Хлопоты ходжи Насреддина

Леонид Резников, 2020

Много бродил по свету ходжа Насреддин – заступник бедных и угнетенных, гроза нахальных богачей. Много разного повидал он на своем веку, но где бы ни появлялся ходжа, всегда старался он дарить людям надежду на лучшее и делать их жизнь светлее, восстанавливая справедливость и мстя зарвавшимся богатеям за притеснения простого народа. И вот на пути ходжи раскинулось новое селение. Трепещите же, жадные и бессовестные обиралы!

Глава 4. Как нужно ремонтировать дом

Прямо напротив мечети под сенью старого карагача расположилась чайхана. Это была совсем небольшая чайхана. В плове, приготовленном ее хозяином, было мало жира, а мясо раздиралось на волокна и подавалось скорее для вида, чем для вкуса. В мантах же и самбусах наличествовало больше лука, чем полагается, но зато здесь подавали отличные шурпу и лагман. Лепешки были тонки, но таяли во рту, а чай, заваренный хозяйской рукой, был ароматен и недурен на вкус. И еще здесь чувот был чувотом, а не жиденькой водичкой, как в дорогой чайхане, принадлежавшей скряге Сахобу, что обслуживал исключительно состоятельных селян и богачей.

Однако никто из завсегдатаев чайханы не жаловался на малые ее недостатки, ведь, по сути, здесь собирались бедняки, и им было не до изысков. И, разумеется, хозяин чайханы Саламат, большой друг Икрама, старался угодить посетителям, больше экономя на себе, нежели на них. Видно, поэтому чайхана не особо процветала, но зато у Саламата имелось много друзей, которые охотно делились с ним овощами со своих огородов, зерном и дичью, пойманной на охоте. В бедной чайхане, можно сказать, все было общее. Саламат принимал даже самых бедных, тех, кому нечем было заплатить за еду. Их он кормил недорогим блюдом — атолой, и еще всем, что оставалось к позднему вечеру. Правда, оставалось у Саламата очень и очень мало, потому как готовил он вкусно и с душой, а продавал очень дешево.

Вот в этой самой чайхане и нашли свое спасение от дневного зноя ходжа Насреддин и Икрам, как только покинули мечеть. Вместе с ними, все еще посмеиваясь над муллой, вошли трое мужчин. Последние с немалым уважением поглядывали на незнакомого старика, не побоявшегося связаться с «божьей карой», как муллу прозвали меж собой люди этого селения.

— Да, бедный наш мулла, — сказал один из мужчин, утирая потное лицо платком, когда все расселись кружком на широком топчане.

— Чего это он бедный? — мгновенно возмутился другой мужчина с пышной бородой и курчавой шевелюрой.

— Да нет, я хотел сказать, он аж позеленел от злости. А ведь верно вы, почтеннейший, заметили, — обратился первый к Насреддину, потягивающему из пиалы свежезаваренный зеленый чай. — Непонятно за что мы ему носили дары.

— Да-а, — потер ладони о колени третий, который оказался так худ, что было неясно, как только в нем держится душа. — Только вот Аллаха бы не прогневить.

— Глупости! — ответил ходжа Насреддин. — Если уж бессердечный мулла своими поступками до сих пор не прогневил бога, то чего вам-то бояться? А если даже и прогневишь, то разве тебе может быть еще хуже, чем сейчас?

— Странные вы вещи говорите, почтеннейший, — покачал головой худой. — Но впрочем, хуже и вправду уже быть не может.

— А помните, — оживился первый из мужчин, как правитель, у которого гостил Насреддин, спросил у него: «Ответь мне, что больше — рай или ад?»

— И что же ответил ему Насреддин? — спросил тощий.

— Он ответил, что рай больше. Потому что бедных на свете гораздо больше, чем богатых.

— Ха, ха-ха, — осторожно засмеялись мужчины, не забыв сначала оглядеться по сторонам. Икрам покосился на ходжу, но тот лишь снисходительно улыбнулся, ничего не сказав.

