедром… Выдергивая его из себя, как штепсель из розетки и с мрачным удовлетворением глядя на его все еще вздыбленный член.

Казалось, он взорвется, если на него просто дунуть.

Вместо этого, она освободила руки Саймона одним резким рывком, потянув за нужный конец веревки. Когда он заорал, ей показалось, что даже по мониторам пошла рябь. Это действительно больно, когда кровь возвращается в затекшие мышцы, прожигая привычные тесные русла вен.

Его только что бодро стоявший член исполнял жалкий танец садового шланга, вздрагивая на животе Саймона. Взяв его в ладонь, Майя поймала губами проколотый сосок Хеллстрема, стараясь быть нежной. Все, что осталось от его мощи — липкая белесая лужица на горячей коже, которую девушка тут же стерла его же собственной майкой.

Ей хотелось бы рассмеяться, но во рту было сухо и горько.

Она была уверена в том, что в глубине ее глаз теплилось почти что рабское желание повторить это сумасшествие снова.

Саймон сел рывком, потирая затекшие запястья и жмурясь. Еще через минуту он уже поддергивал джинсы, натягивая их обратно на свой тощий зад. Кое-как справившись с ремнем, он потянулся вниз, чтобы обуться.

И подобрать с пола упавшую куртку, в которой он отыскал свои сигареты. Плюхнувшись в кресло, он попытался прикурить сигарету, но его пальцы были еще слишком слабы для уверенного проката по кремню.

— Эй! Королевна…

Она стояла, опираясь о стену, скрестив руки на груди — смешная и почти голая, в чулках с белесыми пятнами от пота и не только. Повернувшись на его голос, она снова увидела неуютный взгляд, хотя на этот раз злости в нем не было. Вместо того чтобы закончить фразу, Саймон выразительно шлепнул себя по коленкам несколько раз пригласительным жестом.

«Слушаю и повинусь», — подумалось ей. Что ж, самое время узнать, есть ли у герра Хеллстрема хоть капля здорового юмора. Впрочем, на его колени она села без особых опасений. Он мог и не продолжать: Майя взяла сигарету из его трясущихся пальцев, прикурила и, не удержавшись, затянулась первой. Откинувшись на спинку кресла, он смотрел на нее из-под полуопущенных век. Следующая затяжка была его: поднеся фильтр к его губам, Майя видела, как он втягивает щеки и тут же выпускает дым через нос, будто сбрасывая первую порцию яда.

Не удержавшись, она провела пальцем по его высокой скуле.

Красивый.

Чокнутый.

Они курили молча, затягиваясь по очереди, но все это время она смотрела в его лицо, пытаясь понять, почему теперь, когда она уже все о нем поняла, ее снова накрывает желание дать ему в любой форме, которую он предложит?

— Ты охуевшая, Майя, — лаконично изрек он, возвращая ей сигарету, высосанную почти до фильтра. Затушив ее о край стола, Майя искоса посмотрела на Саймона. — Но такие вот девчонки и есть самая соль земли. Не надо смотреть на меня так, будто мы с тобой еще не трахались. Это по-жести…

— Забей. Как я на тебя смотрю — теперь только мое дело.

— Не расстраивай Папочку, детка. Ты забыла кончить… И меня это бесит, по правде говоря.

— Проблема не в тебе, Саймон.

— Симме, — он взял ее за подбородок, касаясь большим пальцем чуть припухших губ с болезненной отметиной от его укуса. — Говори так. У тебя хорошо получается, меня до кишок пробирает.

— Симме, все чудесно, но…

— Тогда поехали ко мне, — его ладонь шершаво прошлась по ее бедру, разглаживая резинку чулка, соскальзывая на внутреннюю сторону. Это прикосновение заставило тлеющие угли желания вспыхнуть с новой силой.

Майя почему-то представила, как под утро ее труп обнаружат на одной из стокгольмских помоек с этим вот дивно счастливым выражением лица. Интересно, что на ней будет надето? В какой газете об этом напишут?

И главное — будут ли зубы на месте?

Она никогда не совершала опрометчивых поступков. Даже уроки в школе ни разу не прогуляла. Единственной вредной привычкой фрекен Нордин было курение в особо эмоциональные моменты, а увлечением — музыка. Но сейчас ей хотелось совершить что-то безумное.

Что-то, отчего ее покойная мать перевернулась бы в гробу.

— Поехали к тебе, Симме…

Натягивая его майку вместо своего дурацкого платья, она надеялась, что у него найдется чего-нибудь покрепче лимонада для дезинфекции ее душевных ран.

Примечания

1

цитата из песни «Dancing Queen» шведской группы ABBA.