Стокгольмский синдром

Стэсс Гор, 2023

Майе Нордин скоро тридцать, но ее уже посещают мысли о смерти. Они дают ей иллюзию контроля над собственной жизнью, изгибы которой становятся все более причудливыми. Встретив Саймона Хеллстрёма, она окончательно теряет этот самый контроль, получая взамен то, что принято называть "нездоровыми отношениями". Неизменным остаётся одно – всегда можно вернуться к первоначальному плану покончить со всем разом. Сможет ли неудержимый рок-музыкант с его мрачноватым жизнелюбием и таким заразительным сумасшествием вернуть ей вкус к жизни? Городская легенда с густо татуированными предплечьями и Девочка, уставшая быть хорошей. Что будет в их истории? Ночь. Боль. Сексуальное напряжение. И, возможно, любовь. Комментарий Редакции: Тонкий лед, отделяющий здравомыслящего человека от безумия – это и есть первая настоящая любовь. Так хрупка, чтобы не треснуть. Но так ли страшны воды, в которые неизбежно придется окунуться с головой? Содержит нецензурную брань.

5. Дурная кровь

Проснувшись среди ночи под бубнеж телевизора, Майя поймала себя на мысли, что понятия не имеет, сколько времени прошло с того момента, как она отключилась. Ей хотелось встать: в этих стенах она чувствовала себя увереннее, чем дома у Саймона. Второй мыслью в хорошенькой головке фрекен Нордин было выпить кофе с большим селедочным бутербродом.

Пихнуть Саймона? Черта с два.

Предельно аккуратно перебравшись через него, Майя отыскала на полу собственную одежду. Уже натягивая штаны, она затаила дыхание, когда Хеллстрем шумно выдохнул и пробормотал что-то нечленораздельное, но грозное. Замерев, девушка ожидала, что он проснется и выскажет свое неудовольствие ее демаршем. Но Саймон только перевернулся на живот, растягиваясь во всю длину дивана, пряча лицо от навязчивого телевизионного мерцания. Выключив телик, она ощупью вышла из комнаты, плотно прикрыв дверь.

Чайник закипел быстро, а хлеб, предусмотрительно засунутый в холодильник, не успел зачерстветь. Раскрошив желток сваренного вкрутую яйца поверх толстого слоя масла, Майя выудила из банки с пресервами несколько серебристо-бежевых селедочных ломтиков. Она неплохо умела готовить и обычно готовила: без изысков, максимум — незамысловатая выпечка к празднику. Но прямо сейчас ей хотелось только селедки.

Электронные часы с безмолвным равнодушием мерцали в дальнем углу. Без четверти час.

Забелив кофе молоком, Майя плюхнулась в кресло у окна и уставилась в мутную темноту за стеклом, меланхолично помешивая сахар в чашке.

Она не имела понятия, что будет дальше. Если верить часам, сутки сменились сорок пять минут назад. Значит, у нее отсыпной. Завтра будет выходной, а послезавтра — дневная смена с кучей рутинной бумажной работы, которую не любила ни она сама, ни второй администратор Эрик, ни даже владелец их богадельни. Потом опять ночная — с каким-то концертом и обязательной улыбкой во весь рот. Если, конечно, ее не уволили…

Майя попыталась припомнить хотя бы один случай, когда администраторов увольняли за оставленный в комнате бардак, и не вспомнила ни одного. Можно ли считать привязанный к столу лифчик и валяющееся под столом платье проявлением бардака фрекен Нордин доподлинно не знала. Всяко, терять работу ей не хотелось: последние несколько месяцев именно этот ритм — день-ночь-отсыпной-выходной — помогал ей удерживать шаткое равновесие внутри.

Надо бы позвонить Петеру… Но что сказать? Еще два дня назад подобного вопроса у нее и не возникло бы: их вольные отношения не предполагали каких-либо рамок. Но она и не пропадала надолго, не отказывала, когда он просил. Терпела его невыносимую мамашу, миндальничала с сестрой… Они были удобны друг другу даже тогда, когда он перебирал пива и его член становился слишком мягким.

Майя позволяла ему оставаться здесь.

Сейчас на его месте спал Саймон, который даже понятия не имел о том, насколько ей трудно впускать в свою жизнь новых людей. Петер топтался на этом пороге только потому, что она знала его тысячу лет и была уверена в том, что кое-что ему можно доверить.

Наверное, только сейчас Майя впервые задумалась над тем, насколько узкий вход она сама оставила для внешнего мира, спрятавшись от него за не слишком широкие плечи Петера Снорка. Ей стало до тошноты противно от мысли о собственной паранойе.

Саймон ни черта о ней не знал, потому не стоило ждать, что он оценит.

Селедка была соленой, кофе — сладким, а минуты текли так медленно, как может течь время только после полуночи.

