Практическая педагогика. Роман о школе, любви и не только…

Ксения Демиденко

Порочна ли любовь между молодой учительницей и ее воспитанником-старшеклассником? Главная героиня София Константиновна Соломина считала, что это грех, который ее не коснется никогда. Закончив институт и освоив все правила педагогики на отлично, красивая инициативная Соня в «подарок» от администрации школы получила классное руководство в самом трудном классе школы. Их двадцать двое, а она одна. Справится ли? И что для этого нужно?

Глава 6 Берецкая Анастасия

Уважение силою не заслужить,

Хочешь — бей, хочешь — режь, а хочешь — кричи.

Ты ребенка лучше душою пойми,

В мир его тихой поступью войди…

Таких детей, как Настя, называют неприметными. И черты внешности она имела невыразительные, и передвигалась незаметно, и в классе ее часто просто не замечали. Но я ее заметила сразу. Потому что она напомнила мне себя. Ее глаза. Это были интересные пытливые огоньки, обрамленные густыми, но не очень темными ресницами. Если другие девочки незаметно подкрашивались, то Настя — никогда не использовала косметику.

Когда я что-то рассказывала, Настя внимательно слушала, ее глаза сияли, и в них светился врожденный ум.

Родители Насти — обыкновенные работяги: мама — посудомойка в ресторане, папа строитель. У девочки была еще меньшая сестренка Катя, которая училась в девятом классе, и брат Сергей — ученик 8 класса. Я преподавала во всех этих классах, поэтому присмотрелась к детям и определила, что все трое очень сообразительные личности. И еще я заметила, что у детей слишком много синяков на теле. Если Настя мастерски гримировала синяки, то меньшие не особенно — то и старались что-либо делать. На мои вопросы: «Кто вас бил?», дети в один голос отвечали, что упали, ударились, бывает. И когда как-то после трех дней отсутствия Настя пришла в школу с синяком возле рта, я не удержалась и затеяла слишком откровенный разговор.

— Папа у нас, как выпьет, то бьется, — созналась девочка, пряча глаза.

— А что мама по этому поводу говорит? — я понимала, что мужчина так самоутверждается, но у детей еще была и мама. Она не могла не видеть, что происходит. — Она обращалась в милицию?

— Нет, вы что, она нам сурово запрещает кому-нибудь и говорить об этом. Отец рассердится.

— Он и мать бьет? Чего ж она терпит? — мне, выросшей в семье, где отец с мамой носился, как с королевой и пылинки с нее сдувал, было невдомек, как можно так жить.

— Мама зарабатывает мало. А отец почти вдвое больше. Она боится, что нам не на что жить будет, если он бросит нас. Он когда не пьяный, то хороший. Проспится и просит прощения. Подарки покупает.

— Хороший подарок, — я нежно провела пальцами по желтовато — синему пятну возле рта девочки. — Нельзя молчать, Настя, даже если это твой отец. Сегодня синяк, а завтра и убить может. Я знаю, о чем говорю. Это насилие, девочка, домашнее насилие.

— Вас тоже били? — тихо, словно кто-то подслушивал, спросила Настя.

— Нет. Мои родители жили и живут по другим законам. Я жила в раю, как оказалось. Но вот одной моей однокласснице не так повезло, как мне. Ее отец в порыве гнева часто бил. Однажды не рассчитал силы своего удара и это был последний день в ее жизни. Вас больше, чем он один. И вы уже не сильно маленькие.

Я понимала, что необходимо что-то делать, но что? Не очень—то хотелось навредить семье, и в то же время понимала, что сами они никогда не разорвут этот узел. В таких ситуациях я всегда советовалась со своим отцом. Он, директор огромного завода, имел большой авторитет в нашем городке у людей, потому что умел найти подход к каждому. Иногда со стороны казалось, что он поступает плохо, но время показывало — это было единственно правильное решение.

На этот раз папа решительно предостерег меня от какого-либо вмешательства в чужую семейную жизнь. Это жесткое заявление стало предметом не одного нашего с ним спора. Его аргументы были твердыми, поскольку он боялся, что во всей этой ситуации именно я пострадаю больше всего.

