Воин. Правитель. Чужак

Марат Зарипов

ВОИН стоит на пороге звания Адмирала. И всё, что требуется для его посвящения, – это Нарекающий акт. Однако Акт выходит из-под пера ПРАВИТЕЛЯ, что уже давно замышляет пойти традициям Ордена наперекор.Необходим козырь. Для предательства необходимо нечто, что будет способно вывести претендента на звание из игры. Лучший из вариантов – ЧУЖАК, обретающий в клетке недостающие силы. И эти силы, верит отчаянный узник, помогут ему, чего бы там ни желал надзиратель, обрести память и вырваться на свободу.

Не маяк и не просто надежда

«Сигнальный огонь на севере», — так, вроде бы, говорил Дух», — мысли Пришлого цеплялись за эту догадку, не позволяя проскочить следующей. Догадке, полной сомнения и чертовщины. В одиночку, без гундежа Перепела над ухом, любая сомнительная догадка увеличивала свою ценность в стократ, и именно поэтому он полез выше, на самую верхушку кедра — искать новый ключ и шугать тревогу, засевшую внутри гордой совой.

Взобравшись, Пришлый вдруг понял, что давно не ругался. Не ругался, как известно, вслух. В душе-то он проклинал всё, что видел, но Лес… В общем, без собеседника он замкнул эту борьбу в себе. В первые сутки без доброго Духа он произнёс перед Лесом одиннадцать слов. Во вторые — около пяти. А в третьи, которые смеркались сейчас, он проделал весь путь в полном молчании. И ему стало грустно. Говоря прямо, у него было мало шансов на неё наткнуться — на грусть. Вся дорога по Лесу столь грамотно усеивалась капканами и рвами с кольями, что он и помыслить-то о ней не успевал. Закончив одни приключения, он сразу падал на валежник и закрывал глаза, а с утра начинал новые и вновь падал. И потом вновь просыпался, надеясь, что «уж этот-то капкан» точно окажется последним.

— Давай, вот-вот, чуть-чуть осталось! — изобразив на лице натугу, Пришлый подбодрил себя и ухватился за ветку, торчащую перед ним. Куски коры не отставали от него ни на секунду. Они липли к брюкам, липли к хлопчатой рубашке и лезли на шею. Можно сказать, его кромсала тысячелетняя задиристая кошка, которой отчего-то не нравилось, что её окружили стольким вниманием. Но, как бы то ни было, спускаться обратно ему, понятное дело, уже не хотелось. Он поскорее закинул на ветку вторую ногу, снял натугу с лица и с интересом глянул на горизонт. В этот раз сигнальный огонь остался на месте. Тот продолжал маячить.

Продолжал маячить на северном взгорье, как и днём раньше. И если в прошлый раз чужака обманом вели на запад, то теперь вели обманом в сторону Палых пещер. «Ищейки злобного выродка засели там, как пить дать», — проговорил он вновь про себя и сразу же вспомнил, что с этого момента обещал выговаривать всё проклятому Лесу.

— Слышишь меня, выродок?! — он обратился почему-то не к Лесу, а к его злобному хранителю. — Надеюсь, тебя ещё не возродило. А если даже так, то смотри, я иду на поклон — «безоружным» хотел бы ты слышать, — но нет, я иду во все оружии. Так что готовься, разминай лапы и натачивай коготки. Поклон я приготовил особенный.

Пришлый отнял взгляд от неба и замолчал. Он насторожился… на всякий случай. А затем перекинул внимание за верхушки деревьев, оставив внезапную угрозу кружиться рядом.

Сигнальный огонь продолжал маячить. Далеко-далеко впереди.

«И почему он горит? Как он вообще попал сюда? Неужели вместе со мной? Вместе с ключами и моим беспамятством? Или, быть может, я жил здесь всегда? Проснулся тут и выдумал все эти ключи, чтобы немного развлечься?» — в голову Пришлого затесались догадки. Догадки, полные сомнений.

И он вновь не произнёс их вслух. Оставил внутри и утопил в предыдущих упрёках. Однако подобное следовало всё-таки игнорировать. Такие догадки, решил чужак, покушались на самое дорогое — на конкретную убеждённость в факте, что он инороден, что он буквально «не от мира сего». Ведь он — Пришлый, а не Сумасшедший. А потому он верил, что выбраться — это единственная возможность получить чёткий ответ. Лес мутил всё, к чему имел доступ, в его интересах зародить подозрения, и поэтому твёрдая почва была необходима. Сигнальный огонь имел нужные рамки. Балуясь светом, он подманивал предвкушением теплоты. А если есть теплота, то значит, есть и её источник, до которого можно дотронуться.

