Так поют сентябри

Мария Фомальгаут

Мимо проплывают пары, скачут удалые тройки, проносятся четверки. Шестерки услужливо склоняются перед кем-то, отсюда не вижу – перед кем.Сижу за столиком, потягиваю кофе, на альбомном листке передо мной замирает город, еще серый, карандашный, еще сам плохо понимающий, что он – город.Мимо окна несется целая дюжина, вон добрый десяток пробежал. Кто это выдумал – добрый Десяток, сколько живу, ни одного доброго не видел, все они злющие, как с цепи сорвались…

Я не выслеживаю

Тут есть ожившие мертвецы.

Тут, в лесу.

Ух, страшные.

Людей едят.

Но вы не бойтесь, не бойтесь. Тут есть и те, кто сдерживают всякую чертовщину, и другие есть, которые возьмут вас за руку и домой отведут из темного леса, и все хорошо станет.

Я не выслеживаю.

Нет, я не выслеживаю.

Нет-нет, не бойтесь, я никого не выслеживаю.

Саалиндж.

Я не выслеживаю.

Что?

При чем здесь это?

Так это имя Саалиндж так переводится — я не выслеживаю.

Кого не выслеживаю?

Никого.

Кто не выслеживает?

Саалиндж не выслеживает.

Нет-нет, вы не думайте, она не смотрит за Амади, не следит, как он ловит рыбу тонким копьем.

Амади значит — мертворожденный.

Саалиндж не понимает, что значит — мертворожденный, как это — мертворожденный, как же он ходит, как говорит, как же рыбу ловит тонким копьем.

А вот — мертворожденный.

Ты осторожнее, здесь мертвецы ходят.

Это Бамидел говорит. Заботливый Бамидел, вот он и говорит:

— Ты осторожнее, здесь мертвецы ходят.

Бамидел. Имя такое. Значит — следуй за мной домой.

Саалиндж идет домой. Дома отец ждет, Бабаджайл. Хорошее имя, значит — отец снова жив. Саалиндж не понимает, как это — снова жив, это что же, раньше мертвый был, а тут снова жив. Саалиндж у матери спрашивала, та отмахивалась только.

Снова жив.

Страшно Саалиндж.

— Ты осторожнее, тут мертвецы ходят.

Это уже не Бамидел.

Это Годлумтакати.

Имя такое.

Значит — сдерживающий волшебство.

Саалиндж не понимает, как это — сдерживающий волшебство, а почему волшебство надо сдерживать. Годлумтакати смеется пухлыми губами, щурит темное лицо, тут у всех темные лица, — а вот так, чтоб сильно не чудесатили…

Тут есть ожившие мертвецы.

Тут, в лесу.

Ух, страшные.

Людей едят.

Но вы не бойтесь, не бойтесь. Тут есть и те, кто сдерживают всякую чертовщину, и другие есть, которые возьмут вас за руку и домой отведут из темного леса, и все хорошо станет.

Злой Годлумтакати, не любит он Амади. Вот так придет Амади к круглой хижине, принесет корзину рыбы и цветов принесет и спрашивает:

— Дома ли Саалиндж?

А Годлумтакай гневается:

— Шел бы ты, проходимец, крокодилово отродье…

Вот так.

Я не выслеживаю.

Саалиндж шепчет про себя — я не выслеживаю. Нет-нет, что вы, что вы, Саалиндж совсем-совсем не выслеживает, смотрит, как крадется в зарослях тростника Амади.

Так Годлумтакати велел.

И Бамидел так велел.

Осторожнее, велел Бамидел, мертвецы тут ходят, опасно.

— Саалиндж!

Это отец зовет, Бабаджайл, имя такое, значит — отец снова жив.

Саалиндж смотрит на отца, холодеет.

— Домой ступай, — отец говорит, — домой…

Саалиндж вонзает кинжал, еще, еще.

Отец с хрипом падает.

Я не выслеживаю.

Не выслеживаю.

Светятся огоньки хижин за рощицей.

Совсем рядом.

Саалиндж бесшумно ступает по зарослям, ни веточка не дрогнет под ногами…

(Я не выслеживаю)

Амади поднимает полную корзину с рыбами, идет к хижинам. Хижины круглые, а в середине дыра, чтобы дым от костра выходил…

— Саалиндж!

Это Амади.

Вот он, с корзиной рыбы.

— Ты смотри, какого я тебе поймал…

Саалиндж делает вид, что смотрит…

…вонзает кинжал…

…вода реки становится алой, а в темноте не видно, что алая…

Тут есть ожившие мертвецы.

Тут, в лесу.

Ух, страшные.

Людей едят.

Но вы не бойтесь, не бойтесь. Тут есть и те, кто сдерживают всякую чертовщину, и другие есть, которые возьмут вас за руку и домой отведут из темного леса, и все хорошо станет.

Саалиндж идет к хижинам.

Там Годлумтакати ждет, сидит у костра.

И Бамидел выходит, берет Саалиндж за руку, говорит — следуй за мной домой.

Саалиндж входит в хижину.

Показывает окровавленный кинжал.

Годлумтакати одобрительно кивает, — молодец. И сажает подле себя Саалиндж, и вонзает зубы ей в шею, зубы у Годлумтакати белые, острые, крепкие…

Тут есть ожившие мертвецы.

Тут, в лесу.

Ух, страшные.

Людей едят.

Но вы не бойтесь, не бойтесь. Тут есть и те, кто сдерживают всякую чертовщину, и другие есть, которые возьмут вас за руку и домой отведут из темного леса, и все хорошо станет.

— Ну, знаете… вот вы меня прямо огорошили вопросом своим, как мы имена подбираем… С именем и ошибиться легко… Вот назовем человека Годлумтакати — сдерживающий колдовство — а он умрет, а потом из могилы восстанет, людей жрать будет… А бывает назовешь — Амади, восставший мертвец — а он отродясь никаким мертвецом не был, вообще парень молодец, девка какая-то заблудилась в лесу, так он не побоялся, ночью её искать пошел, выискал в джунглях, за руку взял, говорит — иди за мной домой…

Так что всякое бывает…