Прощание с Аэлитой. Роман

Марина Бойкова-Гальяни

Марина Бойкова-Гальяни – автор трёх сборников стихов, двух сборников рассказов и двух романов. Роман «Прощание с Аэлитой» – это история любви двух друзей. Романтичная и драматичная. Замкнутый четырёхугольник.

Аэлита

Возле старого мотоцикла сидела девушка и наблюдала за гонками. Парфен вернулся к товарищу:

— Что же ты?

Семен, молча, кивнул на незваную гостью. Парфён помахал девушке рукой, и та, привстав, ответила тем же.

— Знаешь девку?

— Я говорил о ней.

— Та, которая со странностями?

Парфён промолчал, улыбаясь во весь рот.

— Плывём? — Спросил Семён, — или вернёмся?

— Наперегонки! — Парфён рванул, оставив на этот раз товарища позади.

— Ишь, корявый блин, старается перед девчонкой! — Сказал себе под нос, но друга догнать не смог.

С минуту посидели на пляже, и снова наперегонки, уже обратно. На этот раз ничья!

Семен, смущаясь, вышел на берег. Парфен быстро подбежал к девушке и окатил водой из сложенных лодочкой рук. Девушка засмеялась, и Семен вспомнил горный ручей, свою Вишеру. Тепло разлилось по груди.

— Мой товарищ, Семен. Сеня.

— Догадалась! Сказать по-правде, не утерпела, зашла к тебе, а мама сказала, купаться поехали.

Теперь Семен увидел велосипед, лежащий на боку.

— Меня зовут Аэлита, просто Лита. — Протянула Семёну узкую ладошку, которую тот пожал, с церемонным поклоном.

— Как название романа Алексея Толстого?

— Именно. Ты знаешь?

— В детстве читал пять раз.

Семён подошел к воде. Лёгкий ветерок вызывал мелкую рябь, которая была сродни той, что будоражила его душу. Парфён болтал с девушкой, а Семен удивлялся тому, что можно вот так просто говорить с небесным созданием зовущимся Аэлитой. Полуобернувшись, кинул взор на Литу: он ошибся, ничего особенного. Даже не симпатичная! И что нашел Парфён?

Аэлита засмеялась: мурашки пробежали по телу.

Семён нахмурился: вот ещё! Спору нет, ангельский голос. Интересно, какого цвета у неё глаза? Карие? Не совсем.

— Дружище, едем!

— А как же Аэлита? Пусть она едет с тобой, а я следом на велике.

Парфен перекинул ногу через сиденье «Урала» и похлопал рукой сзади:

— Литка, садись!

Аэлита уселась позади Парфёна и обхватила руками за талию. Семён оседлал велосипед.

Несмотря на глубокую ночь, темноты не было, что восхитило уральца:

— Эх, жаль, уральские ночи черны. Красота, славно гулять по деревне, тепло.

— Малая Вишера считается городом. — Возразил Парфён, ставя мотоцикл в сарай.

— Ладно, я домой, — сказала Аэлита.

— Нас дожидай, проводим. Сеня ночной город поглядит. Другу белая ночь в новинку, — Парфён улыбнулся, хлопнул товарища по плечу.

Девушка внимательно посмотрела на Семена. Тот покраснел: глаза цвета чая, чайные глаза. А ведь она красавица! Как он сразу не понял?

— Быстро забыл Наталку, — но мысль не принесла угрызений совести. — Чушь, ведь только приехал, новые впечатления, лица. Однако, это естественно. Утром встану с думой о невесте. Натаха, Натаха.

— Литка, не смущай кореша! А ты, старик, краснеть перестань. У Литухи манера в упор глядеть. Не каждому нравится такой рентген.

Девушка усмехнулась и перевела глаза на Парфена.

— Гипноз! — Тот нежно коснулся пальцем носа девушки. — Меня чарами не возьмешь. Ну что, побродим?

Семен пошел было со стороны товарища, но Аэлита перестроилась, чтобы идти посередине, между друзьями.

— Теплее, — усмехнулась она, хотя ночь была и в самом деле прохладной.

Парфен значительно качнул головой, скрывая ревнивый укол:

— Кокетка. На то она и девушка, старина. — Мысленно успокоил себя. Украдкой покосился на товарища, — Шварценеггер отдыхает. Хорош гусяка!

— Что молчишь? — Аэлита коснулась его локтя.

— Блаженствую. Не верится: рядом товарищ с далекого Урала и милая девушка.