Вдруг чужак ощутил, как кедр под ним едва согнулся. Хруст возник возле пяток и поднялся выше. Неизвестный сотряс дерево и, похоже, собирался его спилить.

— Ищейки? Да быть не может!

Пришлый подобрал ноги, прижался крепче и начал ждать. Ствол тряхануло, а после, отлипнув от брюк и рубашки, кора посыпалась вниз. Чужак взглянул сквозь щель меж ботинок, и, не увидев никого, как можно громче послал подонков туда, откуда они пришли.

— Не дождётесь! Я буду тут, а вы там! — он играючи перескочил на ветку на противоположной стороне и вновь ухватился за верхушку, — Хотите поменяться местами? Попробуйте. Помогать я вам точно не собираюсь!

Ствол затрясся, и нога Пришлого чуть поехала.

У кедра спилили четверть. «Есть силы, что скованы разумом», — чужак вдруг вспомнил, как поднял в воздух свою песчаную копию. Она витала, она жила, она подчинялась его воле и была готова расшириться. Но прилёт Духа ему помешал. «Попытка не пытка», — Пришлый сосредоточенно вскинул руку и понадеялся на свой разум. Сам не понимая, чего он хочет, он растопырил пальцы и дрожащей ладонью указал на ветку соседнего кедра — она была толще, массивней и тяжелее. Идеальная дубинка для того, чтобы хлопнуть кому-нибудь по макушке или попортить хребет. «Кем ищейки предстали теперь?» — и, предполагая, что ответ ему не понравится, он заручился оружием на медведя или носорога, или, чем чёрт ни шутит, слона.

Он сжал веки, думая, что таким образом подсобит дрожащей ладони. Сам себе герой, сам себе спасательный круг, сам себе небожитель. Чужак питал волю инстинктами. А точнее, одним инстинктом — выживания. А такой инстинкт слабо вяжется с монструозной невиданной мощью. Её питает уверенность, знание прошлого, осязаемость домашних корней. Но ни того, ни другого, ни третьего, он, конечно же, не имел. Делая вид, что ты направляешь разум, ты его не направишь, и чужак, признав, что обманывает самого себя, вскоре опустил ладонь. Силы мысли пока закрыты. И, схватившись крепче, он понадеялся на ту силу, что сокрыта в мышцах.

А меж тем кедр спилили наполовину. Ствол тряхануло, и нога Пришлого соскользнула целиком. Он ударился о толстую ветку, заехал ею в промежность, а после этого полетел вниз. Верхушка кедра дрогнула, качнулась, как струна, и выровнялась.

А Пришлый помчал. Помчал вслед щепкам тысячелетнего дерева, не зная, куда это его приведёт — на землю или же сразу в чью-то пасть.

Сперва спину приласкала хвоя. Ветки, что встречались ему на пути, замедляли полёт и разворачивали на пол-оборота. Он получал в шею удары от шишек, от их чешуек и от своих же грязных ногтей. Расцарапав порезы до крови, чешуйки впились в кожу и полетели вместе с ним. Он сжал веки. Вновь. Иголки, метившие в глаза, вынудили его повториться.

Странно… не было грозного рыка. Ищейки молчали. По всем законам, они должны были распугивать птиц — выть, лаять и рявкать, — но пока им и не то чтобы удавалось напугать какую-нибудь мимо летящую жужелицу.

Пришлый с недоумением осмотрелся по сторонам. Он ощутил, как новая хвойная ветка приласкала его и развернула наполовину. Теперь он видел место падения, и его недоумение лишь возросло. Внизу прыгала белка — совсем одна, — без оравы клыкастых чудовищ. Она тихонько отпрыгивала от тени, которую отбрасывал Пришлый. Та росла столь же стремительно, как и его очевидное недоумение, поэтому белка начала отскакивать с ещё большей прытью.

Вселенец встретился с веткой, последней на пути, и приземлился на землю лицом. Из носа брызнула кровь.

— Кажется, я его поломал…, — застонал чужак и развернулся на спину.

— Вставай, нам предстоит долгий путь.

«Это точно тот Дух?», — Пришлый резко поднял голову и, держа нос, присмотрелся.

— Ну, чего уставился? Забыл? Нам нельзя медлить.

«Да, это он. Добрые Духи примерно так, кажется, и отвечают», — чужак подставил под спину локти и попытался подняться.

— То есть это всё ты устроил? Спилил дерево и…?

— Не знаю, чужак, подозреваю, тут постаралась твоя совесть. Она бывает очень обидчивой.

— Да ладно, я же говорил, что выстрелил случайно.

