Немного мульты в моей голове

Ирина Эдуардовна Селина (2024)

В голове героини живут Мульты. Это структурированные хитросплетения «внутренней» жизни, облеченные в форму персонажей, коррелирующих с чертами характера и чувствами человека. Эгоист — интригует. Поэт — рифмует все подряд. Умняга — цитирует «великих». Забота — заботится. Задира — бунтует. Суламифь — изводит всех открытым выражением полового инстинкта. Мудрец — транслирует установки Дзен. Сестренки Тоска, Печаль, Зависть… Гордыня…ну и т. д. По началу помогая героине справляться с жизненными трудностями, этот «великолепный бред» становится доминантным в её жизни. И погружаясь в него все глубже, она окончательно теряет ориентиры. И теперь уже не понятно где реальность, а где выдумка. И реальны её отношения с новым соседом? И кто такой — таинственный мистер Страх? И так ли страшно одиночество, которое привело в бескрайний мир мультов? И в каком из миров лучше? В вымышленном или реальном? И что есть реальность? Все эти вопросы должны быть решены в конце повествования… Или не должны?

Глава 6

ЧАСТЬ 3. ОТВЕРЖЕННЫЕ

ГЛАВА 6. БУНТ НА ОКРАИНЕ

РАСКОЛ В ОБЩЕСТВЕ

Я все хуже понимаю где моя истинная реальность. Но, находя себя в своей квартире, судорожно записываю недавние приключения, то на страницах альбома для набросков, то в стареньком ноутбуке. Почувствовав голод, мчу в магазин. Там закупаю все подряд. Питаюсь кое-как. Иногда даже пытаюсь работать над заказом, сдать который должна была уже давно. Когда сдать? Не знаю, так как время перестало существовать в привычном, выверенном социумом контексте. На телефонные звонки не отвечаю. Почему? Потому-что боюсь дать возможность кому-либо определить мое состояние. Ибо чувствую, что меня куда-то неодолимо несет… к неведомым далям…к неожиданным поворотам…к непредсказуемым встречам… Где? Да, внутри меня самой… в моем собственном внутреннем мире… в мире Мультов… И вот:

Мы стремительно несемся по узкоколейке «Шаблонов и стереотипов». Дрезина дергается и дребезжит.

— Стойте! Подождите! — слышится душераздирающий крик у нас за спиной. — Задира резко жмет на кнопку стоп. Дрезина с визгом тормозит. Я подаюсь вперед и больно бьюсь лбом о приборную доску.

— Это ещё кто? — спрашиваю, потирая ушибленное место.

— Не знаю, — пожимает плечами Задира, вглядываясь вдаль.

Тоже оборачиваюсь и вижу, что по узкоколейке бежит Стремительность. Остановившись рядом с дрезиной, она складывается пополам, пытаясь восстановить дыхание.

— Ну что там у вас опять случилось, — снисходительно глядя на раскрасневшуюся Стремительность, спрашивает Задира.

— Поэт — в тюрьме! Поэт — в тюрьме! — театрально заламывая руки, почти декламирует Стремительность. — Несправедливость и бесчинства процветают! Кошмар! Ужас! Произвол!

— Что??? — татуажные брови Задиры ползут на лоб. — Кто посмел? Почему? За что?

— За рифму, уважаемая! За рифму нынче у нас сажать стали!

— Ни чего себе! — выпрыгивая из дрезины и возбужденно жестикулируя, начинает бегать взад и вперед Задира. — Это ещё что такое? И куда смотрит общественность? Опять тихо по домам отсиживаются, пока безобидного чудака линчуют? Думают, репрессии их не коснуться? Блин! Ну, дела! Ну, дела! И когда же это произошло?

— Вчера был суд. Эгоист — судья. Отличник — обвинитель. Зависть — свидетель обвинения…

— Защищал то кто?

— Потеряшка!

— Ну Ё моё! — сокрушенно хлопая себя по бедрам, сокрушается Задира. — Как же так можно то, — Потеряшку в защитники определить. Сразу видно, — дело сфабрикованное! Под задачу!

Задира многозначительно поднимает указательный палец, и в задумчивости замирает.

— Под какую задачу? Почему сфабрикованное? — бегает вокруг неё, пытаясь заглянуть в глаза, Стремительность.