— Не такая и милая, — заметила Аэлита. — Кто меня называет колдуньей?

— Каюсь! Но в положительном смысле. Я запал на тебя! Да и Семену, кажется, ты очень нравишься. Эй, друг, признавайся, мать твою!

— Признаюсь, очень! — Семен деланно рассмеялся.

— Ты, Литка, учти: у братана невеста на Урале, красавица.

— Правда, красавица?

— Ну.

— М-да. Ответ не впечатлил. Мы пришли. Здесь я живу.

Остановились возле низкого заборчика с покосившейся калиткой. Аккуратный дом в три окна, палисадник, в котором квохтали несколько курочек, и горланил петух, кося на Семена ревнивым глазом.

— Собаки нет?

— Одно слово, что собака. Молчун, Молчун!

Теперь Сеня увидел будку, полускрытую раскидистой кроной ветлы. А затем пса, недовольно глядевшего из личного домика.

Парфен сказал:

— Хороший сторож! Зайдешь на территорию, только обратно не выпустит. С ним надо подружиться. Аэлита!

— Ладно, идем!

Молчун вылез из будки и вилял хвостом, глядя на хозяйку. Аэлита погладила верного пса, и показала жестом на Семена:

— Свой!

Молчун улыбнулся по-собачьи, во всю пасть: губы растянулись до самых ушей. Хозяйка махнула рукой. Семен приблизился, дал псу обнюхать себя, и похлопал дружески того по холке.

— Теперь он запомнил тебя, вот, — Аэлита протянула Семену руку: нежную, такую маленькую, — Спокойной ночи!

Парфен стоял, многозначительно глядя на товарища. Тот понял, вышел за калитку, потянул сигареты. Сквозь табачный дым возник образ Наталки:

— Взойду на камень Писаный и брошусь вниз!

Образ был настолько реалистичен, что Семен провел рукой по лицу. Парфен тихо затворил калитку:

— Идем?

— Знаешь, однако, твоя Вишера для меня большой город. Одичал на заимке. У нас ведь домов десятка три не боле. Даже своего магазина нет. Мотаемся, едрена, за пятнадцать километров кто на автобусе, а кто на мотоцикле, у нескольких человек лошади. Да и как без лошади? Поле не вспашешь. В Красновишерск собраться все равно как в Нью-Йорк. А в Питер, примерно на Луну. Хотя, любой город, что планета. Дикари, одно слово!

— Плохо. Ты, парень, жизни не видел. Помотайся по Руси, а потом уже к невесте возвращайся. Если любит, поймет. Да и ты, блин, мечешься, вроде. Дорога ли тебе твоя Наталка?

— Дорога, — голос Семена звучал фальшиво.

— Дорога, — усмехнулся Парфен. — Я тоже кажись, влюблен в Аэлиту, но и других девчат обделять вниманием не спешу. А куда торопиться? Так женишься, а потом раскаешься: елы-палы, не догулял.

— Если любишь, не раскаешься.

— Если любишь, именно, если любишь.

Навстречу стайкой шли девушки.

— Привет, Фёнка! Что за красавчик? Познакомь. В нашей Вишере такая рыба-кит не водится. — Девушки, хихикая, окружили ребят.

— Шампанского хотите?

— Кто же не хочет, тупизна? И конфет шоколадных?

— И конфет обещаю. А дружка моего Семеном кличут. Уралец!

— Почти сибиряк? Ну и красавец, а фигура!

— Ладно, мать моя женщина, совсем парня смутили, щебетухи. Пылим в «Бессонницу». Посидим, как «белые» люди.

Две девушки простились с ребятами, но две остались. Вчетвером заняли столик.

— Кушать будете?

— Парфен, ты спятил? Разве ночью кушают?

— Лично я, когда голоден, тогда и ем! Мой товарищ, тоже.

— Ты бы хоть девушек представил, однако, — сказал Семен.

— Наконец, прорезался, елы-палы. Девушки, назовитесь!

Те захихикали:

— Моника! — Рыжеволосая толстушка с ямочками на щеках церемонно протянула белую руку. Семен, иронично поцеловал:

— Сема, джентльмен из глуши.

— Мы знаем уже, — сказала другая, крашеная тонконогая блондиночка, — А ты — Машка, а не Моника. Зря врешь, подружка, Парфен заложит.

— Вот и нет! Я бы промолчал, Лидуся.

— Лида. Хочу, чтобы и мне ручку по-джентльменски поцеловали.

Семен галантно склонился над рукой блондинки.

