Прощание с Аэлитой. Роман

Марина Бойкова-Гальяни

Марина Бойкова-Гальяни – автор трёх сборников стихов, двух сборников рассказов и двух романов. Роман «Прощание с Аэлитой» – это история любви двух друзей. Романтичная и драматичная. Замкнутый четырёхугольник.

Экскурсия

Загудела машина и трижды отрывисто посигналила.

— Лимузин подан! А дама задерживается. — Парфён свистнул, выглянув.

— Эй, парни, я уже в машине! — Аэлита открыла окошко позади водителя и помахала рукой.

Семён, в новых джинсах и ярко-голубой рубашке, немного стесняясь, приветствовал Аэлиту с порога.

Краснолицый мужчина выйдя из старенького «Пежо», пожал уральцу руку:

— Лешка!

— Сеня.

— Лады. Едем? Усаживайтесь, баре.

Семен уселся рядом с водителем.

— Эй, Фенол, может подбросить до Большой? А?

— Я на мотоцикле, Грузин.

— Как хочешь, брат.

— Давай, давай, не тяни резину. — Парфён махнул водителю, и тот медленно тронул.

— А почему Парфён грузином кличет?

— Что? Не похож? Папаша азербайджанец, да нашим, дело прошлое, по фиг: грузин и грузин. А кстати брат весь в папашу: чёрный и носатый.

— Подумаешь, носатый! У Парфёнки тоже нос на семерых рос, — фыркнула Аэлита, — тот ещё шнобель.

— Умная-я, страсть, а, Сень? Слова то, какие знает? Шкнопель, — Лешка заржал.

— Шнобель, а не шкнопель. Ты хоть одну книжку прочитал? Эко серость.

— Читал, читал. В детстве «Буратино». — Лешка снова засмеялся, да так заразительно, что Семен расплылся в улыбке. Хотел бы и он так непринужденно болтать и ухохатываться в обществе странной девушки. Он ждал, засмеется ли Аэлита, и одновременно боялся чувства, которое вызывал смех девушки в душе.

— Почти двести километров до Питера. В принципе ерунда, колеса, не ноги. Мы как-то, дело прошлое, на спор с Вовкой Калашниковым на великах рванули до города. Правда, сдохли у Тосно. Завалились на газон, никакие. Вовка молвит: Может, ну его к чертям собачьим? Пошли за пивом. — Лешка замолчал.

— Ну и?

— Гну. Купили двухлитровый баллон «Охоты», да видно устаток сказался. Глаза открываю — бляха-муха! — а велосипедов нема. Приделали ножки.

Аэлита засмеялась:

— Экие рекордсмены! Правда, без великов на электричке легче.

— Смейся, смейся. Только мне не до смеху было, спорил на свой велосипед, как и Вовка. Пришлось денежками рассчитываться за глупость.

— А кто проверял исполнение?

— Уговор был в Питере отметиться у Жоркиной мамаши. Дело прошлое.

— А сколько до Тосно? — Спросил Семен.

— Около ста тридцати. А до Питера еще шестьдесят. Выехали из Малой чуть свет, к вечеру — Тосно, еще шесть-семь часиков, и Питер, а-а, — Лешка махнул рукой, — ерунда. Думаешь, жалею, дело прошлое?

— Нет?

— Есть, что вспомнить. Дело прошлое, хочу теперь на велосипедах в Москву податься, но товарища нет для такой игры. У вишерских кишка тонка. А ты, уралец, может, подпишешься?

— Ему скоро домой, — Аэлита тронула Семена за плечо, тот обернулся, и глаза их встретились. — Правда?

Семен не слышал, о чем спросила девушка; кровь прилила к груди. Он смотрел на нее и молчал.

— Тебя спрашивают, Орёлик, иль онемел? — голос Алексея вывел из состояния оцепенения.

— Дай сообразить. За две недели, может, и выкрою пару деньков.

— Лешка, не сбивай человека. Ему бы Питер поглядеть, и на Москву денечек-два. А на велосипеде гнаться язык наружу, до красот ли?

— Что ж, дело хозяйское, я не настаиваю. Рыбачишь?

— А как же?

— Слышал, в Сибири омуль водится?

— Это на Байкале. В нашей уральской Вишере больше хариус и таймень. Еще налим, сиг, лещ, щука, бычок-подкаменщик, рипус и прочая мелочь. Конечно, с тайменем ничто не сравнится, да это и не рыбалка, а охота. Стервец, до двадцатипяти кило тянет. Лично сам однажды двадцативосьмикилограммового поймал.

— А как тащил?

— Целая история. Бодался до изнеможения, а вытащил, жалко стало, будто сроднился. Отпустил бедолагу.

— Хоть сфоткался на память?