Из раздумий ее вывело отражение Хеллстрема, практически беззвучно возникшее на глянцевой поверхности оконного стекла. Первой реакцией на его появление был страх, от которого чашка с кофе подпрыгнула в ее руках. Ничего не говоря, он взял из ее руки бутерброд и спокойно откусил от него едва ли не половину.

Выдохнув, Майя безропотно протянула ему и чашку. Ей хотелось встать, заправить его хаотично спадающие на лицо цветные волосы за уши, безнаказанно прикасаясь к его коже. Но она сдержалась, чувствуя, как ее рефлексивные, выпавшие наружу ментальные потроха медленно втягиваются обратно в раковину, подобно влажной ноге моллюска.

Саймон ни черта не знал о том, какая она. С ним не так страшно было оставаться собой настоящей.

— Давно тут кукуешь? — поинтересовался он, отхлебывая кофе.

— Не знаю, — сказала Майя чистую правду. Покосившись на часы, поняла, что давненько.

— Слушай… А мы вообще трахались сегодня?

— Сегодня — нет. Вообще — да.

— Ничего не помню, — продолжил то ли сокрушаться, то ли прикалываться Саймон. — Вот поэтому я отходняки не люблю. Кстати, тебя как зовут, королевна?

Она от себя не ожидала, но этот сеанс неуклюжего юмора задел ее за живое. Обхватив коленки руками, она снова отвернулась к окну, чувствуя, как к лицу подступает жар, а на глаза наворачиваются слезы.

— Иди в жопу, Симме, — бросила она сквозь зубы, стараясь себя не выдать.

— Детка, я не большой охотник до подобных экспериментов. Торжественно тебе клянусь, что на твою жопу не претендую. Майя… — взяв ее кресло за спинку, он развернул его так, чтобы у нее не оставалось шансов не смотреть на него. — Какого хрена с тобой происходит?

— Забей. Есть хочешь?

— Я не хочу есть. Я хочу жрать. Пока что мне интересно, какого хуя приключилось с твоим настроением. Не люблю, когда мне отвечают вопросом на вопрос — запомни это, пожалуйста.

— Я ответила тебе, когда сказала: «Забей». Это значит, что я не хочу это обсуждать. Даже с тобой. Возможно, ты и вправду этого не помнишь, но пока что мы просто трахаемся с короткими перерывами на сон. Думаешь, если ты видел меня голой…

Он не стал дожидаться конца монолога, просто закрыв ей рот рукой. Кончики его пальцев пахли селедкой.

— Когда-нибудь потом, когда тебя будет поебывать твой этот Парень-Который-Быстро-и-Без-затей, ты вспомнишь этот разговор. Наверное, тогда до тебя дойдет, насколько тебе со мной было легко и просто. Насколько ты мне доверяла. И это будет пиздецки неприятным открытием… Детка, если я тебя спрашиваю, чего как, то не для того, чтобы ты вывалила на меня этот свой ПМС или как это у вас там называется. Я просто хочу знать, в чем проблема. У тебя болит голова? Окей. Я знаю способ, как это исправить. Верняк. Но если ты действительно хочешь меня накормить — я только за. Усвоила? — Майя кивнула, чувствуя себя дурой, но при этом страшно удачливой. — Будем считать, что твоя истерика кончилась, не успев начаться.

— Саймон… — она протянула руку, прихватывая его за пояс джинсов.

— Ну?

— Что ты хочешь?

— Ммм… Минет, «Егерь-бомбу» и омлет со спаржей. Последовательность роли не играет. Изобразишь?

— Попробую, — отозвалась Майя, припоминая, есть ли в ее холодильнике спаржа.

Спустя еще четверть часа Саймон получил свой омлет. Вылив остатки молока из пакета в кружку, фрекен Нордин поставила ее в микроволновку: хотелось теплого молока с кусочком хлеба. В который уж раз отметив, что желания у нее совершенно дурацкие, отказать себе в этом она не смогла. Хеллстрем ел, она пила молоко, отщипывая понемногу хлеб и пытаясь лепить из него плотные шарики непослушными пальцами. Почти как в детстве… Чувствуя, что сквозняк окончательно зацеловал ее босые ступни, она забралась в кресло с ногами, превращаясь в подобие большой кошки, напевая что-то себе под нос и бросая редкие взгляды на своего странного гостя.

Несмотря ни на что, она не хотела, чтобы он уходил.

Корочка упрямо крошилась под пальцами, потому она съела ее, как есть — макая в молоко и ловя губами белые теплые капли, норовившие упасть на грудь или запутаться в ее распущенных волосах. От этого увлекательного занятия ее отвлек резкий звук вилки, ударившейся о стекло. Бросив есть, Саймон уставился на нее, дерзко задирая подбородок.

