Так поют сентябри

Мария Фомальгаут

Мимо проплывают пары, скачут удалые тройки, проносятся четверки. Шестерки услужливо склоняются перед кем-то, отсюда не вижу – перед кем.Сижу за столиком, потягиваю кофе, на альбомном листке передо мной замирает город, еще серый, карандашный, еще сам плохо понимающий, что он – город.Мимо окна несется целая дюжина, вон добрый десяток пробежал. Кто это выдумал – добрый Десяток, сколько живу, ни одного доброго не видел, все они злющие, как с цепи сорвались…

Корень из минус трех часов

— Где вы были в половине первого?

Это у падчерицы спрашивают. Это я случайно узнал, что она падчерица. Я тут вообще только что появился, меня автор только что придумал.

Но про падчерицу я знаю.

И вот инспектор её спрашивает:

— Где вы были в половине первого?

— Я была в башне… читала… книгу… слушайте, честное слово, название не помню, честное слово…

— Ладно, ладно… Почтенный викарий, а где вы были в семь тридцать?

— Я был у себя в кабинете. Писал письмо…

Мне кажется, я ослышался. Уже хочу поправить инспектора, но не успеваю — он уже поворачивается к хозяйке:

— А где вы были в восемь утра?

— Ой, я еще спала… понимаете, сегодня же выходной…

— Так вы же по сюжету не работаете?

— Ну… тем более, святое дело поспать.

— А где вы были без четверти два?

Это ко мне обращаются. Смотрю на часы, которые показывают девять вечера.

— Я… без четверти два меня еще автор не придумал.

— Понятно… что же… будем продолжать следствие…

— А… можно вопрос?

Люди из гостиной расходятся, каждый по своим делам, на самом деле их больше, чем викарий, падчерица и хозяйка, тут человек десять в доме, только читатель все равно всех не запомнит, слабенько их автор продумал, поэтому — хозяйка, падчерица и почтенный викарий. А на викария вы не смотрите, что он почтенный, ему двадцать лет всего…

— А… можно вопрос?

Это я обращаюсь к следователю. Следователь у автора еще какой-то недопридуманный, что-то среднее между Эркюлем Пуаро и Шерлоком Холмсом, если так вообще бывает.

— Конечно, мой юный друг.

— Вы… спрашивали у них разное время…

— Да, мой юный друг.

— Но… почему?

— Мой юный друг, вы еще многого не знаете о нашем мире… давайте я посвящу вас в тайны этого дома…

— А что здесь произошло?

— Убийство, мой юный друг. Убийство.

— Кого… убили?

Следователь непонимающе смотрит на меня. Похоже, я сморозил что-то не то.

— И да, — спохватываюсь, — я не юный… автор задумал, что мне за шестьдесят…

А в доме убийство.

Кто его пустил, неизвестно, да и вообще, кто сейчас признается, что это он замешкался, недосмотрел, убийство пустил. Убийство, оно такое, в щелку проскользнет, когда двери закрываешь, кажется тебе, что идет кто-то сзади, поднимается по ступенькам в промозглой осенней сырости, придержишь дверь, — входите — а никого нет.

А потом бац — в доме убийство. Сидит, греется у камина, ждет своего часа, чтобы случиться.

Ну конечно, убийство же просто так не случается, повод какой-то нужен, вот и смотрит убийство, прислушивается к хозяевам дома, кто кого потихохоньку ненавидит, кто о каком наследстве мечтает, кто месть затаил, у кого богатая тетушка все никак на тот свет не отправится…

Убийство приглядывается, причувствывается, прислушивается, — неужели ничего — а нет, нет, вот, хозяин дома устал разыгрывать роль влюбленного супруга…

И началось.

Нет, еще не убийство.

Убийство только ждет своего часа. Как же оно может случиться при всех, вон, сидят все в гостиной старшая дочь на скрипке играет, отец семейства трубку курит, мать семейства вяжет…

Убийство выжидает.

Ждет.

Когда все уйдут, когда в комнате никого не останется. Убийство, не может же оно на глазах у всех случиться…

–…что говорите? Кому-то яд можно подсыпать? Да где его взять, яд, нету в доме яда, то-то же.

Так что убийство ждет.

Вот отец с матерью почивать пошли.

Вот у старшей дочери мигрень разыгралась.

Вот викарий поднялся по лестнице в башню.

Падчерица вышла…

Вот и не осталось никого, — комната пуста.

Убийство вступает в свои права, вот теперь-то оно случится, вот теперь-то оно произойдет…

Вот теперь…

Теперь…

Теперь?

А как же оно происходить-то будет, убийство-то, если нет никого, а?