— Не мешай. Я думаю, — рявкает Задира.

— Что тут у вас происходит, ребята? — не смело вмешиваюсь я в диалог мультов.

— Наше у «нас» зеркалит «вас», — недобро хмыкая, Задира смотрит на меня тяжелым взглядом. — Не руководишь собой от слова «совсем», вот и получаем на выходе захват власти эгоцентристской партией.

— О, боже! — невольно хохочу я. — Эгоцентристская партия, — вот умора!

— Что смешного то? — взвивается Задира, сжимая кулаки. — Ты — совсем разболталась. Не контролируешь себя. Жизнь пустила на самотёк. И вот результат — мы все тут, приятные и нормальные — страдаем.

— А я-то тут причем? Мне поэта в себе душить в голову бы не пришло, — удивленно парирую я.

Но останавливаюсь на полуслове, вспоминая до какой степени меня иногда изводит и бесит рифма, заменяющая порой обычные мысли. И как иногда она мешает вести диалоги с людьми. Тут же в памяти всплывает, как мне сложно было недавно разговаривать с Олегом. Поэт во мне рифмовал все подряд. Выходило не очень. И мне было действительно стыдно перед безупречным поэтическим вкусом моего соседа.

— Ага! Понимаешь, все-таки, что виновата! Наш товарищ в тюрьме. В обществе раскол. И всё это дело рук крайне левополушарной коалиции. Ну что тут скажешь!

Размышляя вслух, Задира размашисто расхаживает вперед-назад по насыпи узкоколейки. Размахивает руками в такт своим словам, сосредоточенно морщит лоб.

— Итак! Эгоист, Отличник, Зависть, — конечно, персонажи влиятельные. Но, они лишь фигуры на шахматной доске. Сто процентов! За ними стоит более мощный и реально опасный игрок. Этакий серый кардинал руководит процессом смены власти. Думаю, суд над поэтом — это неочевидное начала сокрушительных перемен.

— Каких перемен? — с испугом прерывает разглагольствования Задиры Стремительность. — Каких?

— Страшных! — сурово произносит Задира.

— А кто кардинал? Ну, то есть этот опасный игрок? — заикаясь шепчет пересохшими губами Стремительность.

— Как кто? — недобро ухмыляется Задира. — Страх, конечно. Давно пытается власть захватить. Всё ждет благоприятных условий. Саботирует, интригует, разыгрывает разные сложные гамбиты. Шахматист хренов.

Мне почему-то очень не хочется разбираться во всей этой истории. Но чтобы продолжить разговор, из вежливости спрашиваю:

— А что такое гамбит?

Мульты смотрят на меня с явным удивлением.

— Ну не сильна я в шахматах. Не может человек во всем разбираться.

— Да? — клонит на бок голову Задира. — А откуда же тогда столь сильный кукловод-шахматист взялся. Ведь чего нет в тебе — нет и в нашем мире.

— Ну не знаю, — пожимаю плачами я, вылезая из дрезины. Ноги затекли. Ушиб на голове болит. Чувствую голод и усталость.

— Может поедим где-нибудь и отдохнём, — не смело спрашиваю и натыкаюсь на ещё большее неодобрение мультов.

— Эгоистка. Законченная эгоистка, — жестко констатирует Задира. — Не мудрено, что Страх через Эгоиста власть захватывает. Он в тебе, судя по всему — основополагающий мульт.

— Ладно, хватит тебе, — примирительно говорю я. — Что делать предлагаешь?

— Как что? Спасать поэта! Ведь этот ход точно нацелен — загубить культ творчества в тебе. Сто процентов! Так что идем в Храм Творчества. Предупредим жрецов, чтобы были наготове. И кстати, Суета-Стремительность, кто был на суде секретарем?

— Умняга.

— Вот! Разыщи её. И тащи в Храм Творчества. А мы со Вселенной сейчас же туда направимся.

— Конечно! — с готовностью орет Стремительность, срываясь с места. — Я мигом! Одна нога здесь — другая там.

Стремительность бежит по узкоколейке, поддерживая подол пышной юбки и смешно подпрыгивая. Мы смотрим её вслед.

— Всегда удивляюсь: почему она носит эту старообразную кринолинную юбку? Ведь в ней так неудобно бегать! — недоумеваю я.

