Практическая педагогика. Роман о школе, любви и не только…

Ксения Демиденко

Порочна ли любовь между молодой учительницей и ее воспитанником-старшеклассником? Главная героиня София Константиновна Соломина считала, что это грех, который ее не коснется никогда. Закончив институт и освоив все правила педагогики на отлично, красивая инициативная Соня в «подарок» от администрации школы получила классное руководство в самом трудном классе школы. Их двадцать двое, а она одна. Справится ли? И что для этого нужно?

Глава 2 Жанна Григорьевна

Школу «молодого бойца» я проходила стойко почти две недели. Чего только не вытворяли деточки, проверяя меня на профпригодность. Понимая, что я не знаю их пока в лицо, менялись фамилиями. Вызывала одного — отвечать шел другой. В 9-Б вообще учились братья — близнецы, которых различить только мама и способна была. Там я даже очень и не переживала — кто хочет, тот пусть и отвечает. Нельзя было показывать, что я этим очень обеспокоена, так быстрее успокоятся.

Как прилежный учитель, прихожу в 9 — А класс, готовлю доску к уроку, пишу число, классная работа, тема « Роман А. С. Грибоедова «Горе от ума», прикрепляю магнитами портрет писателя Грибоедова Александра Сергеевича. Согласна, портрет не очень удачный, но за спиной слышу:

— Ну и рожа, блин!

— На свою не пробовал смотреть, — не очень педагогично, но сказала, что уж, вырвалось. Поворачиваюсь к умнику и млею — передо мной чернокожий парнишка.

— Извини, — понимаю, что могут со школы выгнать за расизм.

— Проехали, сам нарвался. Что за чувак? — на чистом русском спрашивает паренек.

— Написано, — еле выговариваю. Читает, кивает, проходит к своему месту и готовится к уроку. Позже узнаю от учителей, что мама Тараса (еще ж и назвали) так погуляла на курорте. Кликуха Тараса — Шоколадка. Парень привык, давно уже перестал обижаться за такие наезды.

Юные механики из 8-В класса записали на диктофон звонок и стук в дверь. Включали они такие «мелодии», когда им припечет или когда урок надоедал.

Как-то захожу в 7-А, а там весь класс стоит, а стулья, словно корова языком слизала. Учительского тоже нет. Равноправие! Детки думали, что я буду нервничать, стулья искать, волосы на голове себе рвать. Вместо этого я включила первую степень пофигизма и проводила урок стоя. Но и детки тоже стояли.

— Можно, мы за стульчиками сходим, — услышала через пятнадцать минут после начала урока. Как быстро ножки заболели.

— Зачем? И так хорошо, — только и ответила.

— А как мы писать будем? — заволновались.

— А разве вы пишете что-то? Не замечала, — парирую, в душе ликуя. С чем боролись, на то и напоролись.

— А биография Крылова? Как запишем? — еще пару писак выискалось.

— Дома все конспекты напишете. И басню «Волк и Ягненок» наизусть выучить необходимо будет. А сейчас послушайте басню «Мартышка и очки». Очень актуальное произведение, — детки поняли, что имел в виду великий русский баснописец. Сидя не поняли бы, а стоя — дошло по назначению.

Старшие развлекались интересней. 11-А намазюкался зеленкой и канючил, что у них ветрянка, должны (да что там, обязаны) отправить на карантин. Вызвали врача, пока проверили — три урока коту под хвост, в том числе и мой. Не, ну я тоже была ученицей, и мы тоже шутили, но только 1 апреля и то как-то пристойными дозами, и не так, чтобы до инфаркта. Здесь никто не ждал 1 апреля. У меня сложилось впечатление, что в этой школе что не день, то Праздник дураков. Уже 8 сентября на дверях кабинета директора висела табличка «Не влезай, убьет!», а на полу — разлитый родонит железа (кинематографическая кровь, кто не в курсе: я тоже до этого не знала). Над доской с отличниками — «Йих розызкивоет мелицийа». Постарались младшенькие, потому что куча ошибок и каракули маркером выведены. Внизу на доске объявлений фото директора с завучами и подпись «Особено апасные приступники». Есть директору работа на недельку — искать «юмористов». Он дядька настойчивый, времени не пожалел, долго искал — и таки нашел. С юмором у директора тоже все хорошо: сфотографировал шкодников и развесил их фотки по всей школе с подписью « А этих умников уже нашли!».