Кто же убивать будет?

Кого?

Глупое, глупое убийство, что оно натворило, вот так и не произойдет…

— Где вы были в одиннадцать вечера?

Это я у падчерицы спрашиваю.

— На кухне… посуду мыла…

Настораживаюсь, что-то не сходится, что-то, что-то…

А.

Ну да.

— А прислуга в доме зачем?

— А Агнессы в этот вечер не было, она к матери на именины пошла…

Агнесса, Агнесса… припоминаю, была ли в доме какая-то Агнесса, сейчас уже и не вспомню. Были бы в начале книги расписаны действующие лица, было бы проще…

— А где вы были без четверти девять?

— Я ворошила угли в камине.

— Гхм… и откуда вы это так хорошо помните?

— Так над камином часы висели, на них без четверти девять было.

— Да будет вам известно, эти часы отстают на полчаса. И где вы были… за полчаса до этого?

— М-м-м… а вот, цветы в саду поливала.

Думаю, надо бы проверить, есть ли в саду какие-то цветы.

— А что вы делали в тридцать два?

Падчерица вздрагивает:

— Что вы, мне восемнадцать всего.

Я про время.

— А-а-а, про время… Выходила в булочную.

— А в сорок восемь — сто семьдесят вы что делали?

— Ой… кажется, спала в это время.

— А в двести — триста восемнадцать?

— А в это время булочник пришел…

— Стойте-стойте, вы же сами сказали, что в булочную ходили, так зачем еще булочник приходил?

— Так он к мачехе приходил. Они пожениться хотят, вот он и приходит…

— Ваша мачеха… вдовствующая графиня… и булочник?

— А что, булочник, не человек, что ли? Он знаете, какой человек душевный, второго такого поискать…

— А в минус пятнадцать вы что делали?

— Падчерица вздрагивает:

Окститесь, какие минус пятнадцать, только октябрь сейчас…

— Да нет. Я про время.

— А-а-а… слушайте, не помню… а нет… кофе варила.

— Ну, хорошо… а в минус корень из трех что вы делали?

— М-м-м-м…

–…не помните?

— Нет, что вы…

— Думаете, что соврать?

— Да нет же…

— Тогда…?

— Ах так? Правду хотите знать? Ну, вот вам, вот вам — я целовалась на лестнице с викарием! И он подтвердит!

— Вот как? — киваю следователю, — викария пригласите, будьте добры!

Входит викарий, переглядывается с падчерицей, неспроста это, неспроста…

— Почтенный викарий… где вы были в минус корень из трех?

— В ми… силы небесные, вы меня с этими временами вообще с ума сведете… сказанули тоже… сейчас, сейчас вспомню… а, ну конечно же… писал письмо ректору…

— Вы лжете.

— Э-э-э… я газету читал.

— Лжете.

— Я… мне сестра позвонила…

— Лжете. Телефон еще не изобрели.

Падчерица вздрагивает:

— Да скажи им…

— Ах так… ну хорошо… я с Элизабет целовался, вот что… жениться мы хотим…

Хозяйка дома вздрагивает, настороженно смотрит на викария, да достоин ли викарий её падчерицы, а то с виду, конечно, благочинный молодой человек, да кто ж его знает… Я отчаянно припоминаю, а можно ли викарию жениться, а то может, у них обет безбрачия, да и вообще можно ли в двадцать лет дослужиться до викария. Да мало ли, если в этой реальности есть время минус пятнадцать и сорок три сорок два, то и викарий в двадцать лет жениться может…

А.

Вот оно что.

— Вы лжете.

Это я говорю падчерице и викарию:

— Вы лжете.

— Но…

— Лжете.

— Почему?

— Очень просто… я спросил про минус корень из трех…

— Ну да.

–…а в вашей реальности нет такого времени! У вас используют корни только четных чисел.

Падчерица и викарий вздрагивают.

Повторяю:

— Четных чисел. Так что вы лжете.

— Мой юный друг…

Уже даже не поправляю, что никакой я не юный.

–…ловко вы раскрыли это дело.

Спохватываюсь:

— Не было никакого дела… они же… убийство так и не случилось.

— Верно, мой юный друг. Убийство дождалось, пока никого не будет… и некому было убивать.

— Но падчерица и викарий…

— Да. Падчерица и викарий.

— Они не встретились.

— Не встретились.

— Потому что такого времени нет.

— Такого времени нет.

— А это значит…

–…что его нужно сделать.

— Что, простите?

— Его нужно сделать.

— Но… зачем?

— Чтобы они встретились.

Понимаю.

Начинаю думать, как сделать минус корень из трех часов.