Немного мульты в моей голове

Ирина Эдуардовна Селина (2024)

В голове героини живут Мульты. Это структурированные хитросплетения «внутренней» жизни, облеченные в форму персонажей, коррелирующих с чертами характера и чувствами человека. Эгоист — интригует. Поэт — рифмует все подряд. Умняга — цитирует «великих». Забота — заботится. Задира — бунтует. Суламифь — изводит всех открытым выражением полового инстинкта. Мудрец — транслирует установки Дзен. Сестренки Тоска, Печаль, Зависть… Гордыня…ну и т. д. По началу помогая героине справляться с жизненными трудностями, этот «великолепный бред» становится доминантным в её жизни. И погружаясь в него все глубже, она окончательно теряет ориентиры. И теперь уже не понятно где реальность, а где выдумка. И реальны её отношения с новым соседом? И кто такой — таинственный мистер Страх? И так ли страшно одиночество, которое привело в бескрайний мир мультов? И в каком из миров лучше? В вымышленном или реальном? И что есть реальность? Все эти вопросы должны быть решены в конце повествования… Или не должны?

Глава 5

ГЛАВА 5. ГОСУДАРСТВО В ГОСУДАРСТВЕ

«ВЕРТИКАЛЬ ВЛАСТИ»

Мы стоим, задрав головы у высоченного здания из стекла и бетона. Неоновая вывеска над входом гласит: «ЭГО центр. Вертикаль власти».

— У него огромные апартаменты на последнем этаже, — заговорчески шепчет Задира. — Говорят, там жуть какая роскошь… И ещё говорят, что у него охрана такая…

— Что вы тут забыли, уважаемые?

Перед нами две горы мышц, увенчанных одинаково маленькими бритыми головами. Строгие, деловые костюмы кажется сейчас треснут по швам на огромных телах.

— О! Явились — не запылились, — смело выступая вперед, широко улыбается Задира. — Вы близнецы, что ли? «Двое из ларца одинаковы с лица».

Маленькие серые глазки громил сверлят нас равнодушным взглядом. На лацканах пиджаков бейджики. Мелкими буквами написано: «Охрана ЭГО центра — Мистер Тупость»; «Охрана Эго центра — Мистер Глупость».

— Ну, все! За Эго центр можно быть спокойными, — его охраняют Тупость и Глупость — указывая пальцем на бейджики, начинает хохотать Задира. — Логично! «Сила есть — ума не надо!». Надо же… ещё и «мистеры».

Задира заходится безудержным смехом, складываясь пополам. Из глаз катятся слезы.

— Тише ты, — пытаюсь урезонить её. — Прекрати сейчас же.

— Чего это? — не унимается она. — Смешно же?

— Смешно, но не вежливо. Нельзя так открыто высмеивать людей… Ну и мультов тоже… Тем более Тупость и Глупость…

После этих слов прорывает и меня. И настигнутая комичностью ситуации, начинаю хохотать до икоты. А два верзилы морща лбы с недоумением разглядывают нас с высоты своего огромного роста.

— Ой, не могу! — выдавливает из себя Задира. — Самые огромные мульты нашего мира — Тупость и Глупость! Не видела их раньше! А они таки есть! Под крылом Эгоиста трудятся, значит.

В этот момент, в рации одного из громил раздается шелест. Трескучий голос что-то неразборчиво рявкает, тем самым приводя в движение застывших над нами охранников. Они переглядываются, и со словами:

«Есть, мой генерал!», грубо хватают меня за ворот пижамы, и волокут к входу высотки.

«ДРУГОЙ ВЗГЛЯД» НА МУДРЕЦА.

Я смотрю вниз из окна небоскреба. На мостовой, на против входа в здание две крошечные, активно жестикулирующие фигурки с какими-то картонками в руках. Было бы трудно понять кто это, если бы не ярко-розовый костюм Задиры и неизменный алый шлейф Стремительности, уныло волочащейся за ней по мостовой.

— Революционируют, — снисходительно хмыкает за моей спиной Эгоист.

— Не боишься оппозиции? — не оборачиваясь, спрашиваю я.