— Что? — поинтересовалась она, не понимая причины столь пристального внимания к ее скромной персоне.

— Ничего, — он на мгновение втянул щеки, кривя губы. — Сделай милость, дай мне спокойно поесть.

— А что я…

— Да ни хуя! — рявкнул Саймон. — И с этого ни хуя ты устроила целое представление, будто я в каком-то блядском цирке! Детка… — он сменил гнев на милость, понижая тон и соскальзывая в самый низ своего баритона. — Все это, — он неуклюже, но похоже изобразил ее заигрывания с едой, — наталкивает меня исключительно на непристойные мысли.

— Ты это серьезно, что ли? — Майя искренне удивилась его прыти в пограничном между нормой, пьянством и обдолбанностью состоянии. Удивление стерло даже отблеск улыбки с ее лица.

— Охуеть… Нет, я шучу. Если мой член упрется в твой милый стеклянный стол — не парься. Это оттого, что я очень плохо воспитан.

— Прости, я больше не буду. Пожалуй, лучше мне заняться твоей «Егерь-Бомбой». Швепс вместо Ред Булла прокатит?

— Дерьмо получится, — емко прокомментировал Саймон.

— Жаль. Придется извести на тебя последнюю банку энергетика.

— Не жадничай, я могу и припомнить.

— Лучше напомни мне при случае, что ты обязательно должен попробовать «Ирландский мусорный бак» в исполнении одного моего знакомого бармена. Напомнишь?

Этот вопрос вырвался сам собой, и Майя тут же закусила губу, радуясь, что Хеллстрем не может видеть ее лица. Она вышла за рамки привычной игры, невзначай обозначив какие-то совместные планы, и теперь ее несколько пугала возможная реакция. Но времени на настоящий испуг не было.

В конце-концов, что тут такого?

Да — да.

Нет — тогда хуй с тобой, Саймон…

— Напомню, — безо всяких раздумий отозвался он. — Хотя все эти лонг-дринки я пью залпом, потому оценю вряд ли. Это от лукавого…

Энергетик шипел в высоком пивном бокале: Майя выждала пару мгновений, прежде чем залить бурлящую светлую жижу темной кровью Егермейстера до почти непроницаемой черноты.

Все, как ты любишь, Симме.

Сбросив тарелку в раковину, он без предисловий обхватил ее за талию, прижимаясь горячей голой грудью к ее спине.

— Я просил «Егерь-бомбу», а не «Хеллстрем».

— Какие мы нежные… — фыркнула девушка, чувствуя, как он запускает руки под ее топ, поднимаясь выше. Сперва Саймон накрыл ее грудь ладонями, а потом пропустил оба соска между пальцами, превращая просто щекотку в подобие сладкой пытки. — Симме…

— Все еще здесь, да… Кажется, ты хотела попробовать?

Его пальцы сжимались и разжимались в каком-то ему одному понятном ритме, но Майе казалось, что она слышит музыку этих движений у себя в голове.

— Хотела… Попробовать…

— Ну, так пробуй.

Еще бы, его руки все равно были заняты.

Она послушно взяла бокал, чувствуя, как пружинят пузырьки Ред Булла, прыгающие на поверхности чудо-коктейля. Ощущая влажное прикосновение губ Саймона к своей шее чуть пониже уха, она сделала один короткий, осторожный глоток.

— Сегодня тебе придется попробовать меня, так или иначе… — щедро добавил он.

Самопальный микс был горьким, как и все биттеры. Дважды горьким, потому был черным, как ночь. Лакричное послевкусие раскрывалось, подобно цветку, занимая всю гортань, взбудораженную газированным энергетиком.

— Какая гадость… — ее колени стали слабыми, будто ее тело выключалось в этих руках.

— Зато теперь ты точно знаешь, с кем связалась. А теперь — продолжение…

Майя догадывалась, что со своим бокалом он разделается в два счета, приговорив черную шипучку в четыре глотка. А еще она доподлинно знала, что будет дальше. Мысленно она уже стояла на коленях в собственной спальне. Других мыслей — даже из тех, что имели свойство возвращаться в такие вот глухие полночи — у нее попросту не осталось.

Она позволила Саймону уйти первым, едва ли не ощупью прокладывая путь в незнакомой темной квартире, только затем, чтобы, входя следом, закрыть дверь спальни. Чтобы позволить ему упасть на постель лицом вниз, распластываясь в тесных рамках квадрата лунного света. Сев рядом, она вслушивалась в почти звенящую тишину. Наверное, это недавнее возбуждение гудело внутри, как колокол, который внезапно поймали за язык. Протянув руку, Майя прошлась по его спине, соединяя родинки короткими движениями пальцев — на манер созвездий. Хеллстрем отозвался каким-то странным, утробным звуком, похожим на сдавленный стон и кошачье мурлыкание одновременно. Устроившись поудобнее, она продолжила, то обводя хвост и края крыльев дракона, вытатуированного у него на спине, то возвращаясь к шершавым отметинам ниже.