— И не забудь сказать Умняге, чтобы захватила экземпляр протокола судебного заседания! — орет Умняга вслед, исчезнувшей в придорожных кустах, Стремительности.

— Хорошоооо, — слышен затихающий вдалеке голос.

Мы переглядываемся, и не сговариваясь садимся в дрезину.

ХРАМ ТВОРЧЕСТВА

— Ещё немного по шаблонному кругу проедем, а затем пешком вглубь. Храм Творчества на отшибе города. Так что идти не долго. Скоро будем на месте. Готовься, — там все неожиданно и интересно.

— Да? Куда же более? — вздыхаю я.

— Что? — переспрашивает меня Задира. — Говори громче! Из-за этой проржавелой колымаги я совсем тебя не слышу.

И правда, дрезина на ходу гремит так, что от её неприятного лязга уши закладывает.

— Да ничего особенного! Просто — мысли вслух! — ору я в ухо Задире.

Она понимающе кивает.

— Мысли в слух! Конечно! В этом ты точно сильна! И кстати, чтобы ты всё — таки знала! Гамбит — одна из вариаций дебюта в шахматной игре. Это когда в жертву приносится фигура или пешка для получения преимущества в разыгрываемой партии! И поэт в данном случае — именно такая пешка.

— Понятно! — ору я из вежливости, но думаю о еде и теплой постели.

Мне явно не хочется оставаться среди мультов, разбираться в их гамбитах и интригах, судах и культах. Что-то во мне сильно сопротивляется этому движению вглубь, и я обнаруживаю себя… у холодильника.

В кухне тепло. Мерно тикают старые ходики. За окном тьма. Смотрю на часы. Три пятнадцать. Поздняя ночь? Раннее утро? А какая разница — самое время пожрать. Открываю холодильник. Есть хочется дико. О! Сыр, масло, пряники, спрятанные от тараканов. Просто, рай для обжоры. Сейчас налью себе кофе и буду праздновать!

«Что? Тихо шевелиться у меня в голове вопрос. — Что праздновать? Что в очередной раз сбежала от себя, от проблем и «разбора внутренних завалов»?

— Ой, кто бы ты не был сейчас, — сопротивляюсь я заданным вопросам. — Я имею право на еду и отдых. Устала! Правда! Оставьте меня в покое… Но нет!

— А вот и он! — слышу я голос Задиры.

Мы стоим по середине двора огромного полуразрушенного храма. Я дожевываю бутерброд. Она — смачно сплёвывая, всем своим видом выказывает презрение этому странно завораживающему месту.

— «Убежище умов высоких»! Ха! Твою же мать, — саркастически цедит она.

Я оглядываюсь. В воздухе пульсирует приглушенная мелодия, сотканная из пения птиц и шелеста жаркого ветра в кронах деревьев. Полуразвалившаяся каменная ограда по всему периметру площадки; разноцветная мозаика — затерта и раздроблена. Кое-где ещё видны красивые орнаменты. В щелях между плитами обжились кустики разных мелких цветов. По середине площадки круглый бассейн. В его центре облупившаяся статуя одноногой балерины, в руках которой костыль с льющейся из него водой. При взгляде на этот несуразный фонтан, моё настроение резко ухудшается.

— Что за сюр, — бурчу я, отворачиваясь от фонтана, и встречаюсь взглядом с Художником.

Он сидит на террасе среди рифленых колонн из бежевого камня. Взгляд рассеян. За ухом — неизменная беличья кисточка. В нервных узловатых пальцах — жестяная кружка. Рядом с пластиковым стулом примостилась наполовину пустая бутыль темно-зеленого стекла.

— Привет, дорогая, — произносит Художник слегка заплетающимся языком. — Добро пожаловать в наши пенаты!

— Привет, творец! Рада тебя видеть!

Я перевожу взгляд с бутыли на моего горячо любимого мульта.

— Не рановато ли для спиртного? — спрашиваю мягко.

— А что поделаешь, — спокойно отвечает он. — Что поделаешь, ежели ты вся скроена из штампов и клише. «Художник должен быть голодным». «Художник бездельничает и пьянствует». «Все гениальные — не от мира сего, потому и выглядят странно», «Чтобы творить, — нужно страдать» и так далее и тому подобное. Но что самое интересное, сама то — не пьешь, и не бедствуешь. Почему же я у тебя такой алкоголик получаюсь?