— Скажите, какой целовальщик, мать твою за ногу, — произнес Парфен, — любой может.

— Кроме Пани, — Лида насмешливо фыркнула. — Хочу кофе с коньяком и мороженое.

— А я — шампанского!

— Мы с Сеней тоже шампанского вдарим. — Девушка, бутылку «Голицына», сто граммов коньяку, четыре по сто пятьдесят шоколадного мороженого!

Официантка удалилась. Семен огляделся:

— Уютное кафе. А почему на стенах виды Петербурга, отрывки каких-то стихотворений….

— Не каких-то, Пушкина, темнота!

— Здесь Пушкин бывал?

Девушки прыснули:

— Скажешь! Знаешь, сколько лет нашему городу? То-то. В шестидесятых годах девятнадцатого столетия первые улицы появились. Пушкина к тому времени не было в живых. На вашей заимке есть интернет?

— Ну. А что?

Официантка принесла заказ. Парфен объявил тост:

— За моего друга!

— Ур-ра! До дна.

Осушили бокалы.

— Надолго к нам?

— Навсегда! — захохотал Парфен, — право, девчонки, он только приехал, а вы словно гоните обратно. Ядрена корень!

— Дурак ты, Панька, — блондиночка надула губы, — нас волнует время, успеем ли охмурить Соколика.

— У Соколика есть невеста.

— Невеста не жена! — Маша хихикнула. — А ты, Парфен, удержи товарища, работу предложи хорошую. Пусть заработает к свадьбе.

— Не грузи, Манюнька, дай отдохнуть парню. Он же только приехал, даже не спал еще.

Парфен зевнул, Степан тер глаза.

— Зевота, штука заразная, — Лидия повела плечом, — уж ты, Панька, не наводи тоску. Выпьем! Девушка, принесите мне кофе эспрессо и коньячку соточку! — Она манерно повела плечом.

— Две порции! — Семен поднял вверх палец!

— Три! Нет. Четыре!

— Как зазноба, Панечка? С товарищем познакомил?

— Познакомил, елы-палы.

— Сеня, как тебе марсианка?

— Девушка как девушка.

— Странная она, какая-то.

— Не заметил.

— Одна все, да с теткой Женей. Сверстниц обходит стороной. Неинтересны мы ей.

Парфен замахал рукой:

— Эй, девчонки! Аэлиту не обсуждать! За собой смотрите. А насчет общения, зря. Мне с ней интересно. Мечтательница, это верно. Но, чтобы зазнавалась — ничуточки!

Официантка принесла кофе и коньяк. Молодежь повеселела. Кафе совсем опустело, официантка грустила за стойкой, подперев щеку рукой, бармен вовсе испарился. Наконец, и Семен с Парфеном рассчитавшись, вышли на улицу. Было совсем светло.

— Елки-палки! Четвертый час, а ночи будто и не было, — сказал Парфен, — пока, девушки!

— Надо проводить, вдруг хулиган привяжется! Далеко вам?

— Не очень. Сами дойдем.

— Не годится, — Семен решительно подхватил девушек под руки, — ведите, однако.

Парфену ничего не оставалось, как следовать примеру товарища.

Мать Парфена спала, и молодые люди прошли на цыпочках в дом. Постель уральцу приготовили на веранде. Парфен притащил туда же раскладушку для себя. Друзья заснули, едва приклонив головы.

Семену снилась невеста в белом: она убегала с криком:

— Поймай меня!

Он долго бежал за ней и совсем запыхался, когда девушка остановилась и, обернувшись к нему, со смехом подняла фату.

— Аэлита?

Поднялся ураган, Аэлита поднялась ввысь, и с отчаянным криком умчалась в бескрайнее голубое небо, оставив его горестно взывать о пощаде.

Семен проснулся, и долго лежал, мучаясь от совершенно нового, неизвестного чувства.

— Наталка, я скучаю по тебе! — мысленно произнес, и удивился фальши, которую услышал в немой фразе. — Блин! Завтра поеду за билетом домой, завтра поеду за билетом домой, поеду за билетом до…, Аэлита — не заметил, как уснул.

Когда открыл глаза, солнце поднялось высоко. Парфена не было рядом, но слышался голос товарища:

— Мам, елы-палы, опять мои лилии трогаешь? Сказал сам, значит, сам!

— Не обидится твоя зазноба, честное слово!

— Я обещал Аэлите, что лично выращу для нее. Нечестно получится. Все равно, как готовые купить.

— Чудачка, твоя Аэлита!

— А сама дружишь с ней.