— Куда там, не на курорте однако. Сколь рыбачил, а таких не видывал боле: так, шелупонь одна, ети ее.

— У нас рыбка попроще. Щука, лещ, сом, жерех, окунь, плотва, дело прошлое. Волхов — рыбная река, еще Ильмень-озеро.

— А Спасское? ― неожиданно спросила Аэлита.

— Чудачка. Кто на Спасское ходит рыбачить? Только вездеходом доберешься. Дикое место. Топь непролазная.

— Красота! Сень, уговори Парфенку, пусть организует нам поездочку в Спас-Оскуйский погост.

— А в Горнешном, дело прошлое, церкву видела?

— Конечно. Туда и дорога есть. Мы с Парфеном недавно катались. И маловишерский батюшка уже службы проводит. А Спасо-Оскуйский погост — старина забытая.

— Любань! — Торжественно объявил Лешка. — Осталось столько и еще полстолько. А погост, кому нужна развалюха? Кондыбаться за ради чего?

С полчаса ехали молча. Семен посмотрел в окно:

— Еще не Питер?

— Это, дело прошлое, город Тосно. Считается пригородом Питера. Через час будем на месте, высажу у метро — гуляйте сами — и по делам.

— У метро? — Семен растерялся, — какого метро?

— Подземного, дело прошлое. — Лешка подмигнул Аэлите.

— Сень, ты в метро не ездил?

— Нет. Но я знаю, что такое метро. — Семен прилип к окошку и замолчал, делая вид, что поглощен созерцанием дороги. Сердце отчаянно колотилось. Дурак, зачем обещал жениться?

(Взойду на камень Писаный и брошусь вниз!)

— Но это глупо!

— Что-что? — Лешка озабоченно покосился на уральца.

— Ничего, корявый блин.

Аэлита на заднем сиденье вздохнула:

— Не бойся, Сеня, я хорошо Питер знаю, не заблудимся.

Промолчал.

(Огребешь сполна в своей Вишере).

— Сегодня, однако, возьму билет домой.

— Колпино! — Объявил неугомонный Алексей, — до «Рыбацкой» рукой подать.

— Станция метро, — пояснила Аэлита, — готовься.

Семен напрягся.

Через пятнадцать минут машина остановилась.

— Прибыли! Давайте, ребята, не задерживайте, дело прошлое.

Аэлита выпорхнула из автомобиля и стояла на тротуаре, глядя на Семена. Алексей рванул с места и исчез в клубах пыли.

— Идем?

Семен пошел рядом с Аэлитой, коря свою робость.

— Шагаем, словно пионеры.

Молодой человек вспыхнул и отставил локоть. Девушка взяла его под руку:

— Не страшно?

Семен усмехнулся:

— Страшно было в Грозном.

Купили жетоны, и дальше Семен повторял действия за Аэлитой.

— Ты как будто всю жизнь в подземках ездил, — похвалила девушка. — Мило!

— Что у нас на повестке?

Она посмотрела на часы:

— До последней электрички восемь часов. Может, в Эрмитаж?

— Однако, как скажешь.

Молодой человек поглядывал искоса на Аэлиту, сидевшую рядом, и странные мысли бродили в голове: вот необыкновенное существо, в которое (что толку убеждать себя в обратном?) влюбился по уши. Дома ждет невеста, но она так далека, что даже имя звучит в ушах пустым звуком (имярек, и только).

— Выйдем на площади Восстания, и пешочком по Невскому. Красота!

— Жаль Парфен остался.

— Зимой будет время, а теперь дачники работой заваливают. О, выходим!

Они поспешили из электрички. Семен осматривался, все казалось диковинным и шикарным.

— Нравится? — заметила спутница.

— Дух захватывает, когда понимаешь, что люди строили. Это ж как глубоко надо копать!

Ступили на длинный эскалатор, и Семен едва удержался на ногах.

— Проголодалась?

— Чуток. Возьмем пирожков на вокзале и кока-колы.

— Пирожков?

— Очень вкусные пирожки, люблю слоеные со шпинатом. Шпинат — сила! Американцы обожают.

— Рекламный ход!

— Ишь, ты, какой умный!

Семен смутился. Взяв пирожков, вышли на Невский проспект, и он подставил девушке локоть.

— Здесь всегда много людей?

— Всегда.

Навстречу двигался народ: молодым приходилось лавировать.

— Вот так слалом! — Удивился Семен, — где будем пирожки есть?

— Не подумала. Надо бы присесть.

— В кафе?

— Знаю. Дойдем до Екатерининского сада, а там скамеечки. Погоди, купим в киоске путеводитель по Невскому проспекту.

— Разве ты не очень ориентируешься?

— Каждый дом — архитектурный памятник, а я мало, что могу рассказать.

— Понимаю. Не больно наездишься, билеты дорогие.