— Наверное, тебе все же стоит пообщаться с ней, а не со мной. Ну же, вставай.

Дух в обличии белки отпрыгнул от Пришлого и посмотрел куда-то в сторону севера.

— Я узнал, куда нам идти…

–…туда! — прервал хранитель и разбежался.

— Вот только не говори, что я зря лазил.

— Зато эффектно спустился, не так ли? — запрыгнув на кедр и перескочив на соседний, Белка побежала по нижним веткам.

Пришлый привстал, оттряхнул рубашку, брюки и, самое главное, шею. Смолистые чешуйки от шишек посыпались на перегной, и больше под кедром не опрокинулось ничего. Чужак встал в полный рост, прикрыл пальцами ноздри и последовал за беличьим голосом.

— За мной! За мной! — кричала она и удалялась быстрее, чем следовало.

— Не спеши, Дух, у меня тут копчик болит вообще-то.

— За мной! За мной! — настаивал беличий голос.

И Пришлый, прихрамывая, немного ускорился.

«За мной», — вдруг прозвучало зловеще. Он остановился… перебросил взгляд через плечо. Тишина.

— Ой, нет, — он потряс головой и поспешил, — нет-нет-нет. Только не это!

«За мно-о-о-ой…», — прозвучало немного протяжней. В лесу неожиданно стало темно. Сумерки наступили раньше, чем того требовал ход времени. «За мно-о-й. Мной!» — возникло два голоса, и их тон разительно отличался. Первый — тон буревестников, второй — тон мирового лика. Они завели спор в том сне, но почему-то зазвучали в реальности. Игры разума? Нет-нет. Пыль в глаза, ядовитый туман, снова происки Леса. В том сне чужак плыл чудесным ребёнком. Его забросили в рабочий комбинезон и пустили по океану. Он прислонил ладонь к дереву и стал дожидаться второго ключа.

«За мной! Мной! Мной!» — хор прокатился волной, и ветер сбил его с ног. Пришлый поднялся. Перед тем, как получить подсказку, он должен был пройти ряд испытаний.

— Ладно, я понял тебя. Если нужно подыграть, я подыграю. Что дальше? — вселенец попятился.

— Идёшь за мной? Ха-ха, — женский шёпот и смех приникли к ушам. — Идёшь или нет? — теперь грубый мужской. — Идёшь или нет? Идёшь или нет? — быстрый ребяческий тон и кроткий девичий смех.

— Что дальше, ну, дальше? — Пришлый сам заговорил кротко. В глаза ему впились иголки. Он зажмурился, открыл глаза и незримые кедровые иглы пропали. Ветер, сбивший его ранее с ног, решил попакостить. Тот развеялся, и по округе поползли трещины. Пришлый изумился — далеко не только по земле. Трещины поползли по деревьям, по воздуху, по муравейникам. Пространство покрылось коркой и обрелось язвами. Те прорывались к небу, и чужак даже мог занести в них ладонь, но, после секунды раздумий, всё-таки не решился. Кто знает, куда это приведёт? Пляж, поле боя, часовня, дворец? Начало пути? Вариантов было немерено. Он пораскинул мозгами.

— Нет, эта сволочь просто так от меня не отстанет. Уйду целым — вернусь по частям.

Он почуял запах бензина. Темень напала на взор, а на язык — привкус гари и тления. Чужак услышал шаги. Он засеменил, но шорохи никуда не делись. Его путь кто-то отслеживал. Что-то заставило его присесть, и он присел. Вокруг замерцало, пространство покрылось мраком и обволокло его сумеречной пеленой. Щелчок. Он попытался встать. Но стоило сдвинуть пятку, как пелена запряталась. Пришлый осмотрелся. Сине-жёлтый комбинезон. Он — на борту корабля.

Под потолком — «Берег I — X—II». Первым делом он взглянул именно на название, а потом на аварийные лампы. Турбулентность не щадила здесь никого — ни датчики снаружи, ни тех, кто сидел под мерцающей крышей. Потоки штормового ветра шатали корабль. Они вели его по воздушным ямам. В течение пары секунд свет в лампах погас. В посадочный винт ударил разряд тока, и все, кто боялся отвести взгляд от коленей, с трепетом вжались в кресла.

