Дежавю

Настя Бонс (2024)

Однажды она его нарисовала — того, кого могла бы полюбить. Свой идеал. Он существовал только в ее снах и на портрете. До тех пор, пока она не встретила его наяву. Что это? Случайность? Чья-то шутка? Или они всё же уже встречались раньше?

Глава 27. День 3. Пей. Слушай.

В этот вечер в «Мамонте» намечалось новое развлечение для нетрезвой публики.

В баре стало посвободнее. Наконец стало легче дышать, хотя желающих выпить и отдохнуть оставалось немало. Глаза любопытствующих зевак были устремлены к угловому столику, за которым сидела эксцентричная пара.

Она и Он. Ничего необычного. Ничего заурядного.

Всего лишь искры невероятного притяжения, которые чувствовал каждый, кто смотрел на них со стороны. Искры, которые, рассыпаясь на пол, превращались в вибрацию. Расползались по помещению. Залезали под кожу присутствующим. Пробуждали их скрытые желания.

Двое и пьяная партия в шахматы. Скучная доска из благородного клена, тонированная бордово-красной краской. Шестьдесят четыре черно-белые клетки. Вместо королей, ферзей и их вечной свиты — тридцать две рюмки. Половина — рюмки с соленым «воротником» и ломтиком лайма, наполненные прозрачной текилой. Вторая — с виски и колой, разбавленной кусочками льда.

Максимилиана изучала шершавую доску с выжженными ветвистыми вензелями, касаясь замысловатого рисунка нежными пальцами, безуспешно стараясь не поднимать взгляд на Тимура. Чтобы случайно не встретиться глазами. Чтобы не взорвать бомбу замедленного действия, поставленную на таймер выпитой дозой алкоголя.

Он сидел напротив.

Черные джинсы и черная майка, подобранные вточь по фигуре.

«Сколько он убил на это времени? Раздражает… нравится… Только он так умеет…» — призналась она самой себе.

Тот, что сошел с ее картины.

Тот, что с каждым днем, с каждым стертым между ними дюймом становился ближе к ней, к границам ее запретов.

Тот, что опьянял ее разум, как неразбавленный вермут (ох уж этот Вермутов).

Нет, он просто сводил ее с ума. Одним только взглядом. Одним касанием. Одним поцелуем.

В его глазах она нашла космос, а на губах — соль.

«Так хочется соли…» — навязчивая мысль неожиданно ударила по ее вискам.

Максимилиана подавила колючую жажду его поцелуя и зажмурилась, чтобы не выдать свое желание.

— Я думал, что ты будешь пить вермут, играя в шахматы, — ухмыльнулся Тимур, заметив ее странное поведение и догадываясь о его причинах.

— Это было бы очень символично, — выпалила в ответ Максимилиана, добавляя яда в их непринужденный разговор.

— Выпить меня до дна? Или опьянеть от меня? — уточнил Тимур, разнеся в хлам первый «забор» ее безграничного терпения.

— Распить эту мутную бутылку и не оставить секретов, — парировала она в ответ.

— Я тоже хочу стать ближе, Максим, — его голос раздробил в щепки второй «забор» на подходе к холодной крепости ее безразличия.

— Я хочу узнать, почему я, Тимур? — Максимилиана оперлась локтями на край стола. — Почему именно я? — повторила она и случайно попалась взглядом в ловушку его бездонно-синих глаз.

— Почему НЕ я, Максим? — Вермут тоже оперся на стол локтями, подражая Максимилиане, оказавшись с ней лицом к лицу.

— Ты не ответил.

— А ты и не пытаешься отвечать на мои вопросы, — Тимур толкнул очередную рюмку в очередную хитрую комбинацию. — Даже не хочу спрашивать, где ты училась играть в шахматы… — Вермут с интересом изучал новую сверхспособность безумной художницы, сидящей напротив. Изучал каждый ее жест. Каждое говорящее касание.

— Дядя Веня… — Максимилиана слегка улыбнулась, будто вспомнив о чем-то приятном. — Это завхоз в нашей школе, а по-совместительству еще и сторож в детско-юношеском лагере. Он был единственный, кто позволял не спать после сигнала к отбою, когда мы с интернатом уезжали в этот летний «беспредел» на берегу моря. Единственный, кто позволял залазить на крышу лодочного амбара и рисовать… Единственный, кто понимал меня в том маленьком огромном мире. — Максимилиана продолжала рассказывать о бесчисленных звездах на небе, которые она рисовала в те теплые дни. О партиях в шахматы со старым сторожем, за которыми она коротала вечера. Ничего о близких. Но так тепло о чужих, как будто о самых родных.

— Шах и мат, Тимур, — усталая улыбка затронула краешек ее губ.

— В три хода? Максим, ты открыто издеваешься? Срочно дай мне номер этого гроссмейстера. Надо учиться у великих мастеров. Если, конечно, ты не хочешь, чтобы я со стыда сгорел… — Вермут пытался скрыть дрожь в голосе, появившуюся из-за ее рассказа. Такого личного. Такого искреннего.

«Черт! Как же ты красива! Моя личная головоломка с серыми глазами. Привлекательная загадка. Кто же ты на самом деле? Ведьма или фея-волшебница?» — мысли затрудняли его дыхание, сбивали сердце в нерегулярный ритм.

Он воспроизводил в памяти каждую черту этого лица. Каждую родинку тела. Каждый шрам, как тот, что едва заметен за ее ухом.

Максимилиана заполнила все мысли Тимура с самой первой их встречи. С той самой ночи, когда они столкнулись у ласточкиного утеса. Ее живая энергия, бьющая через край. Ее исключительная честность и прямота. Ее харизма и напалм из испепеляющих противоречивых эмоций.

Он метался в своих желаниях. Иногда хотелось просто обнять — так, чтобы она почувствовала, что не одна в этом мире. Иногда хотелось запереться с ней в холодной комнате с одним одеялом на двоих… и греться. Греться. Греться. Блять.

«Не выдержу долго. Приличные и правильные поступки закончатся. А натянутый канат из неустойчивой дистанции порвется на мелкие фрагменты… Ласточка, что научилась летать со сломанными крыльями, ты сведешь меня с ума» — Тимур скользнул взглядом по ее губам, спустился по шее к черному кружеву топа, облегающему тело словно вторая кожа.

— Я трижды выиграла, Тимур, — голос Максимилианы вернул его к реальности. — Я определенно круче короля «Хантеров», — Тройная победная доза алкоголя за «шах и мат», выпитая Максимилианой, прибавила ей решимости. Решимости избавиться либо от сомнений, которые мучили ее с момента их знакомства, либо от него самого.

Она решительно встала, взяла Тимура за руку и потянула вслед за собой, шагнув в сторону темного длинного коридора…