Сердце серебристого оленя

Ксения Пашкова (2024)

Лука: С нашего последнего разговора прошло восемь лет. За это время я достиг невиданных высот и стал чемпионом, но все равно так и не испытал счастья, о котором грезил в свои семнадцать лет. А счастлива сейчас ты? Нравится ли тебе твоя тихая и спокойная жизнь, о которой ты мечтала в школьные годы?Полли: Я не нуждалась в жизни, наполненной крутыми виражами. Мне бы хватило простых, но наполненных улыбками и радостью дней, но у вселенной были другие планы. Она щедро одарила меня прекрасными людьми. Но чего я никак не могла понять, так это зачем она дала мне то, с чем все равно придется расстаться?

Лука. Ноябрь 2023 год

Четвертый этап Гран-при проходит в нашем с Полли родном городе. Меня размещают в гостинице по соседству с Ингой и Эмилией — вечными соперницами и подругами. Пока я разбираю сумку, они о чем-то громко болтают, видимо, сидя прямо за стеной моего номера.

Преследовавшая меня тоска по дому рассеялась, стоило мне выйти из самолета и вдохнуть знакомый тяжелый воздух. Схожие чувства я ощутил, когда мы вернулись из нашей северной поездки. Папа тогда почти сразу вернулся в тундру — он не мог подолгу оставаться в больших городах, говорил, что они тяготят его сердцу и душу. Мне хватило короткого, почти мимолетного знакомства с жизнью вдали от цивилизации, чтобы понять, о чем он толковал все эти годы, оправдывая свой уход.

Путь, который я выбрал, обязывал стремиться к лучшим условиям, но мысленно я всегда оставался где-то там — на берегу замерзшего моря или в тундре, где жил отец. Слушая разговоры о домашних животных, которых держали другие фигуристы и тренеры, я думал об олене, которого назвал в честь Полли, и мечтал увидеть их обоих.

Воспоминания о нашей поездке посещали меня каждый раз, когда я оказывался на льду, и они удивительным образом придавали мне сил. Находясь вдали от всех, кто мне дорог, я спасался надеждой на скорое возвращение, но затем мной овладел нешуточный азарт и желание стать лучшим. Никогда не думал, что окажусь настолько жадным до славы и зрительской любви, но именно они, в отсутствие поддержки близких, подстегивали меня на результат.

Звонок от мамы прерывает череду мыслей в моей чугунной после перелета голове.

— Вы уже приземлились? — первым делом интересуется она.

— Да, мы уже в гостинице. Немного отдохнем и поедем на арену, нужно провести вечернюю тренировку и решить, какой контент заявлять на завтрашний старт.

— Они же хорошо готовы? Я собираюсь прийти посмотреть.

— Инга в превосходной форме. Мне кажется, в лучшей за всю ее карьеру. Эмилия тоже молодец, хотя мы слегка упростили ее контент.

— Волнуешься? — тихо уточняет мама. — Ты ведь впервые сопровождаешь своих подопечных.

— Все нормально, мне повезло, что я здесь с Ингой и Эми.

— Да, точно, они уже взрослые. Пожелай им удачи от меня.

— Обязательно, мам.

— Ты же заедешь перед отъездом?

— Постараюсь, но не знаю, успею ли, — честно отвечаю я, хотя понимаю, как сильно ее раздражают мои отказы.

— Лука, — вздыхает она, — не будь упрямцем, мне очень нужно с тобой поговорить.

— Что-то случилось? — вздрагиваю я.

— Не совсем, но это важно. Приезжай сразу после проката произвольных, хорошо?

— Мам, ты меня пугаешь, — говорю я, все сильнее сжимая рукой телефон. — Что-то с папой?

— Лука, я хочу поговорить с тобой об этом лично. Не переживай, мы с твоим отцом в порядке.

— Тогда что… — Меня перебивает громкий стук в дверь. — Ладно, мне пора, поговорим, когда я приеду.

— Отлично, до встречи!

Стоящая на пороге Инга начинает тараторить о качестве воды в их душевой и о жесткости матраса, на котором ей придется спать целых три дня. Жестом пригласив ее войти, я возвращаюсь к сумке, попутно думая о разговоре с мамой.

— Твоя кровать кажется гораздо удобнее, — говорит Инга, развалившись в позе звезды. — Махнемся номерами?

— Ну уж нет, — качаю я головой.

— У тебя больная спина, Лука.

— И что?