— А вы слыхали историю про дождь и муллу? — продолжал первый, когда все отсмеялись. — Дело было так: однажды Насреддин с друзьями сидел в чайхане, и вдруг случился дождь. Ходжа увидел, что по улице несется со всех ног мулла. «Эй, мулла! — окликнул его Насреддин. — Почему ты бежишь от даров Аллаха? Ведь ты сам всегда твердил, что дождь в наших краях — божья милость». Мулла не нашелся что на это ответить и важно пошел, ступая прямо по лужам. Разумеется, он вымок до нитки, а на следующий день заболел и сильно охрип. А когда он выздоровел, то непременно решил отомстить Насреддину.

Рассказчик остановился и отхлебнул из пиалы.

— Ну? — нетерпеливо потребовал продолжения рассказа тощий.

— Так вот, когда в другой раз вновь пошел дождь, в чайхане со своими друзьями сидел уже мулла. И вдруг он увидел, как по улице мчится Насреддин. «Ага! — радостно завопил мулла. — Вот ты и угодил в собственную ловушку! Отвечай, несчастный, почему ты бежишь от даров Аллаха?» Ходжа на минутку остановился и сказал следующее: «Это ты, а не я говорил, что дождь — его дар. А если это и так, то кому понравится, чтобы топтали его дары? Поэтому я и стараюсь делать как можно меньше шагов». И сказав так, Насреддин побежал еще быстрее, перепрыгивая через лужи.

— Ха-ха, ха! — вновь засмеялись мужчины, а тощий сказал, вздохнув: — Вот бы эту шутку с нашим муллой отколоть.

Насреддин вновь промолчал, лишь улыбнулся одними краешками губ. Икрам так и не понял, чему он улыбался: неужели ходже интересно слушать небылицы про себя? А может, просто задумался о чем своем?

Икрам оказался близок к истине. Насреддин размышлял о том, почему люди сочиняют и рассказывают про него столько историй. Все они, разумеется, разные, потому что придумывают их и богатые, и бедные. Бедным хочется видеть в Насреддине своего заступника, могущего дать отпор наглым богачам, не знающим в своей жадности никакой меры. Богатые же сочиняют истории про глупцов или берут услышанные где-то и приписывают их Насреддину, потому как это придает им уверенности в себе — ведь они умнее ходжи, а бояться глупца вовсе не стоит. И те и другие истории Насреддин считал полезными. Бедные набирались духу смеяться над жадностью и глупостью богатых и смелости противостоять их бесчинствам, а богатые слишком уж расслаблялись, не видя в Насреддине достойного соперника. И тогда наступал черед ходжи…

— А знаете, почтеннейший, — обратился рассказчик к Насреддину, оторвав его от размышлений, — ваши смелость и остроумие достойны самого Насреддина.

— Правда? — усмехнулся ходжа. — Польщен сравнением.

— А не скажете ли вы нам свое имя?

— Это мой друг из очень дальнего кишлака. — Икрам не дал открыть рта Насреддину. — Из очень-очень дальнего. А зовут его…

— Насыр, — подсказал ходжа, качнув рукой с зажатой в ней пиалой.

— Да-да, именно Насыр! — обрадовался помощи Икрам.

— Странно все это, — покачал головой вопрошающий. Похоже, его нисколько не убедил жар в голосе, с которым ответил ему Икрам. — Очень странно. Но все равно спасибо вам, Насыр-ако. Я думаю, теперь мулла на некоторое время присмиреет.

— И то хорошо, — ответил ходжа. — Но если вы его больше не будете баловать, то он непременно присмиреет навсегда.

— Неплохо бы, — опять тяжко вздохнул тощий. — А ну как он начнет грозить небесными карами?

— Забавный ты человек, — беззлобно усмехнулся Насреддин, выплескивая остатки чая на пыльную дорогу у себя за спиной. — Ты же своими ушами слышал, что мулла лишь слуга бога, причем не из лучших. Так чего тебе бояться гласа какого-то паршивого слуги? Вот когда Аллах лично возьмется тебе грозить — тогда и бойся.

— Кто ты, о странник, не страшащийся произносить вслух подобные речи? — в ужасе отшатнулся от него тощий.