— Ты был прав, Саймон.

— Ммм? — в этом уточняющем возгласе почти что не было интереса. Только реакция на обращение.

— Насчет доверия.

Не дожидаясь его ответа, Майя нежно прижалась губами к звезде на его голове, чувствуя, как колюче пружинит коротко остриженный висок, откликаясь на прикосновение. Саймон повернул лицо, подставляя губы для поцелуя, а потом и вовсе переворачиваясь на спину, увлекая ее за собой. Обняв его за плечи, она чувствовала, как ладони Хеллстрема медленно, но уверенно устраиваются на ее ягодицах.

— Это приятно, — выдохнул он ей в губы, но от нового поцелуя она уклонилась.

— Быть правым?

— Нет, держать тебя за зад, конечно же…

— Саймон, в самом деле!

— Ты всерьез думаешь, что мне можно доверять? — фыркнул он и тут же продолжил, не дав ей опомниться. — Да никому нельзя. Но ты просто берешь доверяешь. Меня это… ммм… вдохновляет.

— Когда-нибудь это закончится.

— Что — это?

— Ночь. Ты. Секс. Игра. Все это.

— Когда-нибудь я определенно закончусь… — закрыв глаза, Майя чувствовала влажные прикосновения его губ, прокладывавших дорожку от ее виска вниз, по шее. — Все когда-то заканчивается. Не думай об этом сейчас. Просто делай, что хочешь…

— Мне хочется тебя ударить. Потому что я умираю от нежности к тебе.

Усмехнувшись, Хеллстрем чуть сильнее сжал пальцы на ее пятой точке.

— Не борись с этим. Ударь. Когда все закончится, ты будешь помнить меня как того, кто позволял тебе все. И доверять мне еще больше.

— Саймон…

— Детка, я совсем не идеал. Единственная роскошь, которую я могу себе позволить — это быть собой. Так и быть, я готов поделиться, черт возьми. Так что вмажь мне, если действительно хочешь.

Приподнявшись на локтях, Майя всмотрелась в его лицо: он улыбался своей спокойно-наглой улыбкой, прикрыв глаза, позволяя лунному свету протравливать его черты глубже, чем это сделало время за его неполные тридцать пять лет. Прижавшись лбом к его лбу, она ловила дыхание Саймона, пахнущее лакрицей. И почти не замечая, как этот короткий сеанс наблюдения перешел в долгий изучающий поцелуй, во время которого ее пальцы запутались в его жестких волосах, сжимаясь, оттягивая, причиняя боль. Отпрянув, она посмотрела на него снова — и снова он улыбался, облизывая губы.

Ее уже не удивляло то, что от подобных заигрываний у него стоит колом.

— Ты на верном пути, Майя. Продолжай…

То, что он считывал ее мысли, скользящие поверх инстинктов, тоже не было удивительным. В эти долгие сутки она умудрилась впустить его куда глубже, чем просто между своих ног. Резко выпрямившись, Майя замахнулась левой, успев увидеть, как Саймон закрыл глаза, плотно прижимая ресницы к щекам… Когда он посмотрел на нее снова, левый завиток его улыбки быстро наполнялся кровью, вздергивая припухающую губу чуть вверх.

От желания поцеловать его прямо сейчас просто сводило бедра.

Поцелуй вышел коротким, соленым, с привкусом металла и с шумным дыханием.

— Симме…

— Не извиняйся. Все испортишь. Ты получила то, что хотела?

— Да.

Чтобы уложить ее на обе лопатки, придавливая весом собственного тела, Саймону понадобилось всего пара секунд.

— А теперь будь как Греция… — Майя непонимающе посмотрела в его заведенное лицо, прихватывая руками горящие щеки Хеллстрема. Поцеловав ее ладонь, он усмехнулся, тут же поморщившись от боли. — Соси, не поднимая головы.

Она хотела было поинтересоваться, как он представляет себе минет в такой позе, но дальнейшие действия Саймона не оставили поводов для вопросов. Намекни ей Петер, что он хотел бы в буквальном смысле трахнуть ее в рот, она сочла бы это крайне унизительным. Но когда Хеллстрем слегка придавил коленом ее плечо, будто ненавязчиво демонстрируя серьезность своих намерений, Майя почувствовала возбуждение, сравнимое с его собственным. Доказательства его заведенности уже маячили прямо перед ее лицом.

— А ты затейник, Симме! — она успела пройтись пальцами по всей длине его члена, крайне бодро выпрыгнувшего из полузастегнутых джинсов.

