Усмешка тьмы

Рэмси Кэмпбелл, 2007

Саймон – бывший кинокритик, человек без работы, перспектив и профессии, так как журнал, где он был главным редактором, признали виновным в клевете. Когда Саймон получает предложение от университета написать книгу о забытом актере эпохи немого кино, он хватается за последнюю возможность спасти свою карьеру. Тем более материал интересный: Табби Теккерей – клоун, на чьих представлениях, по слухам, люди буквально умирали от смеха. Комик, чьи фильмы, которые некогда ставили вровень с творениями Чарли Чаплина и Бастера Китона, исчезли практически без следа, как будто их специально постарались уничтожить. Саймон начинает по крупицам собирать информацию в закрытых архивах, на странных цирковых представлениях и даже на порностудии, но чем дальше продвигается в исследовании, тем больше его жизнь превращается в жуткий кошмар, из которого словно нет выхода… Ведь Табби забыли не просто так, а его наследие связано с чем-то, что гораздо древнее кинематографа, чем-то невероятно опасным и безумным.

4: Списки

Табби Теккерей

Дата /место рождения: 1880?/Англия

Дата смерти (подробно):?

Биография: Теккерей Лэйн начал карьеру в Инглиш-мьюзик-холле. После… (показать больше)

Фильмография

Актер:

1. Пусть себе смеются (1928) (в титрах не указан) — водитель

2. Табби говорит правду (1920, не выпущено)

3. Табби на трех колесах (1919)

Я сразу понял — что-то здесь не так, и виной тому явно не «Интернет Муви Датабейз». Листая список до конца, я старался не обращать внимания на типа за соседним компьютером, мурлыкавшего себе под нос мотивчик в несколько нот, вполне подходящий для фортепианного аккомпанемента в сцене погони в немом кино.

4. Табби скалит зубы (1919)

5. Табби и его выводок (1919)

6. Табби против телефонисток (1919)

7. Табби становится черепахой (1918)

8. Табби в поезде (1918)

9. Табби и ужасные тройняшки (1918)

10. Табби играет в теннис (1917)

11. Табби за чашечкой чая (1917)

12. Табби сплетничает (1917)

13. Табби ест торт (1916)

14. Табби читает мысли (1916)

15. Табби смотрит в телескоп (1916)

16. Табби и мишурное деревце (1915)

17. Троянский конь Табби (1915)

18. Табби и полные штаны проблем (1915)

19. Табби буянит (1915)

20. Табби принаряжается (1914)

21. Табби — тролль (1914)

22. Табби пробует двадцатый век на зубок (1914)

23. Смеха ради (1914) — аптекарь Аполлинериус

24. Лучшее лекарство (1914) — фармацевт Фолли

Сценарист:

1. Пусть себе смеются (1928) (в титрах не указан)

Архивные материалы:

1. Золотой век юмора (1985)

Кнопка «Биография» на боковой панели дает мне ссылку на Surréalistes Malgré Eux (издательство Nouvelle Anne, 1971). Вот и все, и в каком-то смысле этого более чем достаточно — потому как все даты в списке неверные.

Что бы ни положило конец карьере Табби — это никак не мог быть скандал с Роско Арбаклом. Вечеринка, на которой умерла Вирджиния Рапп — и в смерти которой потом обвинили Толстячка, — имела место в День труда 1921-го, год спустя после последней роли Табби в кино.

И с чего это я решил, что Табби и Арбакл связаны? Откуда я вообще это взял — из Интернета или из какой-то книги в читальном зале Британского киноинститута? По сути, это не так уж важно, но меня вдруг раздражает собственная короткая память. Я жму на биографию, чтобы прочитать побольше. Не знаю, что уж такого с ним случилось — быть может, он настолько отъелся, что сцена однажды провалилась под ним, или слишком много (и непристойно) шутил про телескопы и пироги, а может, дело было в том, что все названия его фильмов были слишком тупые даже для начала двадцатого века… Что угодно могло быть причиной этого забвения, потому что ссылка на биографию не работала. Плюнув на нее, я отправился ловить Теккерея Лэйна в Интернете.

