Практическая педагогика. Роман о школе, любви и не только…

Ксения Демиденко

Порочна ли любовь между молодой учительницей и ее воспитанником-старшеклассником? Главная героиня София Константиновна Соломина считала, что это грех, который ее не коснется никогда. Закончив институт и освоив все правила педагогики на отлично, красивая инициативная Соня в «подарок» от администрации школы получила классное руководство в самом трудном классе школы. Их двадцать двое, а она одна. Справится ли? И что для этого нужно?

Глава 1 Классный руководитель

Я уже ничего не ждала,

Начала привыкать к одиночеству.

Намекнули, грустя, зеркала:

Представляйся по имени отчеству!

(Лариса Рубальская)

Мне было всего двадцать три года, когда я стала учителем, классным руководителем десятого «Б» и воспитателем молодого поколения. Хотя, прокручивая события того времени, не раз задавалась вопросом: «Кто кого воспитывал?»

На классический вопрос моей мамы: «Как я докатилась до такого?», не могла тогда дать четкого ответа. Теперь могу: просто хотела самостоятельности и независимости от родителей, настоящей взрослой жизни и классической профессии для женщины — учитель. Мама считала, что в семье я одна такая непрактичная. Все мои родственники, аж до седьмого колена, имели профессии денежные и престижные: папа — директор, мама — инспектор, брат — коммерсант, его жена бухгалтер. Понятие «нехватка денег» никому не было известно. Да, не все были в восторге от того, чем занимались, но культ практичности всегда поощрялся в нашей семье из поколения в поколение. Я же, как белая ворона, решила стать учителем литературы. Считала, что к этому у меня есть все предпосылки.

Начиная с девяти лет, читала все, что книгой звалось и попадало в мои руки. Если книга оказывалась очень интересной, то я могла читать ее всю ночь, прячась от родителей, считавших чтение пустой тратой времени. Когда я попадала в плен сюжета — время надо мной было не властно. Моим любимым учителем в школе была Елена Петровна, женщина утонченная и воспитанная. Я очень хотела быть хотя бы немного на нее похожей. На уроках я сидела не как обычный ученик, а больше, как наблюдатель. Смотрела, изучала, анализировала методы проведения уроков разных учителей. Интересные приемы «метров» школьного образования (в моей школе их было много) где-то собирала в уголке сознания, накапливая на будущее. А еще училась, как не нужно делать у менее именитых «антиметров». Таких было, к моему счастью, немного, но все же и такие были. Профессия учителя не была для меня тайной. Но, рисуя картинки своего учительствования, я всегда представляла, что вхожу в класс с маленькими детками, но никак не пятнадцатилетними юношами и девушками с ростом побольше моего. Мой рост — это отдельный разговор. Метр шестьдесят пять для старших классов — маловато будет.

Все началось с моего визита в такую удивительную организацию, как Районный отдел народного образования. В народе — РОНО. Заведующая была занята (об этом мне сообщила молоденькая секретарша), поэтому я от нечего делать слонялась возле дверей битые полчаса, изучая стенды и узоры на стенах. Как вдруг в приемную просто ворвалась гиперэнергичная женщина. Она заговорила с секретаршей Лизой как давняя приятельница и спросила, можно ли зайти к заведующей? Лиза жестами и мимикой предупредила, что лучше не нужно — мол, очень занята.

— О, а это кто здесь? — переключилась энергичная женщина на меня. Она панически не выносила спокойствия. Просто сесть для нее на стул значило умереть.

— Девушка желает работать учительницей, — за меня ответила секретарша Лиза, одновременно что-то печатая на компьютере и листая записную книжку.

— Учителем? Так-так, — обрадовалась энергичная женщина и за пять минут рассказала мне и о школе, в которой она завучем работает, и о том, что у них год уже нет учителя химии.

— Я по образованию лингвист, — умудрилась я вставить слово в тот поток, который бесконечным поездом вылетал изо рта женщины.

— А-а-а!!! Учителей литературы у нас аж три. Это не есть дефицит. Вот если бы вы… — и понеслась душа в рай. Я очень обрадовалась, когда дверь в кабинет заведующей открылась и последняя, сердитая и вся в хлопотах, выглянула, чтобы сообщить секретарше, что сегодня ее нет ни для кого. Ух-ты, а я?