— Кто ж будет дружить? Девчонки, ой, завистливые.

— Вообще, со сверстницами помрешь от скуки.

— Странная девушка! Хорошая, добрая, но странная. Тяжело будет парню, что полюбит.

— Я люблю ее, и мне легко. Глупости это!

— Значит не сильно.

— А вот возьму, елки-палки, и женюсь.

— Только не забудь спросить, она пойдет ли.

Парфен засмеялся в ответ.

Семен аккуратно сложил одеяло и постельное белье, собрал раскладушку, и, потягиваясь, вышел во двор.

— Как спалось?

— Тетя Женя, дрых, яко сурок, однако. Смотаться бы за билетом в обратку.

— Домой? Едва приехал, и домой? Рванем в Питер, пошляемся, город посмотрим. А то мамаша спросит, что видел в северной столице, как отчитаешься?

— И то, сынок, — поддержала Парфена мать, — погости, дорогой. Возьмите Аэлиту, до конца недели девка выходная.

— В магазине по недельному графику пашет, — объяснил Парфен, — до воскресенья гуляет. Еще четыре дня, палки-трепалки.

— Ладно, ребята, умывайтесь, и завтракать! — Тетя Женя ушла в дом. Молодые люди последовали за ней.

Только уселись за стол, тетя Женя телефон несет:

— Сынок, тебя.

— Елки-моталки, — Парфен вздохнул недовольно, — мам, ну просил же. Да, слушаю. Василий Михалыч? Что стряслось? Ну, дела-а, копать-перекопать. Ладно, хорошо.

Он положил трубку на стол, отодвинул с отвращением:

— Мать, вот какого дьявола меня позвала? Сама говоришь Питер, и что?

— Да объясни толком, Фенечка.

— Мои черти напортачили с крышей. Дураки безмозглые! Глаз да глаз.

— Понял, дружок лепший, — Семен широко улыбнулся, — где дом то?

— Какой дом?

— Этого, блин, Василия Иваныча.

— Михалыча. Большая Вишера. Помнишь, мимо ехали вчера, палы-перепалы?

— Не помню. Да и хрен с ним. Очень далеко?

— Да ну. На мотоцикле минут пятнадцать, ети ее. — Парфен окунул блин в яично-масляный соус, и отхватил добрую половину. Семен доедал блин с вареньем:

— Я с тобой. Спасибо, тетка Женя. Вкусно, как дома.

— Не спеши, торопыга, — Парфён потянулся за вторым блином.

Тетя Женя засмеялась:

— Парфенка меньше четырех блинков не ест. Да и ты, уважь, гость дорогой, смотри, какой худой.

— Сенька не худой, а стройный, мать. А у меня через пару лет жирок завяжется от масляных блинков. — Парфен выгнулся, погладил себя по животу, — люблю покушать вволю. Со мной, говоришь? Хорошие мастера в цене, что делать умеешь?

— Лучше спроси, чего не умею. И по хозяйству, и по огороду, со скотиной, ремонты всякие. У нас в деревне мужики мастеровитые. Может, рекомендации нужны? — Семен гоготнул, — во, глянь! — Протянул руки кверху ладонями.

— Ну, ты разошелся, дружище! Я что думаю: мотай с Аэлитой в Питер, а свои дела разгребу сам.

— Молодец, сынок! Сень, правда: Литочка покажет Питер без Парфёнки.

Семен испугался:

— Нет, нет. Или вместе или никто.

— Не дури! — Осадил друга Парфён, — мать дело говорит. Решено, елки-палки. Дай, мама, телефон. Литуня, не разбудил? Ага. Питер покажешь уральцу? Ну. Я занят. На какой? Не. Поздно. Что? Да, ладно, Леха намыливался, если не уехал. Жди, перезвоню….Лешка? Собираешься? Прихвати гостя с Литкой до Питера. А? Нет, не ревную! Дурак ты! — Парфён рассмеялся и положил трубку, — Ну и мудила! Уф! Еще звоночек, — Литусик, подходи, на сборы полчаса! Окейно! Ёлки-палки, а ты что пялишься, собирайся, дурило?! — Ткнул Семена в бок. Тот с нарочито недовольной физиономией поспешил к умывальнику.

— Во-во, рожу поброй, чтобы девчонка со стыда не сгорела, — Парфён хихикнул, завистливо вздохнул, — эх, кабы не дела. Завтра расскажешь, отчитаешься, где был и что видел, понял, герой? Вернусь поздно, да и ты быстро не обернешься.