Оказалось, что Теккерей-лэйн — это целых две улицы в Англии. А еще это имя носил профессор средневековой истории, чьи работы хранились в Манчестерском университете. А вот ссылку на комика эпохи немых фильмов с таким именем я найти не смог. Поиск Табби Теккерея не дал никаких результатов, в каталоге библиотеки о нем тоже ничего не знали. Институтская сводная информационная база киноиндустрии содержала список его фильмов, а в Национальном архиве кино — и телефильмов не упоминался ни один из них. Даже «Золотой век юмора».

Я не сдерживаю стон разочарования — который, очевидно, привлекает внимание моего певучего соседа. Тот отлипает от своего монитора и тянется заглянуть мне через плечо. Когда я обращаюсь к нему лицом, солнечный свет, льющийся из ближайшего окна, ослепляет меня. Его лицо вдруг кажется мне каким-то неестественно бледным и неестественно раздутым. Быть может, все дело в том, что нас с ним разделяет от силы пара дюймов. Пока я хлопаю глазами, как вытащенный из норки крот, этот тип встает и шмыгает куда-то за стеллаж с книгами. Мне же ничего иного не остается, кроме как топать на абонемент. Экран над столом оповещает, что книга под названием «Тихие тайны» уже принесена из хранилища и дожидается читателя по фамилии Мур.

— Нашли что искали? — осведомилась у меня библиотекарь.

— Честно говоря, рассчитывал на большее.

Она склоняет голову, на ее губах играет легкая вопрошающая улыбка.

— А вы о Табби Теккерее, часом, не слышали? — бросаю я пробный камень.

— Имя знакомое, — она задумывается. Покачивает головой, становясь серьезнее. — Нет, похоже, я подумала о ком-то другом. О нужном вам Табби я вряд ли слышала.

— А кое-кто — слышал!

Я оборачиваюсь — но не могу определить, кто это сказал. Все читающие сидят молча, со склоненными головами. На слух я даже не смог бы прикинуть расстояние до говорившего.

— А это что было? — спрашиваю я у библиотекаря.

— Простите? Я сказала, что…

— Не вы. Кто-то другой.

Она явно недоумевает.

— Ну, кто-то сейчас сказал, — бормочу я, несколько сбитый с толку.

— Простите, но я ничего не слышала.

Но как она могла не слышать — говорили ведь громко!

— Прошу прощения, — заранее извиняюсь я и обращаюсь к читальному залу лицом. — Так кто тут знает что-то о Табби Теккерее? — почти кричу я.

Недоуменное молчание. Мне что, упомянуть еще и то, что он был комиком?

А может быть, тот самый тип, что сидел рядом со мной, и сказал это? За стеллажами было, похоже, пусто. Видимо, он бросил свои слова на прощание, уже у дверей.

Я выбегаю наружу, в оживленный гомон Стивен-стрит. Никого и близко похожего на того мужчину не просматривается до самой Тоттенхэм-Корт-роуд. Такого было бы сложно не узнать — комплекция весьма внушительная.

Перестав пялиться на спешащих к обеду клерков, я нетвердым шагом иду следом за ними. Так мне будет проще — и быстрее — добраться до Натали.

Сворачиваю за угол. Где-то на ветру хлопает порвавшийся навес — звучит, будто чьи-то шаги, большие такие, абсурдно длинные шаги, настигающие меня. Спасаюсь через Оксфорд-стрит, вышагивая позади автобуса, полного детей с размалеванными лицами, прохожу украдкой сквозь парад ранних рождественских покупателей к Сохо-сквер. В парке, под темными облаками, наливающимися вот-вот готовым пролиться дождем, какой-то мужчина в мешковатой одежде без единого звука разевает рот, словно разговаривает сам с собой.