— Марина Сергеевна, а как-же наш вопрос? — поспешила поинтересоваться энергичная женщина.

— Я вам завтра позвоню, — ответила заведующая. Я даже не рискнула спросить что-либо. Дверь клацнула и я, стесняясь своего положения сплошной ненадобности, пошла к двери на выход. И сразу же услышала вдогонку знакомый голос:

— Постойте, девушка. Я вам помогу, — энергичная женщина (ее звали Лариса Львовна) схватила телефон, который стоял рядом с компьютером секретарши, и начала звонить в школы района. Откровенно говоря, я очень удивилась, поскольку она обзвонила пять школ, при этом телефоны знала наизусть. Везде, видимо, ей говорили, что не нуждаются в учителях литературы. И вот, наконец, я услышала:

— Значит пусть приезжает? Прекрасненько, Елена Дмитриевна. Вы случаем не знаете, где можно отыскать учителя химии? Да все та же проблема. Спросите, любушка, спросите. Если что — звоните. За мной не заржавеет. Ладненько. Завтра на совещании встретимся.

Вот так меня отправили в школу №…. Не важно, в какую, типичную киевскую школу, в которой нашлась вакансия учителя русского языка и литературы. От квартиры, которую я снимала, к школе можно было подъехать на автобусе две остановки, но можно было и пройтись — в зависимости от настроения и погоды.

В 10-Б, как на зло, к началу учебного года не было классного руководителя. Директор не сказал истинной причины отсутствия классного руководителя, а завуч Елена Дмитриевна только расхваливала, какие прекрасные спортсмены Заяц Андрюша и Кондратюк Славик, и не преминула вспомнить о том, что в классе есть три отличника, которые тянут на серебряную медаль.

— Они взрослые. С ними меньше возни, чем с пятиклашками. Берите, не пожалеете, — поддакивал директор школы Петр Иванович в унисон завучу Елене Дмитриевне. — И зарплата будет больше, и к отпуску три дня лишних будете иметь, — аргументы, честно сказать, убийственные. Точно знали, на что давить.

И я, наивная, согласилась. Если бы я тогда знала, какой хомут повесила себе на шею… Приключений мне, дуре зеленой, было мало. Но, как говорят, после боя можно только вениками побросаться для успокоения нервов.

Как я не боялась, но в класс идти пришлось. Директор, подтянутый мужчина в годах Петр Иванович Тигров (дети его всегда за глаза называли почему-то Тигриком) завел меня демонстративно в кабинет литературы и представил как ценного молодого специалиста, который горит желанием наполнить головы молодого поколения знаниями, а не тем хламом, который сейчас в вышеуказанных головах находился.

— Прошу любить и жаловать, Соломина София Константиновна, ваш учитель языка и литературы, а также классный руководитель, — отрекомендовал директор и ушел, а меня, как жертву на языческом заклании, оставил в классе, где 22 пары глаз изучающе меня рассматривали, как бабочку орнитолог перед выдергиванием крылышек. Детки готовились «любить и жаловать».

— Нам придется с вами проучиться эти два непростых года в стенах школы, поэтому давайте познакомимся. Меня вам представили, но позволю повториться — Соломина София Константиновна. Буду читать ваши имена и фамилии, а вы будете подыматься. Хорошо? — решила, что такой способ самый подходящий, но заметила, что журнала нет. И тут вспомнила, как завуч предупреждала, что в первые дни журналов не будет. Данный школьный документ появится позже и его оформление — отдельный разговор.

— Ну, давай, читай! — нагло выкрикнул курчавый юноша, беспардонно развалившийся за первой партой. Это был (как я потом узнала) Заяц Андрей, спортсмен и та гордость класса и школы, о которой так распинались директор с завучем.

— Чтобы читать, нужно сначала написать. В институте что, не учили? — прозвучал мальчишечий голос, теперь уж с последних парт. Девчонки захихикали, парни откровенно заржали, заценив юмор.

— Действительно, вы правы, журнала пока нет. Поэтому вы будете вставать по очереди и представляться. А я буду записывать на листик ваши имена и фамилии, — мне такая идея нравилась. Но оказалось, что нравилась она только мне одной. Все опять смеялись. Я густо покраснела.