— И дома дел хватает.

Купили путеводитель. Лита развернула на ходу:

— Стой!

— Может, не будем все подряд смотреть, только основное, что больше понравится. Иначе не дойдем до Эрмитажа.

— Ладно, тогда сам, — девушка протянула брошюру. Семен сунул ее в карман, свернув трубочкой.

— Там дворец Белосельских-Белозерских, — он махнул рукой на темно-красное здание, — за ним Аничков мост. Даже я знаю.

— Удивил. Кто ж не знает? Верно, готовился к поездке?

— Ну. — Семен засмеялся, — весь интернет облазил.

— На заимке интернет есть?

— А то, как же? Поинтересуйся на досуге: рыбаки, и те свой сайт организовали. Туристы потихоньку начали бомбить наши места: по Вишере сплавляются. Хм! Однако, жизнь сильно облегчила техника. К примеру, беда с автобусами. Договариваемся через форум с водилами, что мимо по тракту едут, и в назначенный час, подкинут хоть в Красновишерск, хоть в Соликамск. Правда, компьютера у меня нет. У приятеля одалживаю — один на заимку, медляк, едва ползает от фитюльки. Постоим на мосту? Вот они, лошадки!

Семен запрокинул голову, восхищенно разглядывая одного из коней Клодта.

— У вас в хозяйстве есть лошадь? — Спросила Аэлита.

— Есть коняшка, есть.

— Как зовут?

— Коняшку? Орликом кличут. Рябенький такой мастью. Подожди, сфоткаю.

— Давно не видела таких фотоаппаратов. Думала, и пленку не выпускают.

— А у нас продается. «Зенит» — отец покупал еще в восьмидесятые. Спецтехника. Портреты — закачаешься! Знаешь, встань здесь, сниму на память.

Аэлита, улыбаясь, откинула голову. Так и запечатлел девушку Семен.

— Идея! — Аэлита подошла к молодым людям. — Извините, не снимете нас?

— Конечно, — откликнулся парень.

Семен протянул свой фотоаппарат.

— Ну и машина! Раритет!

Семен широко улыбнулся, довольный:

— Нажимать здесь.

— Знаю. У самого такой дома валяется, от папаши достался. Тот нынче «Кодаком» снимает, дескать, пленку не достать.

— А у них на Урале продается.

— Девушку обними за талию. Минутку. Снимаю. И еще контрольный. Держи.

— Спасибо.

— Сень, постоим на мосту? Люблю смотреть на Фонтанку с Аничкова.

— А давай на речном трамвайчике прокатимся! А?

— Дорого.

— Ничего, на то и деньги. Парфен звал на халтуру, отобью, я мужик, а не тряпка сопливая. Только коней хочу всех рассмотреть и сфоткать. Чудно!

— Что?

— Кони сделаны классно! Живые. Даже не представлял, что так возможно.

— За Орликом отец ходит?

— Батька в прошлом году по весне в прорубь ахнул, и поминай, как звали. Течение под лед утянуло. Тело в мае нашли, к берегу прибило на сто километров ниже. Там вода ленивая. Орлик мне отошел. Да, однако, не волнуйся, мамка не хуже справится. Уф, жарко! Хочешь кока-колы?

Девушка кивнула, и он достал из наплечной сумки бутылку, отвинтил крышку:

— Пей!

Сделав несколько мелких глотков, Аэлита передала бутылку парню. Смутившись, тот посмотрел на горлышко.

— Давай, оботру, — заметила девушка.

— Нет. Думала, брезгую? — Семен торопливо начал пить, мысленно ругая свою неосмотрительность. Мысль о том, что губами коснется горлышка после рта девушки, привела в трепет, а она подумала… милая. И вовсе не странная. — Прокатимся?

— Только после перекуса. — Аэлита приложила руку к животу.

— Урчит?

— Режет. Но я привыкла.

— Покажись доктору.

— Ерунда. А ты Екатерининский садик тоже знаешь?

— Ну. Где-то за мостом.

— Здорово! Совсем рядом. Идем скорее.

Они поспешили. Скамеечка нашлась быстро, и молодые люди с задором принялись уплетать пирожки.

— Правда, вкусно!

— Врать не стану. Дай попить.

Семен был счастлив. Угрызения совести отпустили. Глаза Аэлиты блестели, из чего сделал вывод, что девушке приятно с ним проводить время. В данный момент он не вспоминал о решении купить билет домой.

— У вас с Парфеном любовь?

— У нас с Парфеном дружба, — Аэлита внимательно посмотрела на Семена, — а…?

Семен дрогнул, ожидая встречного вопроса, но его не последовало:

— Хочешь, поведаю о памятнике императрице? В одна тысяча восемьсот семьдесят третьем году был торжественно открыт. Проект разработал автор композиции «Тысячелетие России», э-э… забыл фамилию, в Великом Новгороде. Скульптор Чижов — автор статуи императрицы. Подойдем ближе?

