Усмешка тьмы

Рэмси Кэмпбелл, 2007

Саймон – бывший кинокритик, человек без работы, перспектив и профессии, так как журнал, где он был главным редактором, признали виновным в клевете. Когда Саймон получает предложение от университета написать книгу о забытом актере эпохи немого кино, он хватается за последнюю возможность спасти свою карьеру. Тем более материал интересный: Табби Теккерей – клоун, на чьих представлениях, по слухам, люди буквально умирали от смеха. Комик, чьи фильмы, которые некогда ставили вровень с творениями Чарли Чаплина и Бастера Китона, исчезли практически без следа, как будто их специально постарались уничтожить. Саймон начинает по крупицам собирать информацию в закрытых архивах, на странных цирковых представлениях и даже на порностудии, но чем дальше продвигается в исследовании, тем больше его жизнь превращается в жуткий кошмар, из которого словно нет выхода… Ведь Табби забыли не просто так, а его наследие связано с чем-то, что гораздо древнее кинематографа, чем-то невероятно опасным и безумным.

3: Предложение

Покончив с бутылками и захлопнув стеклянную дверь холодильника, я расправляю плечи — смысла прятаться все равно уже нет. Водитель натыкается на меня взглядом — и забирается обратно в «вольво». Машина задом отъезжает от насосов, будто пытается покинуть мое поле зрения, удаляется за край бензоколоночного окна… И когда я уже почти уверен в том, что спасен, водитель решительно шагает к дверям из-за угла здания, от парковки.

Водитель этот — Кирк Питчек, мой бывший преподаватель-киновед.

Его румяное лицо кажется еще длиннее, чем у оставшегося в моей памяти образа — как будто косматая шевелюра и черная борода, закрывающая почти всю нижнюю часть лица, растянули его двумя магнитами. Он одет во все черное — водолазку, брюки, кожаную куртку, перчатки. Поняв, что дверь заперта, он прислоняется к стеклу.

— Саймон? — спрашивает он, и я скорее читаю свое имя по губам, чем слышу. — Можно к тебе?

Мистеру Хану, если тот вздумает проверить записи с камер видеонаблюдения, такая моя выходка не придется по душе, и я борюсь с искушением воспользоваться этим предлогом, чтоб не впустить Питчека сюда. Ветер треплет его волосы, и я могу представить, какой холод сейчас гуляет по его незащищенной шее. Проблема в том, что я не смогу не впустить его, каким бы нелепым ни получился наш дальнейший разговор. Я отпираю дверь, и он протягивает мне мягкую холодную ладонь:

— Извини, что отрываю от дел. Мне сказали, что тебя можно сыскать здесь.

Хм, здорово, тогда моя репутация пала еще ниже, чем мне думалось раньше.

— И кто же вам сказал?

— Джо — или Джоуи, не помню точно. — Он ждет, пока я закрою дверь, затем скрещивает руки и смотрит на меня. — Что ты здесь делаешь, Саймон?

— Давайте назовем это так — отдыхаю.

— С точки зрения актерской игры ты сейчас довольно убедителен, не спорю. Но ты хоть понимаешь, куда катишься? — Такой же дотошно, преподавательски настойчивый, как и всегда. Из-за этого его любили далеко не все. Из-за этого я его сейчас ненавижу. — Не знаю, говорил ли я тебе, но ты написал лучшую дипломную работу из всех, какие мне только доводилось оценивать.

— Ну спасибо, — отвечаю я. Плохо закрепленная в лотке бутылка заваливается и катается туда-сюда, будто напоминая мне о том, что неплохо бы и работой заняться. — Большое вам человеческое спасибо.

— До сих пор помню, какое мощное вступление. Я прочитал его некоторым моим коллегам — как раз тот пассаж, где ты говоришь, что старый добрый Полонски^[2] — величайший кинорежиссер со времен Орсона Уэллса, и почти все решили, что речь идет о Романе Полански. Не могу вообразить себе более показательный случай утраты репутации.

— Может, именно это — показательная утрата — происходит сейчас со мной.

— Нет твоей вины в том, что твой журнал впутался в тяжбу, — взгляд Питчека падает на глянцевые ряды порнографических журналов на самой верхней полке. — Разве не лучше было бы тебе писать, а не торговать вот этим вот?

— Если у вас на уме есть хоть какой-нибудь редактор, которому можно меня порекомендовать, я был бы вам дьявольски признателен.

— Не уверен, что мне удастся убедить кого-нибудь взять тебя.

Я ставлю еще одну бутылку в холодильный шкаф, но даже повернувшись к нему спиной, не могу скрыть горечи:

— Ну тогда я лучше займусь тем делом, за которое мне хоть что-то платят.

— Могу я отнять у тебя буквально несколько минут?

Захлопнув шкаф, я внимательно-внимательно смотрю на Питчека.

— Забирайте хоть все.

— Вот, это уже больше похоже на моего старого ученика. — Он тянет себя за бороду, будто проверяя, не фальшивая ли она, потом говорит: — Слышал что-нибудь о завещании Тикелла? Чарльз Стэнли Тикелл, один из наших студентов межвоенного периода. Подлинный рыцарь искусства, законченный книжный червь — сдается мне, самым большим «ужасом войны» для него были разбомбленные библиотеки. От него университету теперь перейдет много денег. Вот только он четко оговорил их использование — мы должны издавать на них книги.

— Разве этим уже не занимаются?

