Я же твоя дочь

Светлана Низова, 2022

Родить ребенка и стать матерью – совсем не одно и то же. Катя знает это не понаслышке: взрослеть под влиянием психически нездорового родителя – навсегда тяжело и безвозвратно печально. Любовь, боль, ненависть, принятие и многое другое предстоит пережить главной героине, которая даже спустя десятилетия внутри осталась той маленькой, позабытой и недолюбленной девочкой. Как научиться прощать, когда уже пора прощаться? Комментарий Редакции: Во всех смыслах настоящий роман про невзрослеющую боль и сильную душевную травму, которая кровоточит на протяжении всей жизни. И все же, это – роман-исцеление, который позволит взглянуть свежим взглядом на затянувшиеся рубцы.

Многие женщины почему-то думают, что родить ребенка и стать матерью — одно и то же. С тем же успехом можно было бы сказать, что одно и то же — иметь рояль и быть пианистом.

Сэм Харрис

Глава 1

Неуютное серое здание на окраине города было унылым и непримечательным. Высокое, с ржавыми воротами, асфальтированной дорожкой, сквозь которую пробивались в трещины ростки одуванчиков. Навигатор на приборной панели механическим голосом сообщил, что я прибыла к месту назначения. Больше всего на свете мне хотелось бы прибыть куда угодно, кроме этого серого здания. Вывеска «Психоневрологический интернат» не давала надежды на приятное проведение времени. Хотелось трусливо развернуться, но я решительно паркую свой блестящий новый автомобиль на куске ровного асфальта и выхожу. Вот бы внутри чувствовать себя так же комфортно и уверенно, как и внешне!

Пока иду по разбитой дорожке, покрытой остатками мартовских луж, ругаю себя за свое стремление выглядеть успешно — острые шпильки очень неустойчивы. Кому здесь что доказывать собиралась? И тут же отвечаю — себе.

Охраны или каких-то сотрудников, препятствующих моему передвижению, нет. Вижу центральный вход и поднимаюсь по цементным лесенкам.

Внутри большой просторный холл, видно недавно после ремонта. За чем-то похожим на стойку администратора сидит женщина средних лет и сосредоточенно перебирает пряжу.

— Здравствуйте. Мне звонили пару дней назад. — говорю я, она не отрывается от пряжи. — Мне нужно проведать вашу пациентку.

— Вы к кому? — женщина наконец поднимает на меня взгляд.

— Антонина Федорова у вас же находится?

Женщина лениво щелкает мышкой.

— Тонька? Есть такая. А вы ей кто?

— Я ей дочь. — вздыхаю я, чувствуя, как остатки решимости меня покидают.

— Не знала, что у нее есть дочь. — женщина пристально вцепляется в меня взглядом.

— Она тоже не знала, все тридцать пять лет. — усмехаюсь я. — Так можно с ней пообщаться?

— Людка. — женщина окликает медсестру, которая пробегала мимо. — Проводи девушку в комнату посещений. К Тоньке, дочь.

Энергичная девушка на тонких шпильках жестом показывает следовать за ней. Мысленно восхищаюсь ее скорости передвижения на таких каблуках.

Чем глубже мы продвигаемся в здание, тем больше становится понятно, что денег выделили только на ремонт холла. Возможно, выделили и больше, но тех, что не украли, хватило только на часть отделки. Коридоры с вздувшимся линолеумом и зеленовато-мерзкой краской на стенах. В окнах гуляет сквозняк, непроизвольно подрагиваю от ветра, хотя может и от волнения.

Комната для посещений выглядит так же прилично, как и холл: уютные диваны, столики, небольшой телевизор, даже чай и вазочка с конфетами.

— Вы посидите тут, я скажу кому-нибудь ее привести. — бросает торопливо медсестра и мчится дальше, быстро стуча шпильками.

С каждой минутой волнение и ком в горле нарастает, сжимаю в кармане пачку сигарет, обещаю разрешить себе выкурить сразу две, если переживу сегодняшнюю встречу. Тут же упрекаю мысленно, что создаю драму на пустом месте. Хотя, мать в сумасшедшем доме — это разве не повод для драмы?