— Давай-ка без рук, — попросил Саймон, почти ласково поправляя ей подушку и помогая опереться об изголовье кровати. Но гортанные нотки в его голосе только добавили перца. — Заведи их за голову, как я тогда. Если будешь паинькой, Папочка не станет тебя связывать.

Она послушно завела руки за голову, прихватывая деревянные перекладины изголовья, как он и просил, борясь с сильным искушением обнажить его узкие бедра, касаясь их ладонями так же нежно, как совсем недавно — его щек. Долгим, почти бесконечным движением Саймон задрал ее топ, оставляя эластичную ткань лежать несколько повыше груди. Сейчас Майе хотелось, чтобы он не просто прикоснулся — ущипнул в своей обычной издевательской манере, сминая один из ее сосков, пуская в ход ногти. Но он только придвинулся ближе, шершаво пройдясь джинсой по ее коже, сжимая ее ребра между своих ног.

Когда он взял ее за подбородок, заставляя чуть поднять лицо, она заерзала, в который раз понимая, что очередная зазубрина ее подсознательного надежно встала в подобранный Хеллстремом паз.

— Я… — начала было Майя, но Саймон приложил палец к ее губам, нежно обводя их по контуру.

— В курсе. А теперь — закрой глаза. И открой рот…

Закрыв глаза, она чувствовала легкий фантомный зуд — предчувствие прикосновения, будто лунный свет щекотно пытался забраться под веки. Ее губы сейчас напоминали удивленное «о», и Саймон не удержался, чтобы не обрисовать его еще раз — теперь уже головкой члена.

«Бодлер» и этот его персональный мускусный запах. Майя прекрасно понимала, что теперь и навсегда этот обонятельный коктейль станет для нее символом секса. Нет, не так. Секса, похожего на карму больше, чем что-либо, что случалось с ней раньше.

Напряжение внутри было почти болезненным — для них обоих.

Соскальзывая внутрь ее рта на вдохе, он пытался быть осторожнее, но почти сразу же забыл об этом, погружаясь в теплую влажность. Последнее, что он сделал осознанно — накрыл побелевшие от напряжения пальцы Майи своими.

Он делал то, что не позволил делать ей — смотрел. Нет, пожирал ее полуосмысленным взглядом — девушку, чья покорность выворачивала его наизнанку, заставляя заводиться все больше. Вынув, он позволил ей вздохнуть и продолжил едва ли не с более частыми фрикциями. Чувствуя, как там, в глубине, почти упирается в дыхательное горло, и едва сдерживая собственный энтузиазм, видя, как ямка между ее ключицами становится все глубже, как темные прядки падают ей на лицо, как лихорадочные пятна покрывают ее кожу от висков до сбившегося в гармошку топа. Детали оседали куда-то в шельф бессознательного, ничуть не сбивая его с привычного темпоритма.

Он то запрокидывал голову назад, щекоча лопатки кончиками голубых волос, то снова нависал над ней, пытаясь рассмотреть все, что позволяли лунные сумерки.

Ее вздрагивающие ноздри и темно-пунцовое кольцо губ, скользящее вверх или вниз.

Тонкую морщинку между бровей…

Хеллстрем был готов все бросить и зафиналить вполне традиционно, стаскивая ее штаны и забрасывая ноги Майи к себе на плечи: при мысли о том, что она позволит и это, потому что хочет его с таким же маниакальным упорством, как и он — ее, Саймон едва не превратился в фонтан. Да, он был готов капитулировать, — и его губы уже дрогнули в преддверии слов. Но все решила одна большая слеза, скатившаяся по ее щеке.

От этого зрелища его окончательно расплескало, без оглядки на то, насколько глубоко ему удалось втиснуться: даже кончая, он продолжал падать куда-то вглубь своей персональной пропасти, закусывая губу и почти упираясь лбом в оконное стекло прямо перед собой. Его будто выключило на несколько долгих секунд, прежде чем до мерцающего в полузабытьи сознания дошло, что надо бы вынуть.

Майя всерьез боялась, что этот пахнущий мускусом кляп будет последним, что ей довелось пробовать.

Вынув, Хеллстрем разжал и пальцы, отпуская ее руки. Краем глаза он увидел пару ярко-лиловых отметин на ее запястьях, с мрачным удовлетворением понимая, что его патовое положение там, в ее кабинете, отомщено здесь и сейчас.

Не дожидаясь, пока он слезет, Майя вытерла рот тыльной стороной ладони и хрипло закашлялась, все еще не открывая глаз. Чувствуя, как прохладные пальцы Саймона ласкающим движением касаются ее щеки, она покачала головой, будто пытаясь отказаться от этой его нежности.

— Не извиняйся. Все испортишь, — повторила она его собственные слова.