К своим захожу — тихо стоят, улыбаются. Шестым чувством чую: что-то сейчас будет. Только сказала: « Доброе утро!», как загорланит тяжелый рок из магнитофона. Как не шлепнулась — не знаю.

Самая нестандартная ситуация случилась с 11-Б классом. Захожу еще на перемене, а на доске чем — то белым нарисован орган (вы правильно поняли, какой орган профессионально учатся рисовать в школе). Пробую смыть — не выходит. А мне нужно тему написать. Пишу, как есть. Выходит «Антон Павлович Чехов — …» и рядом орган. Смеялись и дети, и я. Потом кто-то из девочек догадался смыть этот «шедевр» жидкостью для снятия лака.

Потихоньку я входила в коллектив, хотя на меня смотрели, как на белую ворону. И все время ждали, что я исчезну, поскольку до меня так растворилось в небытие, не проработав и полугода, аж трое учителей. И главной пугалкой был 10-Б класс.

Мне все норовили рассказать побольше сплетен, причем варианты у всех были свои. Единственной учительницей, которая создавала впечатление очень сурового, но серьезного педагога, была Жанна Григорьевна. Но я ее сначала боялась. Как мне не хотелось, но после тяжелого вторника я решила подойти к Жанне Григорьевне и тихо, как школьница, спросить, не согласиться ли она мне помочь дать характеристики детям 10-Б класса. Не предвидела, что она так быстро согласится:

— Берите их личные дела, через 20 минут я вас жду у себя в подсобке. Второй этаж возле актового зала, — ответила уставшим, но заинтересованным голосом.

Подсобка представляла собой образец « а ля бардак». По углам были расставлены большие плакаты, везде громоздились кучи книг. Дверцы шкафчиков почти не закрывались от обилия бумаги, которая торчала из всех щелей. Было такое ощущение, что все это добро вот — вот свалится на голову и создаст сплошную бумажную кучу, которая способна завалить и меня, и Жанну Григорьевну. Но, к моему великому удивлению, все это держалось, и, судя по всему, уже достаточно долго.

— Проходите, коллега. София Константиновна, если не ошибаюсь? Можно не при детях я вас буду называть Соней?

— Конечно, можно, — я осмотрелась. На небольшом столике стояла вазочка с печеньем, в кулечке рядом — конфеты, а в аккуратных чашках с цветочками налит чай. — Я извиняюсь, что отнимаю у вас время, — действительно было очень неудобно.

— Я не против, если кто-нибудь отнимет у меня это время. Проходите, садитесь. Попьем чай и поговорим. Нам есть о чем поговорить, — это был не тот холодно — мраморный тон, которым она одаривала всех учеников, это были теплые дружеские слова обыкновенной женщины.

Разговор с Жанной Григорьевной изменил мое отношение к этой женщине. Здесь, в этой подсобке, я почувствовала, что она одинокая. Она и сама рада была бы с кем — нибудь поговорить, только вот не с кем, поскольку лично создала вокруг себя такой барьер, что радости мало.

— Меня здесь все боятся, — призналась Жанна Григорьевна. — Я просто суровая и требовательная. Но ведь дисциплина — это основа. Неужели я не права?

— Конечно, правы. Но, как по мне, вы слишком суровы, — выпалила я и даже удивилась своей откровенности.

— Вы так считаете? А как сейчас учат в институте? Играть с детьми в демократию? Чтобы на голову взгромоздились? Они сейчас такие. Дал слабинку — имеешь мешок проблем.

— Нет. Просто относиться к ученикам как к личностям. На равных.

— Такого никогда нельзя допускать. Слышите? Учитель должен быть, как Бог. Он руководит. У него власть. И вы меня поймете. Ученики просто еще не успели вас достать до печенок, — констатировала факты Жанна Григорьевна.

— Вы о моем классе?

— О вашем. Сплошные изгои общества. Их собрали вместе, и это кубло змей портит репутацию школы. Хотя, что здесь портить — все и так испорчено.

— Почему?

— Такой контингент. Когда-то, лет пять назад, все было иначе. В классах обучалась часть детей из благополучных семей, а часть — из бандиковатых пьяньчужек. Теперь остались только неблагополучные. Район у нас плохой. Преимущественно работяги из общежитий, пьянь и неполные семьи. Что там может произрастать?

— А нормальные, как вы говорите, где?