Немного приоткрывается дверь, я мысленно готовлюсь, но это всего лишь приятный мужчина средних лет.

— Здравствуйте, я психолог. Меня зовут Виктор Николаевич.

— Екатерина. Катя. Да, в общем, как хотите.

Виктор Николаевич присаживается рядом и типичным «понимающим» взглядом психолога начинает меня сверлить.

— Что-то мне не нравится ваш настрой, девушка.

— Поверьте, мне тоже.

— Вы уверены, что хотите потревожить нашу пациентку?

— У вас проверка что ли скоро? Вы так стараетесь, как будто вам не все равно. — излишне агрессивно говорю я.

— Представьте, мне не все равно. Вы приехали-уехали, а мы потом неделями успокаиваем пациентов.

В глубине души я понадеялась, что встретиться с матерью сегодня не получится.

— Вы позволите мне поприсутствовать? — вопрос исключительно формальный. Киваю психологу, просто чтобы не вступать в диалог.

На этот раз дверь открывается широко, и пожилая медсестра толкает вперед инвалидную коляску со сгорбленной фигурой. У меня перехватывает дыхание. Мы не виделись несколько лет, с похорон бабушки, но увидеть подобное я была не готова: жидкие поникшие волосы, дрожащие руки, сжимающие какого-то нелепого пластикового пупса, тощие колени торчат из-под клетчатого пледа.

— Эээ… Привет. — говорю я, глядя куда-то мимо. В ответ тишина. — Вот приехала, мне недавно сообщили.

Снова тишина.

— Вы подойдите, обнимите мать. — говорит мне психолог.

— Мы так пообщаемся. — резко огрызаюсь, не понимая причину агрессии. Но подхожу чуть ближе. — Красивая у тебя кукла. Как ее зовут?

— Катя. — слышу я в ответ приглушенный голос. Ну кто бы сомневался, конечно ее зовут Катя.

Пожилая медсестра смотрит на меня осуждающе, психолог кивает, как будто все понимает. Я сдержанно похлопываю мать по костлявому колену, бормочу еще пару нелепых фраз: у меня все хорошо, не волнуйся. Как будто бы она когда-то волновалась! На этом слышу голос психолога, что для первого раза достаточно. Не могу с ним не согласиться.

Медсестра увозит коляску, я говорю что-то про обязательную скорую встречу и, когда захлопывается дверь, падаю на диван и закрываю глаза.

— Хотите поговорить? — снова этот понимающий голос Виктора Николаевича.

— Спасибо, уже лет десять говорю с вашими коллегами, наговорилась.

— Судя по вашей реакции, не очень успешно.

— Успешно, просто не ожидала, что все так плачевно. Но спасибо, что предложили. — возвращаюсь в привычный образ успешной бизнеследи. — Вот так живешь-живешь, и тебе вдруг показывают главный страх твоей жизни…

— Вы боитесь сойти с ума?

— А вы нет?

— Нет. Наши пациенты мыслят иначе, они не знают о том, что с ними происходит. Изменения мозга уже настолько плачевны. Вам интересно что с вашей матерью, как она к нам попала?

— Я бы ознакомилась. — вежливо говорю я, хотя единственное, что меня сейчас интересовало бы — это бокал хорошего виски.

— Пойдемте в мой кабинет.

Мы поднимаемся на скрипучем лифте пару этажей и оказываемся в кабинете психолога. И снова меня удивляет, как фрагментарно делался ремонт в этом здании. Страшный старый лифт привез меня в помещение, оборудованное по последнему слову техники — проектор, монитор, интерактивные доски, мягкие пуфики, столики с кинетическим песком. Хотя по цветовой гамме и обилию игрушек больше напоминало кабинет детского психолога.

— Присаживайтесь. — Виктор Николаевич указывает мне на розовый пуфик. Я представляю, как нелепо в нем распластаюсь и сажусь на обычный стул рядом. — Любите дискомфорт?

— Давайте к делу. — коротко говорю я.