— Да как-то, видимо, само, — смущенно шепчу я. — Прости, дорогой! Знаю что ты самый верный и надежный друг и соратник. Люблю тебя больше многих.

Я с грустью смотрю в почти прозрачные свето-голубые глаза.

— Ну да, ну да! — слышу за спиной обиженный голос. — А мы тут все не ко двору. Сирые и убогие! Мимо проходили!

— Привет, Задира! — миролюбиво улыбается Художник, открывая ряд крупных зубов, с желтоватым налетом. — Какими судьбами? Давно в наши края не захаживала.

— Да вот и не захаживала бы дальше, — зло огрызается Задира. — Если бы твой дружек в тюрьму не загремел! А то, как разглагольствовать о высоком в алкогольном опьянении, так мы — жрецы искусства. А как, вызволять собратьев из беды, так нам не досуг. Тут Задире бесталанной больше всех надо!

— Ты говоришь загадками, подруга, — распевно басит Художник и ласково глядит на ощетинившуюся Задиру. — Кто в нашем дивном королевстве анархии и вседозволенности в тюрьму мог угодить? На моей памяти там Страх пожизненное «мотал». А так, особо вредных для благоденствия нашей Вселенной вроде среди нас и нет.

— Если ты хочешь знать, — Страх давно уже на свободе! И пока ты в благодушии винных паров куришь фимиам в храме Творчества, он развернул масштабную подпольную деятельность. И подрывает основы нашего, и так не очень-то идеального общества. Плетет интриги. И вот результат — Поэт в тюрьме.

— Что!!! — резко вскакивает Художник и пластиковый стул с шумом опрокидывается на каменные плиты. — Поэт! Как такое может быть? За что? Почему?

— Сами мало пока знаем, — примирительно говорит Задира. — Скоро Умняга с Суетой заявятся — протокол заседания суда принесут. Тогда и узнаем во всех подробностях.

— Как же так? — недоумевает Художник, нервно похрустывая пальцами. — Он же — жрец. Личность не прикосновенная! Так же давно заведено нашими правилами.

— Ага! Раньше так и было. Но, видимо сейчас времена изменились…

ПРОТОКОЛ СУДА

Шевеление кустов в разломе ограды привлекает наше внимание. И мы разом оборачиваемся. Через несколько мгновений отбиваясь от хлестких веток появляется Стремительность. Следом за ней бочком протискивается Умняга.

— Привела, — не глядя на нас, бубнит Стремительность сосредоточенно отлепляя репейники от юбки.

— Добрый день высокочтимые! — складывая ладошки перед грудью и кланяясь, благоговейно произносит Умняга, и почему-то с восторгом смотрит на меня.

— Что это ещё за театр одного актера? — фыркает Задира. — Где это ты нахваталась подобной банальщины?

— Я не нахваталась, — краснея произносит Умняга. — Просто в умных книгах написано, что ко Вселенной, в которой ты живешь, нужно относится с почтением.

Умняга продолжает отвешивать поклоны мне и Художнику, искоса поглядывая вокруг. Видно, что ей интересно.

— Да? Из книги значит? — язвительно хмыкает Задира. — Чем высокопарные речи из мудреных книг произносить, лучше для Ольги… или пардон, — для Вселенной что-нибудь полезное сделать. А не тупой овцой суд над гением конспектировать!

— А что я могла поделать? Я… Я…

— Перестань, Задира, — вступаюсь я за Умняжку. — Мудреные книги (как ты выражаешься) ещё никому не вредили. Главное — уметь их мудрость на практике применять. А в той ситуации она навряд ли могла что-нибудь полезное для поэта сделать.

— Ладно уж, — неохотно соглашается Задира. — Протокол хоть принесла?

— Да, конечно! — с готовностью откликается Умняга, и вытаскивает из-за пазухи объемного сарафана скрученные в трубочку листки бумаги.

— Класс! Вот это молодец! Спёрла небось? — выхватывая помятый протокол из рук сконфузившейся Умняги, уважительно спрашивает Задира.

— Да, пришлось, — опуская взгляд себе под ноги, тихо отвечает воришка. — Просто иначе никак. Сейчас в ЭГО центре всё под замком. Пропускная система и повышенная охрана. Так что мне пришлось рисковать. Но! Для Вселенной я на всё готова!