— Я просто человек, — спокойно, ровным голосом ответил ходжа Насреддин, печально глядя испуганному мужчине прямо в глаза. — Человек, который устал бояться и наконец прозрел.

Хозяин чайханы положил на дастархан рядом с ходжой две лепешки и небольшую миску с чувотом.

— Желаете еще что-нибудь? — спросил он.

— Нет, спасибо.

Насреддин протянул ему две медные монеты, но Саламат взял из его пальцев только одну.

— Одной вполне достаточно. Заходите еще. Всегда вам рад.

— Благодарю. Всем доброго дня.

Ходжа раскланялся с присутствующими, сполз с топчана и, подхватив лепешки и миску, медленно направился к своему ишаку, привязанному под деревом. Икрам заторопился следом.

— Странный он какой-то, — пробормотал тощий мужчина, вертя пиалу в пальцах.

— Но хороший, — сказал тот, что рассказывал истории. — Я хороших за парсанг чую. И еще у него глаза добрые.

— Ты тоже заметил? — спросил бородач.

— Конечно! Нет, здорово он все-таки разделался с муллой.

— И все равно он странный, — повторил тощий и пригубил чай из пиалы. — Только бы не было беды…

— Да что ты в самом деле заладил: беды, беды! Еще накаркаешь, чего доброго.

— Думаешь, мулла спустит подобную обиду? Вот погодите, он только очухается…

— А ты поменьше думай о мулле, — скривил губы второй из мужчин. — Он-то уж точно о тебе не думает.

— Да нужен он мне больно! — фыркнул тощий, опуская пустую пиалу. — Только все равно страшно. Насыр приехал и уехал — ему-то чего бояться?

— А тебе чего?

— Ну-у… — с сомнением протянул тощий.

— Вот тебе и ну. Все правильно сказал старик. И все-таки странно… И имя его — Насыр. Кстати, а вы слышали историю про собачью молитву? Как-то раз некий человек пришел к Насреддину и сказал: «Ходжа, возле моего дома постоянно вертится собака, которая не дает мне житья. Я так боюсь ее, что не могу спокойно выходить на улицу. Но я слышал, будто есть такая молитва, на арабском языке, прочтешь ее — и у собаки закрывается пасть, и укусить человека она уже не может. Прошу тебя, научи меня этой молитве». На что Насреддин ему ответил: «Молитва молитвой, а лучше носи всегда с собой палку. Я не думаю, что собака с вашей улицы знает арабский язык». «Ты в этом уверен?» «Конечно! — воскликнул ходжа. — Спроси об этом искусанного муллу».

— Ха, ха-ха, ха, — засмеялись мужчины, а пуще всех смеялся тощий. Ему было уже не так страшно.

Дом Икрама оказался даже более запущенным, чем мог себе представить Насреддин: облезлые стены снаружи и внутри, через прорехи в штукатурке виднелась кирпичная кладка, кое-где из нее торчали пучки прелой соломы. Одна стена несколько покосилась, ее стыки рассекли глубокие трещины. Потолок просел, вспучившись досками, но потолочные балки еще были крепкими — их ходжа проверил первым делом, для чего повис на одной из них и долго дергал ногами. Дом трещал, а стена, давшая скос, вздрагивала вместе с Икрамом, который при каждом новом скрежете или шорохе прикрывал голову руками, зажмуривал глаза и принимался бормотать молитвы. Наконец дехканин не выдержал и взмолился:

— О ходжа, прошу тебя, перестань издеваться надо мной. Неужели ты хочешь лишить нас последнего пристанища?

— Нет, я как раз и хочу убедиться, что дом им не станет, — сказал ходжа, спрыгивая на скрипучий пол, чьи доски ходили ходуном при каждом шаге, и отряхнул ладони. — Но все можно поправить.

— Поправить эту развалину? — не поверил Икрам собственным ушам. — Ты верно шутить.

— И в мыслях не было! Но если он нравится тебе таким, какой он есть… — Насреддин хитро прищурился и щелкнул по бородке. Облачко пыли поднялось с нее и растаяло в воздухе.