— Колониальное судно, — пробубнил Пришлый и потрогал язычок молнии. Сама молния, резина, карманы, плотно прилегающие к бёдрам — подсказок очевиднее он ещё не встречал. «Мой… комбинезон? Так что, значит, я…?», — он слегка нервно убрал от молнии пальцы и попытался ещё раз взглянуть на название, но тут его прервал чей-то голос:

— Колониальное судно? Откуда ты знаешь? Ты был тут? — с ним заговорил ребёнок в комбинезоне. Он сидел рядом, а из-за того, что лампы постоянно лишались света, мальчишка то и дело исчезал в пустоте. В очередной раз, когда свет пришёл в норму, перед Пришлым предстала его рабочая братия. Братия колониального судна. Она занимала все кресла и сидела в тех же цветах. Раскат грома, и их трепет вновь обратился к коленям. Гул неожиданно стих, корабль немного выровнялся, и, отпустив резиновые брючины, братия синхронно посмотрела на сиденье Пришлого.

То, что заставило его присесть, приказало ему же встать. Он внял приказу и поднялся с кресла. Вдруг он почувствовал, что слегка тонет. В колени заплеснулось немного воды. Он очутился в озере, полностью чёрном и ничем не освещённом. Попытка сдвинуть стопу удачей не увенчалась. Он приложил чуть больше усилий, переправил сверхсилы туда, к икрам, но в ответ получил столь же уверенное сопротивление. Вода определённо обладала разумом. Жаль только, зловредным. Она вела себя как болото, встретившее упёртого путника. Понимая, с кем оно имеет дело, озеро на чуть-чуть приспустила дно. Пришлый рванул вперёд и ожидаемо начал тонуть. Всасывая сантиметр за сантиметром, участок кожи за участком кожи, поверхность дотронулась до его оцарапанной шеи. Кровь мгновенно свернулась, порезы исчезли, и, закрыв глаза, чужак попытался выпрыгнуть. Он смог. Но тут, под ногами, образовался обрыв.

Позади, на скалах, копошилась его же копия. Та цеплялся за выемки в камне, старательно подбирала ноги и с надеждой поглядывала куда-то вверх. Это был Пришлый, но из прошлого. Через пару секунд у края обрыва его встретит чья-то изумлённая физиономия. Физиономия доброго Духа. Невесть какая неделя и невесть какой день. Именно в это «невесть когда» и случилось их первое знакомство.

Но это происходило за спиной, в отдалении, а у сегодняшнего Пришлого цепляться, увы, было не за что. Он беспомощно махнул ладонью и начал падать. И только к горлу подступил страх, как бездна заботливо уложила его на землю. А точнее, на мягкое мшистое одеяло, что, помассировав ему спину, принялось обволакивать его по бокам.

— За мной, чужак, вставай, — По веткам вдалеке запрыгала старая знакомая Белка.

— Дух, я тут! Тут! Эгей! Слышишь?!

Белка ускакала и, не оглядываясь, перепрыгнула на ветки пониже. Пришлый вскочил и, схватившись за копчик, понёсся следом.

Дюжина метров, ботинок шлёпнул по следу, которого ранее он не видел. Пришлый на мгновение опустил глаза, всего лишь на миг, а когда поднял, заметил перед собой новое размашистое препятствие. Вновь он — оборотень. Облик злобного Духа.

— Да нет, ещё рано! Как ты?! Погоди! Нет! Стой!

Пришлый выставил руки. Оборотень навалился всей грудью, но только успел раскрыть пасть, как следом тут же исчез. С северного направления до них дотянулся свет сигнального огня. Он окатил лучом спину монстра и растворил его в воздухе, словно прах. Чужак приоткрыл одно веко, посмотрел сквозь пальцы, и впал в ступор. Его переместило куда-то ещё.

Маленький холм. Чужак потоптался, покрутил по земле носочком ботинка и, опустив руки, посмотрел на окружение уже без всякого страха. Вот он, кажется, выход. Цель, о которой он так мечтал, — сигнальный огонь. Горя на макушке холма, он призывал чужака не стесняться и быть посмелее.

Чужак побрёл. Побрёл вверх. Побрёл увереннее и на пути, немного поскальзываясь, начал стаскивать с пояса ремень с кобурой и револьвером. Пусть! Пусть с него стянут рубашку, штаны, носки, но зато он обретёт его — главный, золотой ключ. И даже не нужно будет собирать осколки воспоминаний, дабы понять — кто он. Выход обо всём позаботится.

Чужак задвигался чуть быстрее. Хромота как-то сама отстала от его ноги, и он побежал — шустро, — как не бежал, наверное, даже будучи сытым.

Огонь приобнял. Он обхватил ему плечи и разгорелся так ярко, что чужаку невольно пришлось зажмуриться. Ни рыка, ни жгучего голода, ни удара когтей. Только свет и тепло, только нега и невыразимое счастье.