Ресторанчик «Ограниченный выбор» — прямо через площадь от меня, рядом с офисами киноцензоров. От него три шага до бара, украшенного фотографиями деятелей кино, имевших проблемы с цензурой. Есть там и постер Кена Рассела с автографом, и плакат с жирной моськой Майкла Виннера. Стены обшиты панелями из темного дерева. Натали сидит за столиком в полукруглой беседке, и над ее головой горят буквы «ЖИЗНЬ — ЭТО ФИЛЬМ». Завидев меня, она вскакивает с обитой кожей скамейки.

— Саймон! Я никак не могла дозвониться до тебя.

Неудивительно: я забыл включить звук на телефоне, выйдя из библиотеки.

Два бокала, стоящие в сторонке на ее столике, кажется, объясняют смущенно-виноватое выражение ее лица. Со стороны туалета с шутливой табличкой «ОСОБО НЕЦЕНЗУРНО!!!» нам навстречу уже идут ее родители.

— Признайся, Нат, ты выбрала это местечко? — недовольно тянет Биб. И в этот момент, выходя вперед, конечно же, замечает меня. — О, здравствуй, Саймон.

— Я выбрал это местечко, — признаю я. — А что с ним не так?

— Весь женский туалет обклеен похабщиной. Уоррен говорит, в мужском дела не лучше.

— Мы были в Уэст-Энде, вот решили позвонить Натали, — поравнявшись со мной, отец Натали берет меня за локоть. — Мы можем уйти, если вы надумаете праздновать без нас.

— А допивать кто будет? — насмешливо указываю я подбородком на бокалы.

— Уж точно не ты, у тебя будет своя выпивка, — Уоррен осклабился. — Шучу! Бармен, белого вина нашему гостю!

— Буду через минутку, — мне по-мальчишески любопытно узнать, что же так оскорбило мистера и миссис Аристократ в оформлении туалетов. Оказалось, на стенах, отделанных белым кафелем, висели в рамочках кадры из старых порнографических комедий, но тела актеров были столь тесно переплетены, что едва ли можно было угадать их формы. Ничего такого, что задержало бы меня на пути к ближайшему писсуару, — отвлекал лишь хлопающий звук где-то за окном. Раненая птица, что ли? Вообще, звук такой, будто какой-то чокнутый извращенец раздобыл парашютные сумки единственно для того, чтобы подсмотреть, как я справляю нужду, и сейчас как раз активно ими пользуется. Быстренько застегнув ширинку, я побежал к дверям, и тут за моей спиной кто-то отрывисто кашлянул.

А, ну конечно. Сушилка для рук.

Родители Натали сидят рядом с ней на приплюснутой лавочке. Биб похлопала рядом с собой:

— Садись, тут и для тебя заказано.

— Мы здесь надолго не задержимся, — говорит Уоррен, — и Натали кое-что сказала такое завлекательно-привлекательное…

Что за ерунду он несет? Какая вообще связь между этими двумя его репликами? Я отстраненно набираю полный рот вина — или того, что здесь выдают за вино, — и тут Биб спрашивает:

— Как думаешь, этот твой журнал — он не помешает твоему издателю печатать тебя?

— Он мой старый преподаватель, — отвечаю скорее автоматически — после того, как шумно сглатываю.

— Значит, в университете он больше не работает, так?

— Нет, почему. Он выпускающий редактор университетских изданий. Им там недавно перепала куча денег от одного фанатика — как раз на публикацию книг о киноискусстве. Таких, чтоб все их читали и всем было интересно.

— Надеюсь, у них получится. За спонсора!

Бокалы стукаются стеклянными стенками: дзынь.

— Итак, ты планируешь серию книг? — интересуется Уоррен.

— Нет, пока у меня просто несколько хороших идей.