— Разумеется, нет, но знаешь ли ты, сколько потребуется на ремонт денег?

— Вопрос с деньгами мы как-нибудь уладим, — серьезно заявил Насреддин.

— А мастера? Ты не представляешь, сколько хороший мастер берет за работу!

— Поверь, на ремонт тебе не придется потратить ни единой монетки.

Ходжа Насреддин прошел мимо стоявшего столбом Икрама и вышел в дверь. Дехканин заторопился следом.

— Разве ты плотник или каменщик? — спросил он, наблюдая за непонятными действиями ходжи, который, обойдя дом сбоку, остановился у высокого каменного забора, частью которого оказалась задняя стена дома.

— Почему бы и нет, — пожал плечами ходжа, задрав голову и уставившись вверх, затем он протянул руку и похлопал ладонью по камням.

— Ну, знаешь!.. — выдохнул в волнении Икрам. — Если истории говорят правду…

— О чем ты? — спросил ходжа, двигаясь вдоль забора прочь от дома и что-то измеряя локтями.

— Про то, как ты ремонтировал свой дом.

— И как же я его ремонтировал?

— А так! Подпер падающую стену палкой, только с другой стороны, и дом рухнул, вот как! Прости, конечно, не хочу тебя обидеть, но я беспокоюсь за свое жилище — другого у меня нет и вряд ли будет.

— Я понимаю твое беспокойство, но идея с палкой не так уж и плоха в самом деле, — развеселился Насреддин.

— Да ты что! — охнул Икрам, отстранившись от ходжи.

— Здесь ведь что главное: все хорошенько продумать, — Насреддин согнал улыбку с лица и приблизился к стене дома.

— Не делай этого, ходжа, заклинаю тебя! — застонал Икрам, падая на колени и пряча лицо в ладонях. — О, я несчастный!

— Сейчас — да, но скоро ты станешь самым счастливым человеком на свете. Я тебе обещаю.

Насреддин ткнул кулаком в стену. Та скрипнула; боковая трещина, плюясь глиняным крошевом, несколько удлинилась.

— Твоими стараниями скоро я стану бездомным. О ходжа, пусть все останется как есть, а? Давай просто пойдем в дом, перекусим и отдохнем.

— Глупости! — отмахнулся Насреддин. — Я ведь обещал тебе помочь, значит, помогу. Ты лучше скажи, кто живет за забором, — указал он рукой на новенькую кладку.

— Там живет торговец материей Пулат, — произнес Икрам, высморкавшись в платок и утерев им выступившие на глазах слезы. — А что?

— Он богат?

— Ходжа, я не имею привычки считать чужие деньги, — нахмурился Икрам, поднимаясь на ноги. — Тем более, у соседей.

— Хорошее качество, выдающее в тебе достойного человека. И все же?

— Ну-у, наверное, богат, раз отстроил себе такой дом и каменный забор, — предположил дехканин, пожав плечами.

— То-то я гляжу, забор совсем новый.

— Новый, — подтвердил Икрам. — Ему всего лет пять. А раньше здесь стоял старый забор. Только чуть дальше.

— Насколько дальше?

— Локтей на пять-семь, может, чуть больше. Когда у Касыма…

— Это который чеканщик? — уточнил Насреддин.

— Да-да, он самый. Когда у него настали трудные времена, он сговорился с Пулатом о продаже части двора. Купец давно хотел увеличить свой двор, и Касым уступил. Тогда Пулат снес старый забор и выстроил новый по линии дома.

— Ага, — крякнул в кулак ходжа Насреддин. — А заодно решил сэкономить на камнях и работе, использовав стену дома Касыма как часть забора.

— Что поделаешь? — всплеснул руками Икрам. — По купчей забор и вправду должен был проходить за домом.

— Подсади-ка меня, — ходжа приблизился к забору.

— Что ты собираешься делать? — недоуменно уставился дехканин на ходжу.

— Хочу осмотреть райские кущи хитреца Пулата.

— Но разве это удобно?