Аэлита выбросила пустую бутылку и пакет в урну, и они приблизились к памятнику.

— Однако, знаешь, кто в ногах императрицы?

— Знаю. Айда кататься! — Аэлита взяла Семена за руку, вернее, доверчиво, как ребенок, вложила маленькую ручку в ладонь мужчины, защитника. Движение показалось таким трогательным, что нежно пожал.

— Конечно.

Несмотря на жаркую погоду, Семен взял предложенный плед и заботливо набросил на плечи девушки:

— Увидишь, на катере будет прохладно: ветер, заболеешь, не оглянешься.

Заняли места на скамье рядышком. Семен чувствовал тепло Аэлиты: голова кругом. Наконец, открытое всем ветрам суденышко отчалило и развернувшись, помчалось по Фонтанке. Водяная пыль ударила в лицо. Девушка крепко прижалась к Семену:

— Здорово! Дух замирает!

Тот обнял за плечи:

— Милая! Зоренька!

Экскурсовод приветствовал людей, собравшихся на борту, как он иронично выразился «небольшого теплохода», и без особых предисловий начал обзорную экскурсию. Молодые люди с удовольствием окунулись в историю города. Казалось, Семен давно знает девушку, так ему легко и покойно.

— Озябла?

В ответ она накинула край покрывала ему на грудь. Молодой мужчина благодарно кивнул:

— Спасибо, Лита.

— Сегодня плакал Эрмитаж. Жалеешь?

— Что ты? Прекрасная экскурсия, как можно? А ты?

Она мотнула головой и засмеялась:

— Нисколечко!

— Жаль, Парфен не смог составить компанию. Правда? — Сеня испытующе кинул мгновенный взгляд на Литу.

— Пусть работает. Зимой будет туго. Одна мелочевка: дров привезти, ремонт мелкий. А вообще, Парфен думает на зиму в охрану устроиться: график подходящий, и всё денежка. Слышала, может и тебе халтурку подкинуть. А что? К свадьбе тыщ сорок надо, а то больше. Подарок невесте, и вообще, с голым задом не женятся.

— У нас на Урале единицы живут богато, — Семен смутился от слов Аэлиты о невесте: сегодня ни разу не вспомнил о данном Наталке слове. — Знаешь, думаю, ты права. Я же вернусь. Заработаю и вернусь! — Гордо расправил плечи, — хотел бы я показать тебе Урал.

— Ах! В мечтах, бываю в разных странах, и даже в космосе. Читаю книжку, а передо мной мир открывает объятья. Но я нигде не была, только в Питере и Новгороде. На зарплату продавца сельского магазина не разгуляешься. Малая Вишера, не Питер. Это в мегаполисе, говорят, народ богатый. Оставайся! — Заглянула в его глаза, словно на минуту впустила в свой космос.

— Аэлита! — Шепнул горячо, — со мной в поезде ехал человек, который сказал, что огребу в Малой Вишере, но я не поверил. Не хочу возвращаться, не хочу думать, что больше не увижу тебя.

Девушка промолчала, только посмотрела на него пристально бездонными глазищами, и тихо вздохнула.

— Думаешь, совсем не знаем друг друга, приехал с Урала, за пару дней невесту забыл, так? А что скажешь о любви с первого взгляда?

— Она существует, — прошептала Аэлита, опустив глаза.

В груди Семена екнуло, проснулось сердце, забилось, застучало так, что, казалось, пассажиры уже не слышат голоса экскурсовода. К глазам подкатили слезы. Он сильно и нежно пожал руку девушки:

— Милая! Не думай о будущем, забудь прошлое, потому, что есть только мы и сейчас, сегодня. Я люблю тебя и мне абсолютно плевать, что будет завтра. Но, если хочешь, чтобы я уехал, уеду и женюсь на той, которой дал слово.

— Останься! — Она помолчала. Потом вдруг встревожено спросила, — говорят, счастье не построить на несчастье другого?

— Я тоже думаю об этом. И знаешь, что?

Она вскинула на него беспокойные глаза:

— Что? — не спросила, а выдохнула.

— Если уеду, двое станут несчастными. Ты ведь не давала слово Парфену?

— Нет, но он был моим парнем. То есть…, — Аэлита покраснела и опустила голову.

Семен растерялся: то ли о чем подумал?

— То есть?

Девушка пожала плечами.

— Я не вправе пытать. Сам хотел склонить Наталку, да мать ее помешала: спортишь, говорит, девку.

— У меня матери нет. Думала, любовь у нас, пока тебя не увидела.

— И я.

Речной трамвайчик подходил к причалу, и пассажиры начали суетиться. Встал с места и Семен.