Несмотря на то, что это прозвучало вполне искренне, он не поверил.

— Дай, поцелую, — глухо отозвался он, оказываясь рядом, сгребая ее в охапку и в который раз чувствуя собственный горько-соленый привкус на ее губах. — Королевна моя…

Он знал, где болит. Уже через мгновение там были его вездесущие пальцы. А потом были несколько долгих минут, в течение которых Майя вспомнила все известные ей шведские ругательства. И даже парочку финских.

— Саймон… — она запнулась на полуслове, пряча лицо у него на груди, прижимаясь губами к его горячей коже и выдыхая. — Я тебя ненавижу…

Он усмехнулся, ничего не ответив. Потому что пульс под его пальцами там, внизу, говорил ему об обратном. На остальное Саймону Хеллстрему было плевать.

Он остался спать в ее постели, а она позволила ему раздеть ее, уложить рядом и даже напевать что-то смутно знакомое, пропуская скомканный бархат голоса сквозь прогретые сигаретным дымом горькие губы.

Майя не знала, что Саймон заснул только ближе к рассвету, уткнувшись лицом в ее макушку. Поэтому слабый жалобный визг дверного звонка разбудил только ее одну. Выпутавшись из объятий своего гостя, она сперва села на постели, а потом принялась лихорадочно соображать, какого черта происходит.

Чума?

Война?

Соседи снизу?

Идея о том, что это может быть Петер, пришла в ее голову самой последней. Значит, надо бы поторопиться, покуда он не надумал высадить дверь. Вытянув из комода свежую белую футболку, она натянула тонкий трикотаж на пахнущее сексом тело. Времени посмотреть на себя в зеркало у нее уже не было: сверкнув едва прикрытым задом, Майя юркнула в коридор, пробираясь к входной двери. Набросив цепочку, она осторожно выглянула, не сразу встречаясь взглядом с Петером Снорком, который присел на корточки, закуривая.

Его руки дрожали. В пальцах прыгал мобильный.

Майя нервно сглотнула, переступая босыми ногами.

— Привет, — глухо сказала она, понимая, что голос падает, а щеки заливает краска стыда. Легкий сквозняк щекотно прошелся по щиколоткам, вползая в квартиру, где сон все еще прятался по углам. — Ты… Ты здесь откуда вообще?

— Хороший вопрос, Майя. Ты пропала на два дня. Вот, решил проверить, появляешься ли ты дома, — он протянул ей свернутые в трубку газеты, явно вынутые из ее же собственного почтового ящика, но девушка рефлекторно отпрянула, будто испугавшись этого короткого жеста. — Да что с тобой происходит? Ты где была?

— Там меня уже нет. В клубе было слишком много дел, Петер. Мы же не договаривались встретиться сегодня, правда?

— Ну, как сказать… Сегодня день рождения мамы. Надеялся, что ты составишь мне компанию, — Петер попытался войти, но приметил цепочку, которую она так и не сбросила. Открытие было явно не из приятных. — Что-то новенькое… Впусти меня! Поговорить нормально нет желания?

Майя покачала головой отрицательно.

— У меня был трудный день, и я планировала спать до обеда.

— Давай обсудим, — настаивал Снорк, упираясь рукой в край дверного полотна и медленно отжимая его в сторону. — Что тебе стоит просто надеть что-то милое и съездить со мной?

— Что-то милое? — рассеянно переспросила она, невольно вспоминая свое злополучное красное платье тогда и полное отсутствие белья теперь. — Нет, Петер, нет…

— Это такой намек на то, что я зря притащился к тебе?

— Я не намекаю, я тебе прямо говорю, что хотела бы еще немного поспать, — Майя подумала о том, что понятия не имеет, насколько сейчас раннее или позднее утро. Отвоевав у Петера пару сантиметров дверного просвета, она попыталась захлопнуть дверь, но он вставил в стремительно закрывающийся просвет носок своего ботинка.

— Хочешь, я составлю тебе компанию?

То, что в исполнении Саймона будоражило ее, сейчас вызвало только тупой протест.

— Неа, не хочу. Я хочу выспаться, а не поднимать твой член. Честно.

— Майя…

Она приготовилась к серии аргументов, но увидела, что Петер смотрит чуть повыше ее головы, слегка меняясь в лице.

— Приятель, она же ясно тебе сказала, что ты здесь не в кассу. Двигай отсюда…

Хриплый голос Хеллстрема не померещился ей уже хотя бы потому, что Майя чувствовала прикосновение его твердой ладони у себя на животе. Вместо того чтобы повести себя логично, попросив мальчиков не ссориться, она просто откинулась назад, чувствуя, как подбородок Саймона уютно устраивается в ложбинке между ее плечом и шеей. Одно движение его пальцев — и край футболки ползет вверх, открывая и без того почти не прикрытые бедра Майи еще выше. Снорк оценил демонстрацию, засасывая бычок жадно, почти до фильтра.