— А удобно нарушать условия купчей?

Икрам не стал спорить с Насреддином и подставил ему свои плечи, присев на корточки. Ходжа с трудом взобрался на них, и Икрам медленно выпрямился. Как только голова Насреддина приподнялась над широким верхом забора, он быстро огляделся и приказал дехканину:

— Все, можешь опускать.

Тот аккуратно спустил ходжу на землю и отряхнул рубаху на плечах.

— Ну, что там?

— Там? Двор, большой двор. Очень большой, — отозвался ходжа Насреддин, размышляя о чем-то своем.

— А еще? Что там еще? — Икрама снедало любопытство.

— Еще? — рассеянно спросил Насреддин. — Еще там большой сад. Виноградник. Под виноградником — красивая беседка. Очень красивая.

— Бесе-едка? — протянул Икрам. — Да-а.

— В беседке кто-то был, но я не разглядел кто. Женщина, она спала на топчане.

— Наверно Зухра, жена Пулата, — подсказал Икрам.

— Возможно. Но меня больше интересовали виноградник и беседка.

— А что с ними не так?

— С ними как раз все в полном порядке. Виноградник примыкает к стене твоего дома. С той стороны она хорошенько заштукатурена и побелена. А рядом находится беседка с Зухрой.

— И что? — Икрам все еще ничего не понимал.

— Но это очень важно! — воскликнул Насреддин.

— Почему?

— А вот это как раз неважно. Чем задавать глупые вопросы, лучше принеси купчую на землю.

— Да-да, конечно. — Икрам сорвался с места и унесся в дом. Вернулся он довольно скоро, держа в руке пожелтевший лист бумаги. — Вот! — сказал он и передал документ Насреддину.

Тот принял свернутый в два раза лист, аккуратно развернул его и, хмуря брови, прочел то, что на нем было нацарапано бледными чернилами словно курица лапой. Но главное, наличествовала печать, большая и очень важная — документ был заверен лично кази.

— Превосходно! — воскликнул ходжа Насреддин, возвращая документ Икраму. — А теперь тащи кирку.

— О ходжа, скажи мне, зачем тебе понадобилась кирка? — сглотнул Икрам, изрядно побледнев.

— Тащи, а не рассуждай! Нашего друга Пулата подвела жадность.

— Он мне вовсе не друг! — яростно взмахнул бумагой Икрам. — Но ты же не собираешься рушить забор?

— Зачем мне его забор? Я собираюсь разрушить твой дом!

— О ходжа, пощади! — вскричал Икрам, но Насреддин остался неумолим.

— Я долго еще буду ждать кирку?

— Не дам! Ты лишился ума.

— Ай-яй, ты мне совсем не доверяешь? — Насреддин укоризненно поглядел на дехканина.

— Доверяю, но кирку не дам!

Икрам надул щеки, повернулся к ходже спиной и сложил руки на груди.

— Ты хочешь сделать ремонт или нет?

— Хочу! Но не таким способом. Что это за ремонт, когда вместо того, чтобы латать — рушат?

— Не разрушив старого, не построишь нового, — философски заметил дехканину Насреддин. — Тащи и не рассуждай!

— Ладно, — сдался Икрам после долгих колебаний. — Но ты обещаешь, что я не останусь под открытым небом?

— У тебя будет не дом, а загляденье!

— Ох, что-то слабо верится, — покачал головой Икрам и, повесив плечи, поплелся к сараю. — Пошли, я дам тебе кирку.

— Да потяжелее! — предупредил ходжа.

Когда кирка была выбрана, Насреддин провел Икрама в дом и, подведя его к задней стене, всучил дехканину в руки инструмент.

— И что дальше? — спросил тот, заметно нервничая.

— Бей!

— Куда?

— В стену, куда же еще? Только бей так, чтобы нас не накрыло крышей. Мне нужна дыра, и чем больше, тем лучше.

— Но зачем?

— Когда будет дыра, ты все сам узнаешь, — не стал вдаваться в подробности Насреддин. Но Икрам все сомневался, не решаясь нанести первый удар. Кирка в его сильных руках подрагивала. — Ну? Долго я еще буду ждать? Боюсь, вместо обеда у нас с тобой выйдет ужин, а то и завтрак.