— Не подхалимничай, — бурчит Задира, разворачивая смятые листы и углубляясь в чтение. — Ну и дела!

Задира возмущенно присвистывает, и с размаху усаживаясь прямо по середине двора на мозаичную разноцветную крошку, углубляется в чтение. На мгновение все вокруг как будто замирает. Стремительность настораживается, переставая отдирать репей от одежды. Умняга сосредоточенно разглядывает узоры под ногами. Художник присаживается на верхнюю ступень террасы, и подаваясь вперед всем телом, сипло произносит:

— Читай вслух.

— ОК, — согласно кивает Задира, и прокашлявшись четко и размеренно начинает читать:

«Протокол судебного заседания по признанию иска».

Районный суд Эго центра Мира Мультов в лице:

Судьи — Эгоиста

Секретаря — Умняги

Прокурора — Перфекциониста

Адвоката — Потеряшки

Рассмотрел в закрытом судебном заседании дело по иску гражданки Зависти к Поэту, жрецу культа творчества.

Заседание открыто в 3 часа по полуночи Вселенной.

Председательствующий объявил какое дело подлежит рассмотрению.

Секретарь судебного заседания доложила…

— Стоп! — прерываю я монотонный бубнеж Задиры. — Пропускай формальности. Давай к сути.

— А что так? — с готовностью отзывается Задира. — Не любишь бюрократические излишества? Знаем, знаем! Только почему они в тебе тогда весь этот цирк развели? А?

Я устало присаживаюсь на край абсурдного фонтана. Очень болит голова. Поэтому пререкаться с Задирой нет сил. Как, впрочем, и слушать всю эту странную муть. Хочется сбежать. Но, почему-то не получается. И мне приходится остаться и слушать.

— Ага! Прими уже участие в разборе «собственных завалов», — как всегда бесцеремонно комментирует мои мысли Задира. — Хватит уже убегать от проблем!

— Хватит уже — нападать, — вступается за меня Художник. — Никто никуда не убегает. Просто — читай, по существу.

— Ок, — кивает Задира, и просмотрев несколько первых листов, восклицает. — О! Вот и по существу:

Прокурор (Перфекционист):

— Признаете ли вы Поэт свою вину в том, что мучаете всех своею рифмой. Что во всех общественных местах разговариваете только, рифмуя слова. Тем самым заставляя обычных граждан чувствовать неудобство и раздражение?

Поэт:

— Думаете мне нравиться —

Что с рифмой не могу справиться?

Что льется она в голову,

Как раскаленное олово?

Это ведь, — наказание:

Стихами строчить послания;

Поэмами разглагольствовать —

Думаете, — удовольствие?

Прокурор (Эгоист):

— Значит, вы признаете свою вину, и обязуетесь впредь говорить в присутственных местах прозою. Не смущая больше добропорядочных граждан, представителем которых и выступает на суде гражданка Зависть?

Поэт:

— О, как хотел бы прозою.

И без пафосной позы бы.

Тихо, скромно, спокойно

Вести разговор достойно.

Но, видно по воле случая

Рифма меня мучает —

Надоедая всем

Двадцать четыре на семь.

Прокурор (Эгоист):

— Означает ли ваш ответ что, признавая вину, вы не можете гарантировать стандартное, признанное нашим сообществом поведение?

Адвокат (Потеряшка):

— Прошу простить, меня уважаемый Прокурор. Но позвольте заметить, что гражданин Поэт не является «стандартным» и среднестатистическим членом общества. Он — жрец Культа Творчества. А жрецы — слуги Музы, Апполона, Терпсихоры…

Истец (Зависть):

— Стоп! Стоп! Стоп! Что это за разделение на обычных и необычных? В нашем сообществе все члены должны быть одинаковы и иметь равные права. А если, одни так сочинять не могут, то и другие… ну, кто могут, тоже не должны. Чтобы не смущать, как говориться.

Адвокат (Потеряшка):

— Уважаемый истец, позвольте вам заметить, что мы все не похожи друг на друга. И тем самым делаем мир нашей Вселенной разнообразным и красочным. Мы все — имеем право на существование! И уж тем более мульты, связанные с творчеством. Ибо, наша Вселенная — творец.