— Сеня, успеем.

Он нерешительно потоптался и опустился рядом с Аэлитой:

— Милая, моя, бедная. Эх, не было меня рядом: обломался бы соблазнитель.

— Что ты, что ты? Парфен хороший, он замуж зовет по-честному. Любит.

— Ходит, посмеивается, гад, думает, завладел девкой. Рога обломать бы ухажеру.

— Я думала, и ты хороший! — Аэлита вскочила с места и почти бегом направилась к сходням.

Семен бросился вдогонку, нагнал уже на набережной, поймал за руку:

— Дожидай! Ах, дурак я! Ну, прости, деревенщину неотесанную. Сам же говорил, забудь прошлое. Ну, хочешь, в речку сигану?

Аэлита остановилась и с любопытством посмотрела на парня:

— Сиганешь?

— Ей Богу!

— А милиция? Я ведь сделаю вид, что вижу тебя в первый раз. Тебя в милицию, а, что, если я без тебя в деревню вернусь?

— Конечно, бляха-муха, зачем тебе впутываться?

— А в деревне Парфенка, что скажешь? — Девушка явно подсмеивалась.

Кровь прилила к лицу парня, он крепко сжал кулаки.

— Ну, передумал сигать?

— Н-не знаю.

— Болтать, все горазды, — Аэлита презрительно (так показалось Семену) усмехнулась.

Он круто развернулся, и не успела девушка даже ахнуть, очутился в черной воде Фонтанки.

Быстрыми саженками Семен подплыл к гранитным ступеням и в мгновение выбрался на сушу, где его поджидала испуганная Аэлита:

— Тикаем!

Они припустили по набережной прочь от многолюдного Невского, свернули в маленький проулок и очутились в уютном сквере, где отдыхали молодые люди, мамаши с детишками, старики. Здесь на них не обращали внимания. Переведя дух, Аэлита посмотрела на спутника и расхохоталась. Тот хотел сделать вид, что сердится, но не выдержал и тоже залился смехом:

— Ну и кавалер! Мокрая курица! — Схватил Аэлиту, крепко прижал к мокрой рубашке и поцеловал в губы.

— Сеня…

— Никому не отдам! Нынче матери позвоню, что свадьба отменяется. Простит, однако.

Он показал на свободную скамеечку, и они присели.

— Мать простит. А кто девушке доложит?

— Ай, думаешь, легко Наталье меня выслушать? Скажу, не успел из дому намылиться, другую встретил? И кто я после? Здесь надо осторожно: не ровен час взаправду бросится с Писаного камня в быстрину.

— Что за фантазии? Хотя.…Скажи, она говорила об этом?

— Да. Забудешь, так и знай, взберусь на камень Писаный и поминай, как звали.

Аэлита задумчиво покачала ногой:

— Не знаю, правда ли, но, в умных книжках пишут, если человек грозит самоубийством, он не покончит с собой.

— Об этом можно говорить сколь угодно пока самого не коснется. Пудовая задача. Но я не собираюсь взваливать груз на плечи матери. Ей там жить, ей смотреть в глаза Наталье и сватье. Придется поехать и честно объясниться, — тяжело вздохнул, — веришь, нету сил оторваться, звездочка моя.

Взял ее руку, поднес к щеке, потерся, как котенок, расправил ладошку и поцеловал в самую серединку:

— Мягонькая лапка! А как Парфену скажем?

— Я могу, — Девушка положила голову на плечо Семена: рубашка высохла. — Мне он ничего не посмеет.

— Подумаешь, ну подеремся. Объясню, что насильно мил не будешь. Мужик перетерпит. Разберусь по-свойски. Моей маме ты понравишься.

— Думаешь? А вдруг знать не захочет?

— Ну, что ты!

— Ты один ребенок в семье?

— Еще сестра, но она с мужем переселилась в Бодайбо. Знаешь, в Сибири? Золотые прииски, может, слышала?

— Золото? Как романтично! Я бы тоже уехала с тобой на край света! Расскажи об Урале! О твоей заимке, о людях.

— Моя заимка на берегу реки Вишеры, огромной, мощной реки, быстрой в верховьях, медленной ниже Красноуральска. Вверху, в горах, местность почти пустынна. Алмазная Вишера. Слышала о месторождениях алмазов?

— Только о якутских.

— Сказочная красота! По берегам — скалы, в них пещеры. Поселений мало. Камень Писаный — отвесная восьмидесятиметровая скала обрывается прямо в воду, а под камнем омут: закружит и утянет в подводное царство. В камне том глубокие пещеры, загадочные, древние.

— Почему его назвали Писаным?

— Из-за рисунков древних людей. Охрой, будто кровью, нанесены изображения медведя, человека, геометрические фигуры. Бронзовый век. К писанице только с воды подойдешь. У подножья был когда-то жертвенник.