— И что это за чувачок, малышка?

Этого обращения фрекен Нордин не слышала от него с выпускного, за теми редкими случаями, когда Петер был сильно пьян и, как следствие, сентиментален. Толку в такие моменты от него было чуть. Сейчас она отчетливо видела, что он возбужден и зол одновременно. Та же смесь, бурлящая в Саймоне, заводила и ее саму, но одноклассник вызывал в ней легкое отторжение. Притом, настолько очевидное, что оно, казалось, отпечаталось у нее на лице. Может быть, поэтому ответить пришлось Хеллстрему. Но сперва он оставил очередной засос на ее беззащитной шее.

— Мое имя тебе ни о чем не скажет. Остальное тебя не касается. Ты свалишь сам или тебе помочь?

— Для драки ты малость не одет, приятель…

— А ты позадирай меня еще — и я тебя как есть, голышом, оприходую.

Петер медленно встал, параллельно понимая, что потенциальный противник выше, как минимум, на полголовы. Почти не контролируя себя, Майя ласкающим движением прошлась по шершавой скуле Хеллстрема.

Это не было попыткой его успокоить. Скорее, наоборот.

— Уйди, Майя, — попросил ее Петер, делая характерный жест рукой в сторону.

Ничего не говоря, Саймон сбросил цепочку, аккуратно отодвигая хозяйку квартиры и с пугающей грацией хищника выскользнул в подъезд. Майя успела увидеть почти пустую бутылку виски в его руке, прежде чем он закрыл за собой дверь.

Она включила воображение, прислонившись к стене и даже не пытаясь выйти следом. Интуиция подсказывала: Хеллстрем примет на грудь остатки вискаря — для начала. Представив движения его кадыка, фрекен Нордин почувствовала себя крайне неуютно, чувствуя все ту же острую, припадочную нежность, граничащую с болезненным желанием принадлежать ему. Из состояния томной неги ее вывел резкий звук бьющегося стекла, когда пустая бутылка в уверенной руке Саймона превратилась в опасный цветок. Наверняка соседи тоже услышали, но никто из них не вышел на лестничную клетку. Старички и старушки — это вчерашние бунтари, выродившиеся до вуайеристов, привычно подглядывающих в дверные глазки, жадных до чужой жизни и ее пошлых подробностей.

Черт с ним, осколки она потом уберет.

Майя знала Петера достаточно хорошо, чтобы понимать: инстинкт самосохранения возьмет верх — и он сбежит по лестнице вниз раньше, чем Саймон расчертит его бутылочной «розочкой». Вопрос лишь в том, что сильнее врежется в податливый пластилин его памяти: татуированная рука с угрожающим осколком или изрядных размеров болт — не чета его собственному. При мысли о том, что болт этот наверняка эрегирован, девушка закусила губу, рефлекторно натягивая футболку на колени.

Хеллстрем вернулся после недолгой возни. Вернулся победителем, несмотря на сбитые костяшки пальцев на правой руке и отчетливое прихрамывание: на светлом полу оставался смазанный кровавый след. Хрупкий, но опасный стеклянный цветок и вправду был при нем.

Его член действительно стоял, а взгляд был совершенно диким. Сейчас Грешник выглядел довольно опасным, но Майя молча обняла его за пояс.

— Скажи мне то, что я хочу услышать. И быстро, — отозвался Саймон.

— Психопатина ты конченый, вот что. Но ты охуенный, Симме… — она сказала только то, что думала в этот момент. Подумав немного, она подняла голову и лизнула его колючую щеку — медленно, с оттяжкой, ничуть не думая о том, что прямо сейчас он может легко расписать весь ее левый бок кровавым узором.

Видя улыбку, криво задравшую уголок его губ кверху, она поняла, что ей повезло в очередной раз угадать его настроение. Свободной рукой Хеллстрем легонько сжал ее ягодицу, притягивая Майю ближе, упираясь в ее живот дулом своего внушительного орудия.

— Цени.

— Пойдем в ванную. Я займусь твоей ногой…

Ничего не ответив, он аккуратно положил свое импровизированное оружие на маленький столик у двери, на котором Майя обычно держала неоплаченные счета. Выдохнув, она позволила ему на себя опереться, надеясь, что если осколок и попал в его стопу, то не прошел слишком глубоко. Немного зная Саймона Хеллстрема, она не хотела бы заниматься сексом в воде, окрашенной кровью, даже если она будет его собственной.

Но до этого дело и не дошло: он молча смотрел сверху, как она промывает узкий просвет пореза хлоргексидином, потом — как заклеивает его рану пластырем. Закончив возню, Майя выпрямилась, не вставая с колен, прижимаясь щекой к его горячему животу и проходя прохладными ладонями по твердой задней поверхности его длинных ног.