— Знаешь, ты мне надоел, ходжа, — выдохнул Икрам. — И лучше я собственными руками разрушу свой дом, только бы больше не слышать твоих понуканий. И-иэх! — дехканин размахнулся, и кирка вошла в стену.

Дом вздрогнул от основания до самой крыши. Скрип и треск, казалось, разнеслись на всю округу, правая стена еще больше накренилась, и на головы «мастеров» посыпался всякий сор. Икрам втянул голову в плечи, ожидая обрушения потолка, но все стихло. Потолок остался на месте, разве что еще несколько просел.

— Ты бей, бей, — указал Насреддин на стену, от которой Икрам, выдергивая кирку, отвалил приличный кусок штукатурки. Ходжа, казалось, оставался совершенно невозмутимым.

— Ты уверен?

— О Аллах! — не выдержал ходжа. — Ты что, после каждого удара собираешься меня спрашивать, уверен ли я?

— Хорошо, как знаешь, — не стал спорить Икрам. В конце концов, это уже ничего не меняло, ведь задняя стена теперь представляла из себя жуткое зрелище: вся в лучах трещин и с ужасной дырой посередине. Икрам размахнулся во второй раз. Дом потряс новый удар. За ним третий.

От стены отваливались куски штукатурки и самана, дом заполнила пыльная пелена, и ходжа отворил оба окна, которые наличествовали в доме, но это помогало очень слабо. Зато через распахнутые окна хорошо было слышно, что происходит за забором. Сначала в перерывах между ударами кирки там слышались какая-то возня и невнятное бормотание, затем, когда в стене появилась небольшая дыра, бормотание перешло в возмущенные реплики, а стоило стене покачнуться от последнего удара, как реплики сменились воплями и причитанием, и во дворе дома Пулата поднялся невообразимый переполох. Икрам замахнулся в очередной раз, но Насреддин остановил его.

— Погоди-ка. Так ты точно разрушишь весь дом раньше времени.

— Но разве ты не этого добивался? — поразился дехканин.

— Неужели я похож на круглого идиота? — хмыкнул ходжа. — Ну-ка, пропусти меня.

Икрам опустил кирку и отступил в сторону. Насреддин же, заняв его место, уперся руками в едва державшийся на своем месте большой кирпич. Тот, скрежетнув, с грохотом вывалился во двор богача.

— Ай! — вскрикнул кто-то на той стороне. — Ох, моя нога!

— Поберегись! — запоздало предупредил ходжа и, нагнувшись, просунул голову в образовавшуюся широкую дыру.

С той стороны донесся истошный женский визг, больно резанувший Икрама по ушам, отчего дехканин вздрогнул и уронил кирку. Порядком прогнившие доски пола с треском проломились, а правая стена накренилась еще больше.

— А, сосед! — улыбнулся Насреддин богачу, ошалело взиравшему на торчавшую из стены голову ходжи. — Салам алейкум! Прекрасный день, не правда ли?

— Салам, — пробормотал тот, но тут же опомнился, замахал руками и затопал ногами, чуть прихрамывая на левую. — Какой еще «салам»? Что ты натворил, о несчастный? Моя стена, мой дивный виноградник.

— Твоя стена? — Насреддин сделал удивленное лицо. — О какой стене ты толкуешь, сосед? Это стена моего родственника Икрама, вернее, его дома.

— Что ты несешь, старик?! Как стена может быть его, если она на моей стороне забора, — все больше распалялся богач. Его лицо покраснело и пошло белыми пятнами.

— Ай-яй, дорогой сосед, — покачал головой Насреддин. — Очень вредно так волноваться. К тому же ты ошибаешься. Стена принадлежит дому Икрама и находится на его земле. Загляни в купчую.

— Но… — Пулат мгновенно остыл, опустил руки и лишь хлопал глазами, пытаясь сообразить, как же вышла такая досадная неприятность.