— Нет, конечно. Они мне не угроза. Слабые и горлопанящие на «каждом углу». На стратегии, ни тактики. Да, в прочем, никто мне не угроза. Я даже со Страхом договоренность имею. А эти разболтанные дурочки, — не серьезнее назойливых мушек… Пусть, себе развлекаются.

В его голосе покой, уверенность, легкая ирония и превосходство.

— Ладно, — неохотно соглашаюсь я, отворачиваясь от окна. — Ну, а как же Мудрец? Он тебе не соперник, тоже?

— «Мудрец, Мудрец, — старый пердунец», — с удовольствием смокует на все лады дразнилку Эгоист.

Он стоит в центре просторного помещения, одна стена которого — огромное окно, по трем другим стеклянные стеллажи с, точечно и грамотно подсвеченными со всех сторон различными экспонатами. Исходящий от стеллажей свет, мягко освещает масштабное пространство, оставляя в полумраке центр зала. Я вижу силуэт стройной фигуры. Руки театрально разведены ладонями вверх. В тонких пальцах левой руки мундштук с длинной дымящейся сигаретой. Голова горделиво приподнята вверх.

— Как-то уж, больно не уважительно ты отзываешься о самом мудром мульте, — невольно усмехаюсь я. — По-моему, он этого не заслужил.

— А за что уважать то? — высокомерно пожимает плечами Эгоист. — Замшелый, никчемный «пердунец» и есть. Неделями сидит недвижно — ножки кренделем, пялясь взглядом в стену своей развалившейся хибары на вершине, обдуваемой всеми ветрами горы. А где действия? Уважать можно за реальные действия с фактическим результатом! Понимаешь? Вот я, например, такую высокую точку обзора создал себе сам, — самое высокое и технологичное здание построил! Мультов организовал, работой обеспечил. Мне, реально, — есть чем гордиться. А он что? Медитирует «двадцать четыре на семь». В промежутках сыплет бестолковыми коанами. Какой от них прок? Долдонит одно: «Я — нет», «Эго — нет», «Личности — нет». Надоел уже всем этой чушью. Сплошная придурь выжившего из ума старикашки. Мне вообще не понятно по какому праву он Мудрецом зовется? Разве он правильный стиль жизни пропагандирует? Живет нищим, питается «чем Бог послал», то есть в его случае ничем. Ведь в Бога он не верит. Ходит босым. С остальными мультами не общается. Видите ли, не интересно ему. Что за поведение? Так нынче веса в обществе не заработать.

— Да он, вроде бы, и не стремиться этот самый вес зарабатывать, — сбитая с толку вескими доводами Эгоиста, пытаюсь защитить реноме Мудреца.

— В том-то всё и дело! В том-то всё и дело, дорогая, что он сбивает в тебе все грамотные настройки своими «высосанными из пальца» мудростями. Не дает тебе выйти в реальный мир, жить реальную жизнь среди реальных людей. Создать себе, наконец-то реальный авторитет в обществе, основанный на твоих реальных талантах и достижениях!

Я в задумчивости замираю, с интересом разглядывая немного щуплого, но холеного и элегантного Эгоиста.

Ободренный моей явной заинтересованностью, он начинает возбужденно расхаживать взад и вперед: завораживающе плавные жестикуляции руками; пепел на ковре; блеск карих глаз из-под черных ресниц.

— Ты только представь, дорогая! Как мы могли бы жить! Просто-таки, купаться в роскоши и славе! С твоими то способностями! И художник, и реставратор, и копиист талантливый! Вот, сейчас книжку про нас пишешь, стихи умеешь сочинять, когда Поэт в ударе. Красивая. Фигурка что надо.

— Ну, насчет «красивая», ты польстил, — все же зардевшись от похвалы, пытаюсь быть объективной. — Таких как я, на самом деле — толпы… смазливых и худых. Да и с талантами, на самом деле — вопрос. Не чувствую я в себе ничего такого особенного, чего в других нет.

— А вот и нет! — резко обрывает моё вялое сопротивление Эгоист. — Мне то не ври! На самом деле, считаешь себя не признанным гением, талантищем и ярком индивидуальностью. Только вот, в социуме себя грамотно подавать — продать, не комильфо, право… А так — то, как любой нормальный творец о мировой славе в втихаря мечтаешь…Ведь так?