— А что смешного? Неужели так сложно представиться? Вот тебя, к примеру, как зовут? — спросила черненького вертлявого парнишку, сидящего за второй партой. «Сидящего», правда, это громко сказано. Создавалось впечатление, что ему что-то настойчиво мешает. Вроде как шило в одном общеизвестном месте.

— Юра Гагарин, — улыбаясь на весь белоснежный ряд зубов, ответил юноша — и в классе опять поднялся хохот. Я поняла, что надо мной издеваются (а мальчишку действительно так звали — Юра Гагарин, но это я узнала потом).

— Хорошо, оставим знакомство на потом. Начнем урок. Открываем тетради и записываем « 3 сентября» и тему урока, — я заглянула в свой конспект, — «Литература — источник человеческого культурного наследия», — вывела красивым ровным почерком на доске. Но никто в классе и не собирался записывать тему в тетради. Я даже тетради не у всех на парте увидела. Ничего, проглотила и это, пытаясь сохранять равновесие и спокойствие, но внутри меня уже начинал бурлить вулкан. Пока очень маленький, и я его всеми возможными способами давила, не позволяя не только лаве вырваться наружу, но даже газам показать, что активность запущена. Гнев и агрессия — это признак слабости и несдержанности. Согласно методике преподавания литературы, необходимо было акцентировать знания учеников:

— Давайте вспомним выдающихся деятелей литературы, которых вы изучали в девятом классе, — с артистизмом выговорила и обратила свой взор на класс, а там — тишина. Такое впечатление, что никаких деятелей никто не изучал и не собирался. А «дети» даже не прятали глаз от незнания — они нагло смотрели прямо мне в глаза и улыбались одними только взглядами. На лицах некоторых были саркастические ухмылки. И что там в таком случае предлагает педагогика? Да ничего!!! Педагогика как наука в институте такая далекая от практики в школе, что спасайте меня все, кто может. И то, что я за все пять курсов сдавала педагогику на «отлично» — не значит, что я ее знала. То есть, теоретически я ее знала, а вот с практической педагогикой — слабо. Практику я проходила в своем родном городке, обучая маленьких пятиклашек, когда в классе сидела моя учительница и выполняла роль надзирателя за проявлениями малейшего непослушания. Преподаватели всегда делали акцент на том, что если учитель досконально знает свой предмет, — это обязательно залог успешного урока. Оказалось, — нет, этого не достаточно. И вот она та ситуация, когда как назовешь корабль, так он и поплывет. И я понимала, что как поставлю все — так и будет.

Какие варианты действий? Можно побежать и пожаловаться директору, завучу, можно биться в истерике, с пеной у рта доказывать, что я дипломированный специалист, а они, те, что сидят за партами, пока что — никто. А толку? Этим можно лишь рассмешить нынешних учеников. Поэтому, оценив данную ситуацию, я решила действовать нестандартно. Мне так тогда показалось. Вспомнила, как с первого курса начала собирать красивые поэзии, которые вычитывала в литературных журналах. Я начала тихо декламировать свою самую любимую:

А хочешь, я тебе открою тайну?

Один такой малюсенький секрет?

Знай, люди не встречаются случайно,

Случайностей, поверь мне, в жизни нет.

Не веришь? Ну. тогда, хотя б послушай,

Не бойся, я тебя не обману,

Представь себе, что существуют души,

Настроенные на одну струну.

Как звёзды в бесконечности Вселенной,

Они блуждают сотнями дорог,

Чтоб встретиться когда-то… непременно…

Но лишь тогда, когда захочет Бог.

Для них нет норм в привычном пониманье,

Они — свободны, как паренье птиц,

Для них не существует расстояний,

Условностей, запретов и границ…

Я вычитала это стихотворение в каком — то журнале, и оно настолько мне понравилось, что врезалось в память.

Постепенно в классе воцарилась тишина. И о, чудо! Все слушали. Когда я дочитала поэзию, с последней парты прозвучали аплодисменты, сопровождающиеся комментарием:

— Молоток! Такого стишка выучила. А кто его написал, знаешь?