— Нормальные? Через два квартала от нас открыли гимназию. Два иностранных языка, бассейн, фитобар и охрана. Статус и возможности. Нормальные семьи детей туда отдали. А мы подбираем всех, кого не берут в гимназию. Вот и имеем успеваемость плохую, бандитизм и прогулы — это не все вавки. А ваш класс, Соня, лидер в этом направлении, — она обреченно отпила чай из кружки и откровенно посмотрела мне в глаза.

— А почему вы не отправили своего сына в гимназию? Сами не ушли туда работать? — задала совсем наглый вопрос.

— Зарплата учителя — не разгонишься. Олега я воспитываю сама, муж погиб пять лет назад. А в гимназии каждый месяц нужно платить, и плюс взносы на то да другое. Мне предлагали туда идти работать, но здесь проработала больше 20 лет, прикипела к каждой стеночке, кабинету, вот к этой подсобке. Мой вам совет, пока не поздно, пока не затянула эта трясина, бегите отсюда. Вам, такой молодой и хорошенькой, грех портить нервы на этих ничтожеств. Это очень тяжелая ноша. И неблагодарная.

— А почему же сразу убегать? Вы мне обещали рассказать об этих детях, — схватилась я за спасательную ниточку.

— Хорошо. Читайте фамилии, а я буду рассказывать. Все, что знаю. А я много знаю.

Я открыла первую желтую папку и прочла: «Агеев Денис Максимович».

— Дети его называют Боксер. Такое погоняло, — Жанна Григорьевна из-за очков посмотрела на меня, предугадала мой немой вопрос и объяснила, — Погоняло — это как кличка, прозвище. Второе имя, как у индейцев. По образцу Острый глаз, Быстрый леопард. Это индейцы так поэтично и экзотично, а главное удачно придумывали. Наши мыслят примитивно, поэтому и обзывают друг дружку Огурец, Пончик, Слонопотам, Козел, Боксер. Приблизительно так.

— Мальчик боксом занимается? — у меня ассоциации были именно такие: боксер — значит бокс.

— Кто? Агеев? Он и без бокса мастак морды квасить. Просто агрессивный парень. Лучше не трогать, спокойнее будет. В гневе страшен. И упаси Боже родителей вызывать в школу. Мать отец сразу же побьет. А потом сынок папочку будет мутузить. Нервные они, не трогайте.

Второй папкой было дело Алентовой Екатерины. Как только увидела это имя, выписанное красивым почерком на серой папке, сразу же вспомнила высокую девушку с зелеными глазами и длинной косой. Жанна Григорьевна за секунду развеяла этот светлый образ:

— Выросла такая каланча. Ленивая, гулящая девка, все за парнями и за парнями. И мать ее в нашу школу ходила, такая же вертихвостка была. Как ей повезло жениха нормального найти и не разгуляться — ума не приложу. Ответственности от нее не дождетесь. Одни неприятности.

Я отложила папку Кати и взяла следующую папку Гаврилюк Елизаветы Станиславовны.

— Эта еще лучше. Разъелась, как свинья. В таком юном возрасте и столько жира. Как наденет штаны, то и смотреть гадко. Видели бы вы, как на физкультуре прыгает. Все ржут. Без валидола на это смотреть нельзя.

— Разве девочка виновата, что у нее такая фигура? — поспешила вмешаться. — Не всем же Бог дал модельную внешность.

— Там мама корова и девчонку раскормила. Сколько они там жрут, вам и не снилось. Семейка поросят. Теперь девочка выросла, хочет нравиться мальчикам, а куда с таким весом? Ее Пупсиком дразнят еще с третьего класса.

— Но ведь есть тренажеры, диеты, — мне так хотелось отыскать рецепт для Лизы, потому что, если честно, она мне показалась девочкой нежной и доброй, правда, немного зацикленной на кулинарии.

— Вот — вот, диеты. В прошлом году она как задиетилась, то еле в больнице откачали. Ослабленную привезли. Не ела ничего неделю.

— Постепенно худеть надо, а не резко, — заметила я, готовясь взять другое дело.

— О, Гоша Задорожный, — Жанна Григорьевна аж подскочила на стуле, — Этого так и зовут — Жид. Еврейский правильный хитрый ребенок. Пакость сделает — и убегает, а виноват кто-то другой.

— А что-то хорошее об этом мальчике вы можете сказать? — меня уже начинали напрягать комментарии, которые состояли только из негативных характеристик. Не могли дети быть все поголовно такими гадкими.

— Клоуна прекрасно на маскараде в 7 классе сыграл, — вспомнила Жанна Григорьевна.