Истец (Зависть):

— Это неслыханно! Одних превозносить над другими! А других что — гнобить и чмурить? Уважаемый судья, прошу учесть предвзятость и некомпетентность Адвоката!

Судья (Эгоист):

— Претензия принимается. Гражданин Адвокат, что у вас по сути дела? Без, так сказать, демагогии.

Адвокат (Потеряшка):

— Помилосердствуйте! Так какая же демагогия, право? Это очевидные, научно доказанные факты. Все мульты разные, с разными способностями и возможностями».

— А Потеряшка-то, — молодец, — довольно кряхтит Художник. — Хорошо говорит!

— Ага, — тут же недобро хмыкает Задира. — Только почему при такой «хорошей» защите Поэт в тюрьме? А?

— Потеряшка, очень хорошо защищала, — не смело вступает в разговор Умняга. — Только растерялась в конце… Вы же её знаете.

— В том то и дело, что знаем, — вдруг грустно вздыхает Задира и продолжает чтение:

Адвокат (Потеряшка):

— По сути, уважаемый судья, у меня то — что гражданин Поэт является жрецом Культа Творчества. И потому имеет привилегию неприкосновенности. И за рифму его в нашем обществе осудить нельзя.

Истец (Зависть):

— Что за не справедливость? Почему служители культа неприкосновенны? И зачем они нам вообще нужны? Уровнять! Лишить привилегий! Народ требует!

Судья (Эгоист):

— Справедливое замечание. Принимается. Адвокат, что у вас, все-таки по факту? Если учесть, что религиозные и культовые структуры объявятся вне закона?

Адвокат (Потеряшка):

— Что? Как? Это же не справедливо? Обществу нужны поэты, и художники и…

Прокурор (Перфесционист):

— Что за некомпетентное блеяние! Позвольте, уважаемый судья!

Судья позволяет.

Прокурор (Перфекционист):

— Никто не спорит, что высокохудожественное творчество имеет право на существование. Но! Рифма гражданина Поэта часта бывает бесталанна и однообразна. И остальные граждане абсолютно не обязаны её терпеть. Как выражается сам Ответчик — «двадцать четыре на семь». Поэтому в связи с фактами, показывающими что гражданин Поэт злоупотребляет положением жреца культа и своей особенностью рифмовать слова, изводя всех своими виршами. А также, что он не обязуется прекратить это безобразие в общественных местах. Я предлагаю изолировать нарушителя спокойствия от общества. Заключить под стражу, и лишить всех званий и привилегий.

Адвокат (Потеряшка):

— Помилосердствуйте! Вы не имеете права лишать уважаемого Поэта званий, так как Творчество — это религия нашей Вселенной. Это! Это…

Прокурор (Перфекционист):

— Господин судья! Попрошу Вас объявить адвокату предупреждение! Пусть он не перебивает меня.

Судья (Эгоист):

— Адвокат — сядьте на место, и не перебивайте. Ваши доводы не состоятельны.

Прокурор (Перфекционист):

— Спасибо, гражданин Судья! Итак, Поэта — под замок! Культ Творчества — за рамки общественной структуры.

Судья (Эгоист):

— Правильно ли я Вас понимаю, уважаемый Прокурор, что вы предлагаете объявить культ Творчества вне закона?

Прокурор (Перфекционист):

— Именно так, уважаемый Судья! Тем более, что и служат в нем весьма сомнительные мульты. И сомнительны они не только своим антиобщественным поведением, но и степенью своего таланта! Они не создают ничего стоящего…

Истец (Зависть):

— Браво! Браво, справедливому суду! Наконец — то мы будем избавлены от их мазни и рифмы, и заживем без избранных мультов и мук творчеством! А ещё Высокочтимому суду нужно рассмотреть вредоносную деятельность жрецов: Художника и Терпсихоры!

Судья (Эгоист):

— Суд примет к сведению общественное мнение по поводу Художника. Ну а бедняжку Терпсихору оставьте в покое. Уважайте, всё-таки её инвалидность! Итак, суд удаляется на совещание. Решение будет оглашено после перерыва.

БОСОНОГИЕ ЭСТЕТЫ

Мы понуро сидим на ступенях полуразвалившегося храма. Приуныла даже Задира. Лишь Стремительность, как всегда не находя себе места, мечется по двору.