— Знаете, поправила я. — Возможно, я не намного вас старше, но этикет требует, чтобы вы обращались к учителю на «вы». Раньше в семьях к старшим и к родителям обращались только на «вы», — позволила себе нравоучение. Но опять услышала гогот.

— Прикинь, я своей матушке «вы», а она в отключке сразу же. Нафига мне труп маман на кухне? — публично поерничал рыжий веснушчатый здоровила.

— Тебя как зовут? — решила знакомиться в процессе урока.

— Димон Калашников. Я, как автомат, усекла?

— Кажется, усекла. Так вот, Димон, мама заслужила каждодневной работой, чтобы к ней уважительно обращались. Автора этой поэзии я, к сожалению, не запомнила. Но к следующему уроку я это упущение ликвидирую, — перевела я тему в нужное направление.

— А забацайте еще какой—нибудь стишок, красивый, — смело предложил Гоша Задорожный, толстячок в очках.

— Красивые стишки называются поэзиями, молодой человек. Пожалуйста, стихотворение Бориса Садовского «Умной женщине»

Не говори мне о Шекспире,

Я верю: у тебя талант,

И ты на умственном турнире

Искуснее самой Жорж Занд.

Но красотой родной и новой

Передо мной ты расцвела,

Когда остались мы в столовой

Вдвоем у чайного стола.

И в первый раз за самоваром

Тебя узнал и понял я.

Как в чайник длительным ударом

Звенела и лилась струя!

С какою лаской бестревожной

Ты поворачивала кран,

С какой улыбкой осторожной

Передавала мне стакан!

От нежных плеч, от милой шеи

Дышало счастьем и теплом:

Над ними ангел, тихо рея,

Влюбленным трепетал крылом.

О, если б, покорившись чарам,

Забыв о книгах невзначай,

Ты здесь, за этим самоваром,

Мне вечно наливала чай!

Как только я дочитала стихотворение, взметнулась рука в классе, и сразу же прозвучал вопрос:

— А кто такая Жорж Занд? — спрашивала красивая белокурая девчонка. Чувствовалось, что ее это реально интересует.

— Оба! Ленка просекает, что за краля и не она, — это комментарии с последних парт.

— Заткнись, Маркин. Это тебе все пофиг. А мне интересно. Вроде ж Жорж — мужское имя, — объяснила свой интерес девушка.

— Жорж Санд — это псевдоним прекрасной французской писательницы Амандины Авроры Люсиль Дюпен, — уж о своей любимой писательнице я знала много.

— Вот это имечко! — опять комментарии с задних парт. — А баба мужиком обозвалась! Га-га!.

— Она вынуждена была взять такой псевдоним, мужской, потому что в 19 веке писателей—женщин не воспринимали серьезно. Издатели настояли, чтобы Аврора подписывалась именно псевдонимом, — объясняла дальше. Честно говоря, я бы этим взрослым деткам рассказала всю биографию Жорж Санд, но они желали слушать «клевые стишки». Пришлось развлекать поэзией.

Как хорошо, что урок продолжается всего 45 минут, а то бы всех моих знаний наизусть не хватило бы. Тему не раскрыли, зато на уроке я капитально привила любовь (все же интерес) к литературе. По крайней мере, попробовала.

Как только прозвенел звонок, всех учеников словно ветром сдуло.

Задержалась лишь сероглазая блондинка. Она интеллигентно положила на стол список учеников 10-Б и сочувственно окинула меня своим гордым взглядом:

— Я там отметила, кого не было. Лена Новикова, староста класса. Вы не смотрите, что все такие. Лето, выпендриваются. Потом утрясется.

Как же, утрясется. К сожалению, институтская программа не предусматривает обучение поведению с экстремальными классами и сложными подростками. Поэтому данную науку мне пришлось грызть самостоятельно. Правда, завуч рекомендовала брать пример с Жанны Григорьевны, классного руководителя 10-А класса.

Сначала я не поняла, в чем юмор. Жанна Григорьевна — женщина за сорок, почти никогда не улыбалась и все время смотрела сквозь большие очки, делающие ее похожей на большую стрекозу. У меня небольшой рост, но Жанна Григорьевна, наверное, вообще метр пятьдесят. Одевалась она всегда солидно и обязательно повязывала на шее какой-то яркий шарфик. Ее девиз: «Сначала дисциплина!» Откровенно говоря, я долго присматривалась к такому экземпляру авторитарного учителя. Меня морозило только от того, как она смотрела.