— Как скажете. — он включает компьютер и надевает стильные очки в толстой оправе. — Ваша мама поступила к нам около двух лет назад по настойчивым обращениям ваших родственников. Диагноз тут очевиден — шизотипическое расстройство личности, но не могу сделать окончательный вывод. Иногда она настолько в себе, что у меня возникает ощущение, словно общаюсь с абсолютно здоровым человеком. Про вас она нам рассказала буквально несколько дней назад. Пришла ко мне в кабинет…

— Она же в коляске. — перебиваю я.

— Чаще нет. Ходить она может, только не хочет. Ей нравится, когда с ней как с больной возятся.

Я киваю, потому что прекрасно понимаю, о чем он говорит.

— Пришла ко мне в кабинет, говорит, что хочет позвонить дочери. Я сначала подумал, что бред. За два года ни слова. Но назвала четко номер телефона, ваше имя, даже адрес. Я попросил медсестер связаться с вашими родственниками, они подтвердили. Только не разобрался почему они вам сразу не сообщили.

— Мы не общаемся с похорон бабушки, им не понравилось как поделили наследство.

— Не в их пользу?

— Не в их. — киваю я. В процессе диалога агрессия спала, и я уже не кидалась как волчица на каждое слово в свой адрес.

— Судя по вашему состоянию, отношения с матерью у вас сложные.

— Это очень мягко сказано. Я все время думаю о той девочке, о той Кате, которой не позволили нормально развиваться, которую любили и принимали, пока она была как та кукла, молчаливая и спокойная. А когда обнаружилось, что Катя тоже человек — любить и принимать перестали. Да, я понимаю, что бесконечно переживать детские травмы для взрослой женщины уже не актуально, и, если бы не они, может не получилось такой Кати как сейчас.

— Успешной бизнеследи?

— Для тех условий, в которых прошло мое детство, сложно представить даже одну десятую того, чего я добилась. Я пойду, спасибо за беседу. Но я еще заеду, через пару дней. Позвоните мне если она будет в себе.

— Катя, последний вопрос. Как вы относитесь к своей матери?

— Я пойду. Спасибо еще раз.

Выхожу из кабинета, ощущаю небольшое облегчение. Неистово курить больше не хочется. Жуткого скрипучего лифта решаю избежать и отправляюсь на поиски лесенки. К счастью, она обнаруживается в конце коридора. На последнем пролете натыкаюсь на ту же медсестру на тонких шпильках. Она, чуть приоткрыв створку окна, быстро затягивается сигаретой.

Встаю рядом, достаю пачку.

— Как с мамой пообщались? — не вдаваясь в чувство такта спрашивает она.

— Хорошо. — щелкаю зажигалкой. — Насколько это было возможно.

— Понимаю. Ну вы почаще приезжайте, она иногда в себе. — девушка выкидывает окурок в створку и разворачивается, чтобы уйти.

— Подождите. Люда, да?

— Да.

— Вот возьмите. — аккуратно кладу в ее карман пару крупных купюр. — Пожалуйста, позаботьтесь о ней, причешите, переоденьте. Я буду очень благодарна. — после этих слов кладу ей в карман еще купюру.

— Не волнуйтесь. Причешу так, что вы даже не узнаете.

— Спасибо. — тоже выкидываю окурок и выхожу на воздух. Все-таки хороший март в этом году, теплый, свежий. Люблю раннюю весну.

На углу здания вижу маленькую пристройку с куполочком, видимо местный храм. Секунду колеблюсь, но все-таки иду в машину.

Моя малышка приветливо замигала фарами с одного нажатия на брелок и заурчала двигателем, едва я повернула ключ. Разве может быть что-то лучше новой машины!

Я нежно погладила кожаную обшивку и достала из пачки сигарету. Обещала же разрешить себе две. Но зажигалку доставать уже не было желания, я чувствовала, как внутри меня плачет маленькая Катюша, та самая девочка, которую не любила родная мать и которая не любила себя сама.

— Может пора уже пережить и отпустить? — спросила внутри меня маленькая Катюша и я разрешила некоторым воспоминаниям вернуться ко мне в голову.