— И с такого камня хотела броситься твоя невеста?

— Ну, хотела-не-хотела, а грозилась. Поговорим об этом или дальше рассказывать?

— Дальше….

— Камень Притон напротив бывшей деревушки Велгур. Там потопили белогвардейцев, натянув веревку через реку.

— Что-то далековато забрели белые.

— Не зубоскаль! Еще ниже — Говорливый. Звонкое эхо передразнивает рыбаков: крикнешь — Ау-у, в ответ грозное — у-у! Говорят, косматый лесовик пугает любопытных. Рядом с камнем — пещера с ледником. Когда-то возле была деревня Говорливое, ныне толь старинная каменная церковь рушится. Эх! Никому и дела нет. Ее с реки видно.

— Жаль! Спасо-Оскуйская церквушка тоже разрущается. Но до нее очень трудно добираться. Болотина на многие мили.

— Дале огромный камень Ветлан. А по Вишере искусственные островки; ими пользовались заключенные ГУЛага для сплава леса. Интересно тебе?

— Очень!

— Когда-нибудь сама увидишь! Влюбишься!

— Уже влюбилась.

— Поедешь со мной?

— Да.

— Уговор. Вначале один: не к чему тебе выслушивать в мой адрес. Объяснюсь, поставлю перед фактом.

— Пойдем бродить?

— Может, в кино? Смотри, «Дом кино», а? Не голодна?

— Хочу мороженого!

— Какое любишь?

— Сахарную трубочку. А ты?

— Вафельный стаканчик. Крем-брюле или черная смородина.

— На заимку и мороженое привозят?

— У нас магазина нет, в соседнюю деревню на мотоцикле сам езжу или мамка. Коляску затарю, на неделю продуктов: сахар, мука, крупы, чай, иногда колбаска. Тебе в диковину, а хлеб дома печем. В русской печке. Киселя захочется, картофеля потрешь на терочке, водички на месиво, смоешь грязь, а на дне тарелки — чистый крахмал!

— Сваришь киселя самопального с теплым хлебцем, и ну, пультом щелкать по спутниковым каналам. А то в интернете шариться по неприличностям! А?

— Смейся, смейся, насмешница моя!

— А что, не глядишь на голых баб?

Семен покраснел:

— Ну, бывает… с приятелем балуемся. Не мой же комп.

— Смотри, я ревнивая!

— Бывало раньше! И совсем не интересно….

— То-то. Куда?

— За мороженым.

— Идем вместе, знаешь? К Дворцовой площади.

Вышли на Невский проспект, мороженого взяли.

Запиликал телефон:

— Парфенка, легок на помине! — Да, слушаю! По Невскому гуляем, а ты? Да, на последней. Нет, не приходи! Потому! Все!

Аэлита нажала кнопку и сунула телефон в сумку.

— К тебе рвется? — спросил Семен, нарочито спокойно, — Не пущу! Хочешь, лягу спать у твоего порога?

— Да-а? — Аэлита усмехнулась, — Разве я не говорила, что сама справлюсь? Хочешь подраться? А Парфен говорил, жизнь тебе спас. Не отличаешься благодарностью.

— И впрямь странная, а я не верил! Не пойму: шутишь или издеваешься.

— Кто сказал, что будет легко?

— С другом сам поговорю!

— Не доверяешь?

— Все! Вопрос закрыт! Пустишь к себе?

— А насчет коней на переправе?

— Что-что?

— Интуиция подсказывает, что ты близок к полному отказу с моей стороны. Езжай-ка лучше к невесте! — Аэлита развернулась, и пошла в обратную сторону.

— Погоди! Замысловато для простого парня. — Семен задержал руку девушки, — Объясни, в чем дело?

— Думала, наконец, особенный парень! Получилось, как всегда. Приоткрыла сердце, а в постель не звала!

— Извини. Значит, не доверяешь. Ладно. Знаешь, что это? — Кивнул на Казанский собор. — Посидим у фонтана?

— Похоже, церковь. Подойдем ближе? Точно, собор!

— Точно! Казанский собор. Вот где пасхальную службу проводят. По телеку смотрел.

Присели на скамеечку.

— У тебя есть мобильник?

— Нет. К чему дорогая игрушка в моей глуши? Дома и телефона нет.

— А интернет?

— Беспроводной и то не мой: от ма-а-ленькой фитюльки пашет, говорил. А компьютером разживусь, окошко в мир. — Помолчал, — ты неправильно поняла: слышать дыхание, чувствовать тепло. Будешь спать, а я сяду рядом, стану глядеть на спящую.

Аэлита усмехнулась:

— У меня мало опыта, но из книжек знаю, что нельзя полностью доверяться мужчинам. Время покажет: либо сотрет быстрое чувство, либо умножит.