— А твой прекрасный забор придется перенести несколько дальше, — помахал рукой Насреддин.

— Как… перенести? — промямлил Пулат.

— Очень просто: ты ее сдвинешь немного. Согласно той же купчей.

— Но это невозможно!

— Не знаю, сосед, ничего не знаю, — с сожалением покачал головой ходжа. — Впрочем, я могу помочь тебе.

— Сдвинуть? — обрадовался было Пулат.

— Нет, снести. А ты ее потом выложишь заново.

— Да ты с ума сошел, старик! Снести мой прекрасный забор? — задохнулся от возмущения богач. — Мой забор! Это ж… Это ж перестраивать заново полдвора!

— Что поделать, — развел руками Насреддин, — но у Икрама скоро рухнет дом, и я надоумил его, как можно отстроить новый. Вот послушай: мы снесем дом, а на его месте вдоль твоего забора, который ты сдвинешь, разобьем большой пруд. В пруду мы будем разводить гусей и уток.

— Постой, постой! — Пулат, едва держась на ногах от потрясения, доковылял до высунувшегося по пояс из дыры Насреддина и вцепился в его рукав. — Ты хочешь сказать, что здесь будут гуси и утки?

— Именно так, сосед!

— Но почему именно здесь? Почему не в другой части двора?

— Но это самое удобное место, ведь здесь уже имеются и сточная канава и яма.

— Какая еще яма?

— Которая образуется сама собой, когда мы снесем дом. А канава останется от твоего забора.

Пулат разинул рот и схватился рукой за грудь.

— Но ты недослушал меня. Когда мы разведем много-много гусей и уток, мы их начнем продавать, а на вырученные деньги отстроим новый дом. Понимаешь, как здорово придумано?

— Да-да, я понимаю. Но… — замялся богач, поведя плечами под дорогим синим халатом, затем поморщился, будто его измучила зубная боль.

— Что? — простодушно спросил Насреддин.

— Но утки… и еще гуси, они… того… будут пахнуть. И от них столько шуму! А пруд — от избытка воды ведь сгниют корни моих яблонь и виноградника? И… и еще мой прекрасный забор… — тихонько застонал Пулат. — Послушай, уважаемый, а нельзя ли придумать что-нибудь иное, а?

— Ни в коем случае! Погляди — это не дом, а развалина. На ремонт у нас денег нет, поэтому остается только один вариант: разводить птиц! А вот когда накопим… Эй, Икрам, ломай дальше! — Насреддин скрылся в дыре, но Пулат в последний момент вновь ухватил его за рукав и потянул обратно.

— Погоди!

— Ну что еще? — опять выглянул из дыры ходжа.

— Давай не будем торопиться. Я мог бы… м-м… если…

— Почтеннейший, у нас мало времени, — поторопил ходжа. — Нам дотемна нужно сломать дом. Потом еще ваш забор. У нас целая уйма дел. А завтра с самого утра начнем устраивать пруд.

— Не надо забор! И пруда не надо! — в испуге взвился Пулат. — Я… я починю Икраму дом, я обещаю, только не трогайте забор!

— М-м, — засомневался ходжа, зажав в кулак бороду. — Но утки… Мы бы тогда могли отстроить новый прекрасный дом.

— Будет, будет ему новый дом! Я обещаю, я клянусь! О мой забор, мой сад, моя беседка! — захныкал он.

— Так и быть, — махнул рукой Насреддин. — Пиши расписку!

— Да-да, я сейчас, я только за бумагой и чернилами сбегаю. Только умоляю вас, ничего больше не ломайте!

— Хорошо, мы подождем, — согласно кивнул Насреддин, выбираясь из дыры. — Ну вот, скоро у тебя будет новый дом, причем совершенно бесплатно, — произнес он, отряхиваясь и выбивая пыль из халата. — А-апчхи!

Потолок дернулся и еще несколько просел.

— Если нас, конечно, раньше не расплющит крышей, — предположил ходжа, на всякий случай зажимая нос, в котором нестерпимо свербело от пыли. — Знаешь, пойдем-ка лучше пообедаем на улице.