— Чего ты хочешь, Симме? — она понимала, что колкое, словно газировка, напряжение уже покинуло его сознание, но не тело. — Просто скажи — я сделаю.

— Спасибо. Согрей мне постель, Майя…

В его спокойном голосе не было и тени рвения, с которым его член тыкался между ее грудей. Подняв голову, Майя посмотрела на Саймона, стараясь не выглядеть слишком разочарованной. Она почти хотела отсосать ему здесь, в своей собственной маленькой ванной, упираясь коленями в облезлый коврик. Она была готова облизывать его всего — от кончиков его по-детски коротких пальцев на ногах до темных бровей, испытывая что-то среднее между сильным желанием и легким благоговением.

Очень даже хотела.

— Может быть… — но Хеллстрем просто приложил палец к ее губам, склоняя голову набок и ухмыляясь.

— Я кому сказал уебывать в спальню? Встала и ушла. Я сам…

Ей не хотелось подглядывать там, у двери, когда двое парней, в разной степени бывшие ее собственными, собирались подраться. Но сейчас… Сейчас фрекен Нордин была готова подсматривать, чувствуя себя нашкодившей школьницей, прекрасно понимающей, что остаться ей никто не позволит. Уже забираясь под одеяло, она не могла отвязаться от яркой картинки: присевший на край ванны передергивающий Саймон, расписывающий вязкими плевками спермы светлые изразцы настенной кафельной плитки…

Майя ничего не сказала, когда он вернулся. Сейчас, когда чувствовать тяжесть внизу живота было совсем естественно, она отчетливо ощущала еще и тяжелый комок обиды, подступающей к горлу. Но как только герр Хеллстрем устроился рядом, чуть подминая ее под себя, вклиниваясь бедром между ее бедер, она выдохнула, закрывая глаза.

Под таким одеялом и полдень казался полночью.

Он разбудил ее ближе к вечеру, когда солнечный свет уже оседал золотистой пыльцой на неясных очертаниях знакомой комнаты. Мягко толкнув Майю в щеку носом, Саймон на мгновение вжался губами в уголок ее рта. Разломив надвое муторный сон, девушка посмотрела на него из-под тяжелых век, сухо сглатывая.

— Что… — начала было она, прихватывая его рукой за затылок, но Хеллстрем сбросил захват, улыбаясь. Что-то в его взгляде насторожило ее: улыбка не отражалась в глазах, и темное чувство тревоги прогнало остатки ее сонливости. — Что, Симме?

Он был полностью одет, включая куртку. Майя не видела, но могла себе представить даже его белые носки, один из которых немного испачкан сукровицей от недавнего пореза.

— Закрой за мной дверь, ладно? Мне пора.

Он прекрасно знал, что дверь этой маленькой квартирки захлопывается. Английский замок, который можно легко открыть заколкой — долго ли, умеючи? Саймон мог уйти тихо, как вор, но он захотел попрощаться. От этого было сладко.

И больно.

Невысказанное твердыми пальцами давило на ее хрупкое горло, но Майя улыбалась в ответ. Лихорадочно соображая, как много она не успела. Сказать, сделать и ощутить…

Она понимала, что вопросы и возражения бесполезны. Майя Нордин чувствовала, как он уходит — так же отчетливо, как и недавнее прикосновение его губ.

Ей было жаль. Но она послушно села, а потом и встала, чтобы пройтись с ним до двери.

Ее персональная зеленая миля.

Он не обернулся, стоя на пороге.

— Я позвоню, — сказал он. Майя закусила губу, чтобы не выдать себя даже неосторожным вздохом.

Она никогда не давала ему своего номера, чтобы он мог позвонить.

Ей хотелось, чтобы разразилась гроза — та первая, весенняя гроза, после которой природа будто просыпается, возвращаясь к жизни снова. Вместо этого был долгий закат в красном, предвещающий ветреный день на завтра.

А потом пришла боль — ожидаемая, но все равно слишком резкая, будто низ живота вскрыли пилой. Унимая кровавый поток, ворвавшийся в свое ежемесячное русло, Майя не думала ни о чем: ее собственная гроза бушевала внутри, будто Саймон ушел сразу и отовсюду, не оставив ей даже воспоминаний.

«Дурная кровь», — так говорила Бригитта.

Сейчас, вместе с этой дурной кровью изнутри наружу рвались еще и никому не нужные чувства. Майя плакала, скрючившись на диване, чувствуя себя одновременно умирающей и больше, чем живой.

«Все к лучшему, даже эта тоска», — подумалось ей.

Телефон, лежащий на столе, не издавал ни единого звука.