— Соня, ты решила стать учителем или адвокатом? — серьезный папин голос в телефонной трубке и радовал, и настораживал.

— Учителем не получится быть с позицией «моя хата с краю», пап, — напомнила я ему его же постулат.

— Проверяй тетради, проводи родительские собрания, подтирай сопли своим воспитанникам и не лезь туда, куда не стоит, — напомнил свою позицию отец.

— Какие сопли, па? У меня класс пятнадцатилетних подростков. Это 10 класс. Взрослые люди, которые фальши не примут, — напомнила.

— Сонь, напиши заявление в социальную службу, и пусть этой семьей занимаются они.

Несмотря на совет отца и молчание сестры и брата Насти, я твердо решила поговорить с Берецким Антоном Петровичем, отцом Насти. Под поводом вопросов относительно обучения Насти, я вызвала Антона Петровича в школу. Это был приятный внешне седоватый полный мужчина. За полчаса разговора с ним я не выявила никакого подозрительного негатива. И когда я рассказала, что вызвала его, потому как волнуюсь о Насте, поскольку она прекрасная ученица, но в последнее время очень замкнута и все время в синяках, он не скрывал, что это его рук дело.

— Настя — девка уже взрослая. Парни звонят. А нам с женой только и не хватало, чтобы в подоле принесла. Своих три рта.

— Вы ее бьете потому, что она встречается с мальчиками? — удивилась я.

— Кто встречается? Пусть только попробует! Так, для профилактики.

— А меньших тоже для профилактики? — поинтересовалась я.

— А к чему тут меньшие? Вы же руководитель Насти? О ней и будем говорить. Я чего-то не понимаю, София…?

— Константиновна, — напомнила я.

— Так вот, София Константиновна, вы сами детей имеете?

— Нет. Пока.

— Вот как заведете, тогда сразу меня и поймете. Их лупить нужно, пока на шею не сели. Должны бояться. Боятся — значит уважают.

— Вы знаете, меня отец никогда не бил, но я его всегда уважала и буду уважать. Уже за то, что не бил. А вас родители тоже побивали для профилактики?

— А как же? И я рад, что выбили всю дурь вовремя. София Константиновна, до вас у Насти было пять руководителей, и ни один не совал своего носа в наши семейные дела. Как воспитывать своих детей, я буду решать сам, — вот и договорились, вот и увидела настоящее лицо этого ничтожества. Он хочет, чтобы его уважали.

— Антон Петрович, вы работаете строителем в фирме «Стройиндустрия», это так?

— Да. А что? На работу пойдете жаловаться?

— Ну что вы так сразу. Я верю, что наш разговор останется в стенах этого кабинета, и мы поймем друг друга. Вы свою работу делаете качественно? Ничего не заваливалось, на брак не жаловались?

— Я много получаю, поэтому за работу держусь. Семья большая, кормить нужно, стараюсь делать на совесть. Никто еще не жаловался, — не понял, куда я клоню.

— Я тоже хочу свою работу делать качественно, хоть и не могу сказать, что получаю много. В ваших руках кирпичи и стройматериал. А как вы думаете, в моих что?

— Тетради, указка, учебники, что ж еще? — опять не понял.

— Не-а. Души подростков. И если я им сейчас в эту душу плюну, как они на меня будут смотреть? Как на предательницу. Вы ведь хотите, чтобы вас уважали? И я вот хочу.

— Вы в каждой семье так копаетесь? — все равно свое гнет.

— Нет. В моей компетенции всего 22 семьи. Простите, но в обязанности учителя Министерство образования пока ввело такой пункт, как информирование родителей о правах и обязанностях детей и их родителей. Я, Антон Петрович, отвечаю за жизнь и здоровье вашей дочери, поэтому если еще раз увижу синяки или другие следы насилия на ваших детях, я вынуждена буду сообщить об этом факте в социальную службу. Я вас честно предупредила и надеюсь, что вы меня поняли.

— Понял, — сердито ответил папа Насти, злобн глянув мне прямо в глаза.

Больше я не замечала у Насти синяков, но она так и осталась тихой, неразговорчивой, мало улыбалась.