Проводила урок в ее выдрессированном 10-А (не чета моему), и вдруг дети, как по команде, подпрыгнули с мест и стали возле парт по стойке смирно. И только потом в дверях появилась Жанна Григорьевна. Она, не обращая внимания на меня, прошлась по классу и оставила пару комментариев:

— Тютин, если завтра не подстрижешься — обрею под нуль. Сама, лично. Лифанова, школа — не дискотека. Эту розовую кофточку я должна увидеть сегодня последний раз. Отыщи среди пестрого барахла дома свою школьную форму. На линейке первого сентября она еще была на тебе. Валуева, сними серьги! Мальчики сели. Девочки руки на стол.

Девочки синхронно выложили руки на стол ладонями книзу. Это, оказывается, был осмотр ногтей. Ногтями «классная мама» осталась довольна. Дальше должна была произойти проверка дневников:

— Поднялись, у кого нет дневника? — рявкнула Жанна Григорьевна. Проникшись общим настроением виновности, я чуть сама не начала искать дневник.

Поднялось двое мальчишек, у которых на лице было написано «Обречен!»

— Что для ученика дневник? — спросила сурово Жанна Григорьевна у тех, что проштрафились.

— Лицо и первый документ ученика! — четко в унисон ответили забудьки.

— Звоню родителям, пусть несут, если вы растяпы. И запомнили 10-А — уроки давно начались. И я слежу за каждым вашим шагом. Так, все, урок пошел. А я зайду на последнем, — и она грозно обвела всех присутствующих в классе, включая и меня. Я почувствовала холод на спине, словно тоже была школьницей в этот момент. Жанна Григорьевна вышла, дети вздохнули с облегчением, и я тоже.

Долго я не могла понять, почему ее боятся 26 учеников. А за глаза называют «Жаба Григорьевна». И все равно боятся. И мой класс тоже боялся (Жанна Григорьевна вела у них географию), хотя и пытались регулярно делать различные гадости. Они всем гадили, для этого им выдумки хватало.

Через недельку работы в школе я узнала, почему в 10-Б не было классного руководителя. Земля слухами полнится, а школа — это ж Клондайк для качественного беспрерывного сплетничества! Последний классный руководитель 10-Б (тогда еще 9-Б) уволилась по собственному желанию, когда ее довели и женщина побила тряпкой ученика.

— Они ей такое творили, Боже упаси, — как-то рассказала мне Танечка Журавлева, учительница литературы в 5 и 6 классах. Мы сидели с ней в подсобке и проверяли тетради. Она мне зачитывала «перлы» из сочинений детей. Потом плавно разговор перешел на мой класс.

— Тяжелые дети, но это и не удивительно, — она, как заговорщик, говорила очень тихо. — Почти все из неблагополучных семей. Маркина Ромку в 8 классе ставили на учет в комнату милиции. Он украл деньги у завуча. Вот так! У них было с десяток классных руководителей. И все в конце концов увольнялись. Я не могу понять, зачем директор их вам подсунул? Молодая девушка — и этот ужас. Читали бы себе литературу и не брали такой хомут на шею. У вас же часов выходит прилично — от седьмых по одиннадцатые? — удивленно спросила Танечка.

— Да, 24 часа. Но неужели они настолько безнадежны? — попробовала защитить вверенных мне детей.

— Изучите внимательно личные дела — и все поймете. И пообщайтесь с учителями, которые у них преподают. Только завуча не слушайте. Она у нас очень непростой человек. Сама у них преподавала, а как только завучем стала — быстренько спихнула другим. У нее там конфликт с Новиковой был. Беленькая такая. Школьная красавица. В восьмом классе еще одна такая подрастает Катька Зотова. Шмакадявка еще та, а старшеклассники ее уже по углам тискают.

— А кто из учителей у моих преподает дольше всех? — поинтересовалась.

— Жанна Григорьевна. Только ее и слушают. Директор ей хотел класс этот отдать, но она взяла 10-А. Там сын ее учится.