— А то, что тебе нельзя спать на таком мягком матрасе. Ты же не хочешь завтра проснуться с болями в шее и пояснице? Уверена, что нет.

— Ты такая заботливая, — ухмыляюсь я.

— Так и есть, — кивает она, — так и есть. Так что, помочь тебе перенести вещи в соседний номер?

— Я смотрю, ты в хорошем настроении. — Я сажусь в небольшом кресло, стоящее в углу просторного светлого номера. — Совсем не устала после перелета?

— Ни капельки, хоть сейчас вези меня на лед катать произвольную.

— Ну надо же, какая прыть. — Тихо рассмеявшись, я тут же сникаю.

— О чем думаешь? — спрашивает Инга, севшая в позу лотоса. — Ты какой-то не такой с тех пор, как мы сели в самолет.

— Не знаю. Может, слишком много воспоминаний об этом городе…

— Точно, — кивает она, — ты же здесь родился.

— Это неправда, — признаюсь я, хотя до сих пор предпочитал скрывать обстоятельства своего рождения. — Мама родила меня в тундре, прямо в чуме, где живут оленеводы.

— Это шутка? — хмурится она.

— Нет. Мама целый год прожила с отцом, кочуя по тундре.

— Твой отец — кочевник?

— Да, он и вся его семья — оленеводы. Маме не подошел их образ жизни, поэтому она вернулась в город.

— Вместе с тобой?

— Да.

— И как на ваш переезд отреагировал отец?

— Он продержался полгода, после чего оставил все, чем жил, и приехал к нам, — рассказываю я. — Он любил и меня, и маму, но ему была невыносима городская жизнь. Так что, когда мне было семь, он вроде как слетел с катушек и втайне от мамы увез меня в тундру, где я провел целых пять месяцев.

— Лука, — мягко улыбается Инга, — ты прикалываешься надо мной?

— Это чистая правда.

— И как это было? Он же как бы… ну…похитил тебя.

— Мы постоянно переходили с места на место, поэтому нас не могли найти. Я был счастлив, что не пошел в первый класс и что мы с папой отправились в путешествие. Но я постоянно мерз и думал о маме, часто плакал и отказывался от еды. Какое-то время мне помогали разговоры с отцом и люди, которые нас окружали. Я познакомился с большим количеством родственников, они учили меня собирать и разбирать чум, рассказывали, как готовят оленей к ежегодным гонкам. Мне нравилось играть с двоюродными и троюродными братьями и сестрами, а еще я любил природу, которая нас окружала. Каждый вечер за ужином мы собирались в самом большом чуме и говорили о том, как прошел день. Я любил слушать об их планах и чувствовать себя частью этого мира. Но в какой-то момент тоска по маме победила всю радость, что давала мне жизнь в тундре. Тогда у папы не осталось выбора — ему пришлось вернуть меня домой.

— Почему ты никогда об этом не говорил? — удивляется Инга.

— А разве не понятно? — усмехаюсь я. — Мои родители — чертовы безумцы. Мама много раз уезжала в тундру, оставляя меня с бабушкой на несколько месяцев. Чаще всего из такой поездки она возвращалась вместе с отцом, который клялся, что в этот раз точно готов к городской жизни. Шли годы, а они то сходились, то расходились. Когда мне исполнилось пятнадцать, папа снова уехал к своим оленям, а мама перевела меня в новую школу — дабы я смог начать все с чистого листа. Ты даже не представляешь, как меня утомляла их драма. Если бы не бабушка, которая отвела меня на фигурное катание, я бы точно свихнулся.

— Могу представить, — кивает Инга. — Теперь понятно, почему у тебя такое лицо.

— Когда ты постучала в дверь, я как раз говорил с мамой.

— О чем?

— Сам не знаю. Попросила заехать к ней перед отъездом.

— Думаешь, она снова уезжает жить в тундру?

— Не удивлюсь, если так и есть, — улыбаюсь я, расслабившись. — Спасибо, что выслушала. Мне нужно было выговориться.

— Всегда пожалуйста, Маленький принц. — Подмигнув, Инга поднимается с кровати и направляется к выходу. — Странно, но твой рассказ нагнал на меня сонливость, пойду подремлю перед тренировкой.

— Я зайду за вами, когда нужно будет выезжать.

— Спасибо, — кивает она и, уже стоя в дверях оборачивается, чтобы сказать: — и помни — ты самый лучший хореограф на свете.