— Занимаются, да не так, как ему нравится. Нужны книги об искусстве прошлого века. Разумеется, и про кино — в том числе. Меня спросили, может ли кто-нибудь из моих студентов заняться написанием такой книги, и ты, наверное, уже понял, чье имя я упомянул сразу же. Вот почему нет смысла водить тебя по редакторам. Если нам будет по плечу это дело — а я на все сто процентов уверен, что оно нам по плечу, — твое имя останется в анналах.

Мне — и такую ответственность? Слишком круто, чтобы быть правдой. Тут я отчетливо понимаю, что не имею права сейчас мешкать.

— Знаете, вообще я прикидывал кое-какие идейки для книг.

— Какие же?

— Ну… «Конец фильма». Про самые последние работы известных режиссеров того времени, ну и про то, что мы можем в целом узнать о кино, смотря их. «Умираю — хочу эту роль» — про постановку сцен смерти персонажей, понятное дело. «Мы в кадре» — про то, как кино вторгается в нашу повседневную жизнь столь активно, что мы иногда не видим границ между вымыслом и реальностью. Ну, или что-нибудь о ремейках и плагиате в кино. Можно назвать «Где-то мы это уже видели».

Далее пришлось импровизировать — ибо Кирк смотрит на меня слегка разочарованно. Ты можешь круче, говорит этот его взгляд.

— Может, про дубляж, — говорю я в некотором отчаянии. — Я могу брать интервью у актеров озвучки. А название… название будет «Они говорят за себя». О, а как насчет книги о фильмах, которые были запланированы, но так и не сняты? Вы знаете, что «Призрака оперы» студия «Хаммер» делала совместно с Гербертом Ломом — с прицелом на Кэри Гранта в главной роли? А Хичкок почти снял «Счастливчика Джима». Кто знает, сколько всего неснятого лежит по полкам — а то ведь, если покопаться, такое можно найти!..

— И лучший копатель, какого мы только можем себе позволить, — ты, Саймон, — говорит Кирк Питчек, поглаживая бороду. — Но сейчас нам желательнее получить быстрый результат. Думаю, тебе нужно опубликовать свою диссертацию.

Я уже открываю рот, чтобы начать громко восторгаться, но потом расчет берет верх.

— То есть мне за нее заплатят?

— Хорошо заплатят — если сможешь пересмотреть ее настолько, чтобы она выглядела как новая работа. Могу я предложить?..

— Конечно. Вы мой редактор.

— Если сможешь сделать ее интереснее — рули в этом направлении. Я не говорю, что твоя работа скучна в том виде, в каком она есть, но чем большую аудиторию мы сможем охватить, тем лучше. Углубись — там, где материала достаточно для углубления. Я бы с удовольствием почитал побольше о… как там звали того комика времен немого кино, вымаранного из всех архивов?

— Табби Теккерей. О нем почти ничего не известно.

— Именно. Ты здорово о нем написал — особенно об этой путанице с Роско Арбаклом^[3]. На него ополчились только из-за того, что он был слишком уж похож на Толстячка, если я правильно помню. О нем должна быть как минимум отдельная глава.

— Не думаю, что смогу найти больше, чем уже найдено.

— Ты должен. Любые расходы на исследования — не вопрос, мистер Тикелл покроет их.

— Вот даже как! — Я стараюсь не выглядеть побирушкой, но не выходит. — А аванс есть?

— Увидишь его сразу же, как только контракт будет подписан. Как насчет десяти тысяч сразу и еще двадцати после выхода книги?

Больше, чем я скопил бы за два года, вкалывая на нынешней работе.

— Думаю, мне стоит сказать вам огромное спасибо…

— За следующую твою книгу мы, быть может, сумеем увеличить гонорар, — говорит Кирк, похоже, немного опечаленный проступающим у меня на лице щенячьим восторгом. — Но, как говорится, не кажи гоп. Дай мне свой емэйл, и завтра я вышлю тебе договор.

Он изымает ручку и блокнот из внутреннего кармана пальто. Десятки курчавых волос на его запястье топорщатся, когда он снимает перчатку.

— Давайте сам напишу, — беру у него ручку и старательно вывожу на чистом листке [e-mail]. — И да, стоит ли мне брать псевдоним?

— Определенно не стоит. Подумай о восстановлении доброго имени. Посмотрим, как оно пойдет.

— Посмотрим.

«Триумф» паркуется рядом с колонкой. Водитель, конечно же, плюет от всей души на знак, уведомляющий о том, что сначала нужно заплатить. Он машет мне насадкой шланга, и я иду включать насос.

— Не смею более отвлекать, — говорит Кирк и протягивает мне руку через прилавок, устеленный стареющими газетами. Мы обмениваемся на прощание понимающими улыбками. Потом, отвернувшись от водителя «триумфа», я и вовсе скалюсь в тридцать два довольных зуба. Эта смена точно пройдет в радужных тонах, и сейчас я сожалею только об одном — что уже слишком поздно звонить Натали и делиться радостью. Но до завтрашнего дня уже не так долго.

Возможно, это будет первый день моей новой — настоящей — жизни.

Примечания

2

Абрахам Полонски (1910–1999) — американский кинорежиссер и сценарист. На родине был преследуем за коммунистические убеждения. Его режиссерский дебют, фильм «Силы зла» (Force of Evil, 1948) не снискал успеха в США, но был признан шедевром в Англии.

3

Роско К. Арбакл по прозвищу Толстячок (1887–1933) — американский актер немого кино, комедиант, режиссер и сценарист.