— А нам с Уорреном казалось, что тебя наняли писать всю серию. А о чем тогда твоя книга, Саймон? Расскажи нам, — тараторит Биб.

— О людях, чья слава угасла.

— О, это твоя тема, — она многозначительно подмигивает, и я почти раздражаюсь. — Тема твоей диссертации, верно?

Не знаю, действительно ли она имела в виду именно это — или просто заполировала необдуманные слова.

— Именно, — отвечаю я холодно. — Кирк хочет, чтоб я переработал ее для печати.

— Наверное, предстоит много работы. Все переделывать придется, да?

— Почему вы об этом так говорите? — вдруг встает на мою сторону Натали. — У Саймона была одна из лучших работ. Конфетка! Сам Питчек это признал!

— Твоя мать намекает, — разъясняет Уоррен, — что придется все переделать, для того чтобы не выглядело, будто университет раз за разом издает одну и ту же удачную конфетку в разных обертках.

— Такого не будет, — я подзываю официанта и прошу еще бокал. — Я планирую найти очень редкую информацию. Буду писать про актера, которого все забыли.

— Поиски — это всегда трата времени и денег, — качает головой Уоррен.

— Я знаю! Но они покроют все мои расходы.

— Пока грант не кончится, — не к месту встревает Биб.

— Это не грант, мама, — протестует Натали даже раньше меня.

— Грант, дотация, неважно. Я имею в виду те деньги, которыми университет будет держать его на плаву. У твоей книги есть название, Саймон?

— Да. «У них тоже были роли».

— А как называлась твоя диссертация? Не так же?

— «Забытые образцы кинематографического искусства». Куда более официально, правда? — допрос Биб начинает бесить меня не на шутку, и кто знает, что бы я еще ляпнул, если бы не появились официанты. Один нес мой бокал, другой — поднос с заказанным обедом.

«Ограниченный выбор» задумывался как тематический ресторанчик для кинокритиков, и, конечно же, в меню здесь тоже фигурировали малопонятные панибратски-профессиональные приколы на тему зацензуренных фильмов — «внутренняя кухня» в прямейшем смысле слова. Поэтому Уоррену досталось мясное блюдо под названием «Последний дом слева»^[4] (классика), мне — отбивная «Плюю на ваши могилы» (святая простота). Натали с удовольствием взялась за «Заводной апельсин», фаршированную утку (тут даже ребенок поймет), и лишь Биб кисло глядела на тарелку с запеканкой «Резня на Марди-Гра».

— Пахнет вкусно, — пристает она к официанту, — но почему такое название?

— Не знаю, мэм, — простодушно пожимает плечами тот. — Надо спросить.

— Ой, не спрашивайте! — она щелкает пальцами, указывая на меня. — Вот у нас сидит знаток, он пусть и ответит.

— Я и сам не знаю, — отвечаю я, и это правда.

— О, дорогой мой, — протягивает Биб, — не так уж и много ты знаешь про кино, как думаешь.

Как бы она ни пыталась меня спровоцировать, присутствие официанта делает ее выпад болезненным уже почти на физическом уровне. Я на секунду полностью выпадаю из реальности — мой мозг замерз. Когда чувства возвращаются ко мне, все ведут себя спокойно, будто ничего и не произошло. Натали смотрит с сочувствием и мольбой в глазах: не теряй самообладания. Нетвердой рукой я берусь за вилку и нож. Нет, я не буду встревать в перепалку с Биб. Не буду отвечать на ее слова… но запомню их. Моя решимость от злости лишь крепнет: пора доказать всему миру, что опасно забывать о таких ребятах, как я. И как Теккерей «Табби» Лэйн, если уж на то пошло.

Примечания

4

Этот фильм Уэса Крэйвена, снятый в 1972 году на скромный бюджет в $90 тыс., подвергался жесткой цензуре в разных странах за откровенные сцены насилия. В Великобритании картина была запрещена вплоть до 2002 года.