— Да, успокойся ты уже! — зло шипит на неё Задира. — Не мельтеши перед глазами. Дай подумать спокойно!

— А что тут думать-то? — вдруг слышим мы голос Эгоиста и дружно вздрагиваем. — Все уже за вас продумано и решено… Господи, какое жалкое зрелище.

Выходя ровно из того места, откуда ранее явилась Умняга, Эгоист с усмешкой озирается.

— Так вот значит, как выглядит легендарный Храм Творчества. Разруха и запустение! — продолжает ёрничать он. — А что нельзя, достопочтимый жрец, порядок в своем святилище навести? Или недосуг? Все больше о великом и о высоком? О душе, так сказать?

— Да! О душе! — не выдерживает Художник. — Кто-то же должен и о ней подумать?

— И погрязнуть в нечистотах бытия, — перебивает Эгоист. — И оправдать собственную неряшливость пустыми разглагольствовании о СЛУЖЕНИИ Творчеству. Да и творчество ваше в принципе, что? То же оправдание неприспособленности к обычной, так сказать, материальной жизни с её «банальными» заботами и ясными правилами.

— Хотя бы и так! — почти рычит Художник, нетвердой походкой направляясь к Эгоисту.

Его глаза налиты кровью. Ноздри раздуваются. Кисти рук сжимаются в кулаки.

— Я вот сейчас тебе покажу, эгоцентрик ты лощеный, «нечистоты бытия»!

«Душевно» так — покажу!

Он толкает Эгоиста в грудь. И замахиваясь отведенным в сторону кулаком, пытается ударить противника в лицо. Но не удержав равновесия, грузно валится навзничь.

— Ага, — зло хохочет Эгоист. — Да наш «служитель» еще и пьян. С утра? Молодец! Так держать! В таком состоянии очень хорошо, наверное, «служить».

— Прекрати издеваться, — сухо командую я Эгоисту, пытаясь поднять бубнящего что-то невнятное, Художника. — Не красиво ты выглядишь в такой роли.

— А! Значит, пьяный «босоногий эстет» тебе милее опрятного и конструктивного Эгоиста?

— Значит так, — соглашаюсь я. — Он раним и беззащитен в своей ипостаси. А ты черств и жесток.

— Ах вот ты как, Вселенная, заговорила? Значит, мой образ тебе не мил? Моё усердие сделать твой внутренний и внешний мир более структурированным и благополучным тебе не по нраву? Навести порядок в твоей голове? Отделить «зерна от плевел», так сказать?

— Хватит отделять уже, Эгоист, — устало произношу я. — Оставь все, как есть. К этой жизни я привыкла… Мы все привыкли. Пусть всё останется по-прежнему.

— Поздно! — вдруг грозно произносит Эгоист. — В игру уже вступили новые игроки. — Гораздо более сильные, чем ты. Они прибывают из изгнания, и создают правительство по управлению тобой. Так что ты тут больше не хозяйка… То есть, от слова «совсем»! Не хозяйка в своей голове, в своих мыслях и чувствах. Ты изгоняешься в Пустыню Подсознания. Да и этих своих сирых, да убогих забирай с собой.

Эгоист пренебрежительным жестом указывает на притихших мультов. Затем оглядывая фасад Храма Творчества, деловито добавляет:

— А помещение поступает в распоряжение моего эгоцентрического фонда. Найду ему более достойное применение, чем укрывать под своей прогнившей крышей эту жалкую масонскую ложу «Босоногих эстетов».

— Что это ещё за новшества? — в бешенстве ору я. — Эгоист! Я требую! Приказываю тебе подчинится и не вершить произвол!

— Ха-ха-ха! — слышу я громоподобный смех кого-то невидимого. — Требует она, видишь ли! А ну-ка пошли вон с моей территории!

Я затравленно озираюсь, пытаясь понять откуда исходит этот звук. Но шквальный ветер подхватывает нас, и несет в пыльно-песчаной буре неведомо куда.

— И инвалидку свою не забудьте! — слышу я фразу, как утихающий гром.

«Это он о Терпсихоре», — только и успеваю подумать я, проваливаясь в густоту песчаного вихря. Мимо меня проносится пустое инвалидное кресло. Мелькают Задира и Художник. И наконец, на какое-то мгновение из мути выплывает аристократическое лицо зло улыбающегося Олега…