Семен обнял девушку за плечи. Аэлита доверчиво прижалась к нему.

— Малая Вишера — большой город. Здесь есть все: школы, ясли, детские сады, видел даже банк, а про магазины и говорить нечего.

— Краеведческий музей, больница, своя радиостанция: МВ Диапазон, кинотеатр, — продолжила Аэлита, — в самом деле, не густо. Пара-тройка кафешек, ни настоящих музеев, ни театров. Убогий городишко, не то, что Питер, но я его люблю. Хочешь, завтра в краеведческий музей пойдем?

— С тобой, куда угодно! Птичечка моя!

Аэлита зажмурилась:

— Ты ласковый? Будто кошка таю от нежных слов.

— Со мной ты будешь всегда таять! Заюшка моя, зоренька ясная.

— Зоренька мне нравится, а вот заюшка избито.

Семен крепче прижал к себе любимую:

— Не отдам никому!

— А кто просит? На поселке парни чураются меня, а по секрету, не любят насмешек. Вот и пустили молву, дескать, странная. Даже ты упрекаешь в издевках.

— Непривычно, но мне нравится!

— Вот как? — Аэлита, отстранившись, глянула в глаза молодого человека, усмехнулась, положила голову на плечо Семена, — расскажи о невесте.

— А что рассказывать? Дело обыкновенное: гулял с девчонкой год, на второй — заимка в женихи записала. Мать ноет: внуков хочет. Я думал, думал — а! женюсь, матери подмога, да на старости — утеха мальцов нянчить. Наташка, девка видная, скромностью не обиженная.

— И за год ни-ни?

— Тискались, и только. На заимке не скроешься, быстро ярлык повесят.

— Любил?

— Привык дюже. Казалось, люблю. Уехал, из сердца вон! Заставлял себя, ругал ветреником, имя произносил вслух, а на душе ничего. Как жениться? Разве это не обман, не измена? Что думаешь?

— Я бы не хотела, чтобы парень женился лишь по долгу. Мне любовь давай настоящую! Но кому-то все равно, главное замуж. Если твоя невеста из таких, недолго будет переживать, найдет замену, конечно, если ты не единственный жених на заимке. Если же любит, отпустит, но горько будет ей, больно. Не скоро затянется рана.

— А как знать?

— Того не ведаю, но думаю, поймешь. Решил все-таки ехать? Может, лучше матери отпишешь?

— Боишься, как Наталка?

— Дурачок! Любишь — примчишься, недели не пройдет. Скучать буду, в окошко смотреть.

— Парфен развеселит. Не в том смысле, конечно.

— Он целыми днями вкалывает. Заказов море, но и конкуренция — не дай боже.

— Зачем ему деньги?

Она засмеялась:

— Ну, ты даешь! Парфен скачет на одной ножке: в кафешку, на танцы в Большую, теперь на машину копит.

— Верно, для тебя старается.

— Автомобиль — удовольствие для мужчины! Девчата иначе глядят на парня с тачкой. Особенно, если еще иномарка. Парфен — завидный кавалер: щедрый и простой. Обожает быть в центре внимания.

— Завидный? И что нашла во мне? На Урал точно поедешь?

— Хоть на край света! Люди везде живут!

— Думаешь, Парфен возьмет в свою артель?

— Так звал?

— Звал. Когда не знал, что соперничать стану.

— Глупости! Могла полюбить кого угодно, но случилось так. Подуется немного и все. Не надо винить себя во всех грехах. Бери пример с меня. Я не стану прятаться и бояться: будет так, как должно.

Семен тяжко вздохнул: девчонкам легче. Они запросто говорят парню «отвали, достал» и прочие вещи. Даже могут послать далеко и надолго. Нет, мужчинам, как ни крути, трудно в этом плане.

— Бляха-муха…

— Что еще надумал? Брось! Отпиши матери, не мучайся, рассосется. Мы развлекаться в Питер приехали, а не угрызениями совести заниматься.

— Ты права. Что я настроение порчу? Любовь — прекрасное чувство. Может, посидим в кафе? Я, вроде, проголодался, — взглянув на часы, свистнул, — ого, почти шесть!

— У меня под ложечкой сосет, а я недоумеваю, кажется, недавно пирожками обедали.

— Пирожки, не еда, легкий перекус. Идем? — Семен встал и протянул девушке руку, — вставай, золотце!

— Смотри, китайский ресторан! Мы с Парфеном как-то были в китайском, недорого и сытно. Возьмем утку по-пекински или курицу.

— Супчику тебе надо, ишь, бледненькая. Опять живот? Сухомятка дело недоброе. Враз печень испортишь, так мама говорит. Я хочу здоровую жену!

— Эк, хватил! Жену!