Сигнальный огонь, как оказалось, не был сигнальным огнём. Он был чем-то большим. Даже большим, чем просто символ света и обретения. За ним прятались немного иные смыслы. Не маяк и не просто надежда, а символ горечи и разорительных войн. Горящее дерево. Именно горящим древом и представал его выход и именно к нему он и тянулся весь путь.

И свет проливался. Он проливался в траву, он проливался на кожу, он проливался в разум, тронутый единственно верной мыслью: «Пришелец достиг желанного выхода».

— За мной, — нашептывал сигнальный огонь, — за мной, — взывало горящее дерево.

И Пришлый пересек половину холма, чтобы потом вбежать в новую трещину. Пространство обрелось нужной язвой, и он вытянул руку. В знамени горечи, верил чужак, его поглотят без остатка, и он требовал, чтобы ноги ускорились. «Живее! Живее! Живее!». Но вдруг огонь перед глазами стих. Ноги внезапно отяжелели, а свет, едва дотронувшись пальцев, зачем-то запрятался на той стороне холма.

— За мной, — прозвучало откуда-то из-за спины.

Чужак замер и захотел обернуться.

— Нет, только не это. Прошу, нет-нет-нет, отпусти, будь другом, — чувствуя, как вместе с ногами понемногу тяжелеет всё остальное, он напряг шею, но обернуться так и не смог.

— За мно-о-о-ой…, — прозвучало вновь, и сумерки, дождавшись, когда наступит их черёд, свалились на дерево, что недавно разгоняло эти самые сумерки бессмертным пламенем.

Чужак просто оцепенел. Зрачки его забегали вокруг осей, а языки пламени, умчав за укрытие, закончили стрекотать. Свет упомянул, кто к ним прибыл, и, самое главное, он упомянул того, кто выбирался из темноты.

Рык зверя — прибой. Звуки из сна — вопли голодного брюха. Парадоксально и совсем не стройно. Но какофония обязана быть не стройной! И она приближалась, стаскивая с ветра тепло и любую мелочь, что могла напомнить о прежней надежде. Огонь слабо обдувал грудь, тогда как мороз, наоборот, всё чаще нахлынивал на спину. Пришлый поднатужился, подбородком он потянулся вперёд и подумал, что таким образом утянет щёки, скулы и волосы. Однако этим он добился лишь маленькой холодной слезинки. Она застряла у него в одной из морщинок и совсем скоро испарились. Её забрал слабый огонь, а мороз, бичуя чужака по спине, присоединялся к стройно играющей какофонии. Та поскребла по ушам, — резко и без уступок, — и столь же резко их отпустила.

Оцепенение… оно ушло. Заклинание разрешило чужаку подвигать головой и руками, и он, наконец обернувшись, смог углядеть за спиной только ветки. Под ногами валялась россыпь чешуек, шишек и игл, а также лежали щепки, что он уронил вместе с собой. «Вернулся», — подумал Пришлый и тут же почувствовал, как чуть ниже спины неприятно заныло. Из носа, что оказался сломан, закапала кровь.

— Ну, ты так и будешь стоять? Не отставай давай, за мной.

— Да, Дух, всё, иду. Меня чутка помотало, но я в порядке.

— Помотало? О чём это ты?

— Да ничего, не бери в голову, — обрывисто ответил чужак и подтянул пояс, на котором всё ещё висела кобура с револьвером.

— Тогда идём, у нас впереди долгий путь.

— Ага-ага, — неуверенно пробубнил Пришлый и огляделся.

Из голосов — только пение птиц да привычное шушуканье листьев. Ничего необычного. Заклинание окончательно спало. Перегородка на носу скривилась, а к ноге возвращалась привычная хромота. Чужак отплевался и растёр кровь над губой, искупав в ней только-только вылезшие ростки волос, и после этого поскорее побежал за Духом. В обличии белки тот скакал от ветки к ветке и иногда оглядывался. Затем скакал выше и прикидывал, сколько они успеют пройти за нынешний день.

А Пришлый, заимев собеседника, отправил вслух вопрос:

— Ну как тебе? Понравилось? Ещё раз тебе подыграть? Или пока всё на этом? Сам видел, если что, я готов. Однако помни, чем дольше ты надо мной издеваешься, тем быстрее я буду искать ответы. А ответы тебя ослабят. Так что хорошенько подумай — стоят ли твои издевательства моего гнева в будущем? Ну а так, затеешь новую чертовщину, ты знаешь, где меня отыскать.

Пришлый закончил и, ещё долго не опуская головы, прислушался к движениям компаньона. Тот убежал не очень-то далеко. Смешные угрозы в сторону его капризных владений заботили его куда меньше, чем выход, спрятанный далеко на севере.