— Вот видите, если подумать, то они имеют что-то хорошее, — обрадовалась я. По лицу педагога поняла, что не все так весело, как мне хотелось бы.

— Не спешите искать в них что-то хорошее. Вас ждет разочарование, — убеждала меня Жанна Григорьевна.

Калашников Дима, рыжий в веснушках веселый парень по характеристике Жанны Григорьевны оказался лентяем с большой буквы, дурносмехом и вором.

— А что он украл? — мне почему-то не верилось, что он мог красть. Среди учеников класса я заметила потенциальных воров, но не Дима.

— Тогда, правда, не доказали, что это он, но в 6 классе зарплату тогдашнего их классного руководителя Артема Игнатовича украл он. Я уверена.

— У них был классный руководитель мужчина? — удивилась я. В наше время мужчин в школе было так мало, можно сказать, что это было очень экзотично.

— Представьте себе. Сорок лет, прекрасный человек, удивительный семьянин. Он бывший военный, командовал ротой, а здесь эти архаровцы довели за 2 года его так, что уволился и уехал к родственникам в Карпаты. Они бы и самого Макаренка в инфарктное состояние вогнали, — она так посмотрела на меня, словно хотела сказать, что я ни за что не справлюсь с этим классом, если такой дядька потерпел поражение.

— Хорошо, а что вы можете сказать о… Кондратюке Славике? — почему — то с этим именем у меня не было никаких ассоциаций.

— Это стандартный спортсмен. Сейчас у него сборы, раньше конца сентября не ожидайте. Парень неплохой: высокий, плечистый, но тупой, как пень. Имеет успехи только в спорте. Он пловец. Все другое у него далеко на заднем плане.

— Хорошо, — я переложила папку Кондратюка Славика и взяла следующую. Тут уж я прыснула смехом, потому что это была папка Маркина Ромы. Если о предыдущих учениках Жанна Григорьевна так много говорила плохого, то об этом… даже боялась услышать ее комментарии.

— Этот точно станет бандюком, — почти шепотом проговорила коллега, словно это были крамольные мысли.

— Откуда такие прогнозы? — вырвалось у меня.

— Отец его отсидел, сейчас брат сидит. Мать только успевает передачи собирать. Там такая среда, никак ему не вылезть, хотя мальчишка сообразительный. Когда учился в 8 классе, стоял на учете в комнате милиции. Мать у него пьет. Три года назад родила двух девочек — близняшек. Мало ей двух сыновей, так еще… Там такая бедность. Вы увидите по одежде Ромы. Правда, он ворует, поэтому иногда шмотки попадаются ничего. А допроситься тетрадь сдать или деньги на что-то — никогда.

— Понятно, — я переложила другую папку и прочла, — Малая Дарья.

— Страшная сплетница. Они с Николайчук Ларисой всегда вместе. И не пробуйте рассаживать — все равно будут сидеть вместе. Мы с Тамарой ходим парой. Две подружки — не разлей вода. Собирают сплетни по школе, иногда придумывают. Если нужно что-то узнать — это к ним. Всегда в курсе последних событий. Подхалимствуют. Умеют расспросить, выведать, а потом против вас же все и обернут. Ничего не рассказывайте этим двоим. Ничего! Меньше знают — вы лучше спать будете, Сонечка.

— Хорошо, не буду. А о Стародубцевой я и так знаю, — это была неприятная девица, ругающаяся (создавалось впечатление, что говорящая) матом. Ее грубый голос гармонично сочетался с неприятной внешностью. Уже на второй день моего учительствования мы с Галей поругались, когда я поставила ей тройку, а она меня «вежливо» послала полоть помидоры.

— Не сезон, Галя, — намекнула я, что в сентябре помидоры не полют, их уже собирают.

Галя стояла и переваривала информацию. Ее мозг готовился к извержению. Что она думала, для меня осталось тайной, но я поспешила уйти подальше от греха и новых, более ярких посылов.

Жанна Григорьевна взяла следующее дело, но я почувствовала, что уже перебор, могу закипеть, как тот чайник, поэтому попросила тайм — аут, поблагодарила за помощь и отнесла все папки в приемную, сложив их аккуратно в сейфе. Папки — это стопы желтой бумаги, запыленной временем, а я должна была работать с живыми людьми. Естественно, что необходимо было время, чтобы изучить всех детей, непростых учеников 10-Б класса. А еще мой отец всегда меня учил слушать других, но личное впечатление составлять самостоятельно, исходя из того, что видят мои глаза и чувствует сердце.