— На меньшее — не соглашусь! Если собираешься поматросить и бросить — иди мимо!

— Так девчонки говорят, — Аэлита рассмеялась. — Как хорошо мне с тобой! Последний раз так хорошо было с мамой.

— Договорились, буду верным мужем, мамой и лучшей подружкой. Согласна?

— Так бывает?

— Только у нас, больше ни у кого.

Аэлита взяла его руку и поцеловала, вогнав Семена в краску:

— Ну вот, — смог выговорить молодой человек, — больше так не делай.

— Почему?

— Стыдно как то…

— В том, что между влюбленными, не бывает стыдного. Привыкай, любимый! Что, идем?

Вошли в китайский ресторан. Народу было немного: заняли уютный столик в глубине зала.

— Вот мисо-суп. Пробовала?

— Нет. — Аэлита засмеялась.

— А что смеешься?

— Счастлива. Хорошо, давай мисо и по китайской курице. И как раз на последнюю электричку.

Семен вздохнул: как объяснить товарищу? С одной стороны — совестно, вроде предал, а с другой — девушка имеет право выбрать. Случись с самим такое, дал бы в морду! А дальше что? Девчонке сказал бы насчет легкомысленного поведения. «Не меняй коня на переправе, не меняй» — где он слышал эту фразу?

— Что ты шепчешь?

— Ничего, милая, стишки читаю. «Белеет парус одинокий в тумане моря голубом, что ищет он в стране далекой, что кинул он в краю родном…»

— По дому соскучился? Бывает. А вот и ужин! М-м, вкусно.

Долго стояли, обнявшись возле калитки. Наконец, Аэлита сказала:

— Светает.

— Иди спать, милая, иди, глазки совсем усталые.

— А ты?

— Я посижу на лавочке, курну. Помечтаю, как любимая засыпает с думами обо мне.

— Правда?

— Правда.

— Не уйдешь до утра?

— Не уйду.

— Хорошо. Смотри, если уйдешь, проснусь и вообще никогда спать не буду.

— Обещаю.

— Вот и ладно. — Аэлита потянулась, — покойной ночи, родной.

Ушла. Вскоре свет в окне погас.

Семен долго сидел на скамейке, думая о случившемся, о любви так внезапно пришедшей к нему. Еще о том, что мог остаться дома, жениться на Наталке, детей нарожать. Аэлита вышла бы замуж за товарища. Нет, Аэлита не выйдет за Парфена, не та девушка. Ждала бы Семена всю жизнь.

Гавкнул Молчун. Семен тихонько свистнул и шепотом позвал:

— Молчун, Молчун, свои!

Пес заскулил и удалился в будку, где повозился и вскоре улегся спать. Дураки, дрыхнут, а ему нисколько не охота. Он зажмурился, представив, как Аэлита спит, кулачок под щечку, и видит во сне его, Сеню.

— Милая, родная. «Любимого к сердцу прижму и не отдам никому!» Это про него, не отдам никому. Единственная, необыкновенная! На целом свете!

Занимался рассвет: из серо-белых плотных туч пробивались низкие лучи. Поежился: зябко и хорошо! Холод вообще здорово! На морозе дрова рубить в одной рубахе. Мамка выскочит в пуховом платке на плечах, ватничек под мышкой:

— Сынок, возьми, простынешь, однако.

— Брось, мам, на дрова, — а сам колуном тюкает, пар от спины. Опосля в просторные сени и ну из алюминиевого ковша морозного квасу сёрбать. Зубы стынут. Красота!

А маманя причитает:

— Вот-вот, употевши, ледяного пойла, прямая дорога в больницу.

А он маму крепко обнимет, целует в серебряный висок:

— Старушка моя дорогая! Здоровья моего на семерых, — и подхватит, закружит на вытянутых руках, а мамка смеется, заливается:

— Какая ж я старушка, еще и пятидесяти нет, возьму, вот, и замуж выскочу. Только младшенького пристрою в хорошие руки.

— Эт кутят в хорошие руки отдают, а я сам с усам.

— Эх, внуков бы понянчить. Дети кто куда — одна останусь. Вылетишь из родного гнезда, — и замолчит.

Поставит мать на ноги, хмуро скажет:

— Я отсюда никуда. Жинку в заимке возьму, тебе помощница будет.

Семен вздрогнул: никак задремал? Матушка привиделась, а ведь правду сказала, не будет у него жены в заимке. Хотя почему? Аэлита ясно выразилась, поедет за ним куда угодно. Радость охватила его, расправила грудь, плечи. Солнышко поднималось, тепло разлилось по Вишере. Молодой человек встал, потянулся и тихо пошел в сторону дома. Верно, Парфенка уже проснулся и на халтуру собирается. Надо поговорить с дружком верным.