Эгоист подходит ко мне почти в плотную, впивается взглядом. Изящно изогнутые ноздри его длинного, с горбинкой носа раздуваются. Четко очерченные губы кривятся в саркастической усмешке. Под его напором, я смущаюсь ещё больше. Не знаю куда девать руки, глаза; да и что отвечать вообще, по теме нашей беседы.

— Да, да, — читает мои мысли Эгоист. — Ты и не думала в этом направлении почти никогда. Слушала премудрости старика-отшельника, который даже собственное жильё починить себе не удосужиться. Читала по его советам всякие бесполезные книжицы о неопознанном и непостижимом. А в реальности то что по факту? Помогли они тебе? Тридцать с лишним лет, одинока и отрезана от социума, почти как выживший из ума «Мудрец». Причем, заметь! Сама себя от этого реального мира и отрезала.

— Хорошо, — пытаюсь я взбодриться и поменять тон неприятного разговора. — Хватит меня распинать и обличать уже…Что ты, в конечном итоге предлагаешь?

— Наконец-то, разговор входит в конструктивное русло, — властно беря меня под локоть и увлекая к светящимся стеллажам, резюмирует он. — Позволь показать тебе, всю мощь выстроенного мной Эго центра. Позволь ему стать оплотом и основой твоих будущих решений и действий. И для начала, позволь мне наконец-то, повысить твою самооценку, и напомнить незаслуженно позабытые достижения и победы.

ГОРДЫНЯ.

— Гордыня, прошу любить и жаловать!

Эгоист делает шаг в сторону, и я вздрагиваю от неожиданности. Строго за ним на стуле между светящимися стеллажами неподвижная фигура. Эгоист театральным жестом подает сидящей руку, и она оживает, поднимаясь. Чопорно склоняет голову в качестве приветствия и опять замирает в величественной позе.

— Благородная и великолепная Гордыня, — продолжает свое представление Эгоист. — Бессменный Директор и Хранитель Музея «Медалей и Корон», ученый, собирающий затерянные в памяти артефакты твоих достижений и успехов. Благодаря ей, этот музей и стал, буквально жемчужиной нашего Эго центра. Душой, так сказать и основой.

Я во все глаза пялюсь на фееричную фигуру Гордыни. В ней все гротескно и утрированно. Рост высоченный. Макияж на надменно злом лице яркий. Платье из черного латекса, как вторая кожа обтягивает довольно красивую фигуру с широкими бедрами и маленькой грудью. На пальцах сияют кольца, на запястьях браслеты. На шее — кулон с огромной, обсыпанной бриллиантами, короной. В черных, тщательно уложенных волосах диадема.

— Это она ещё свою любимую мантию с подстежкой из горностая не надела, — видя ошеломление в моих глазах, тихо шелестит в ухо Эгоист. — Согласись, она великолепна.

Я затравленно киваю, не в силах отвести взгляда от сияющих драгоценностей Гордыни.

— Откуда она взялась? — пытаясь прийти в себя, вопрошаю я. — Ну… в мире мультов? Я никогда её не видела на ваших посиделках. Что это вообще такое? Я думала, что всех вас знаю.

— О дорогая, ты многое ещё в мире мультов, а значит и в себе не знаешь, — вкрадчиво продолжает вещать Эгоист. — Наш мир огромен и непознаваем. За гранью тщательно выстроенного мною порядка лежат неизученные, а по сему никому неведомые территории.

— Не продолжай! О сложностях в исследовании и изучении человеческого мозга я знаю прекрасно. Так что, можем пропустить этот ликбез.

— Иллюзия понимания, дорогая! Иллюзия понимания! — с усмешкой в голосе, вкрадчиво шелестит Эгоист. — Ну а Великолепную Гордыню на наших, как ты выражаешься, — посиделках ты увидеть бы не смогла априори. Сие, в принципе невозможно. Она существо привилегированное. С челядью не общается.

— Почему это? Что в ней такого особенного? Чрезмерная страсть к украшательству и блеску? Так у нас там, вроде, многие наряжаться любят. Задира, например.

При этих словах, тонкая, изогнутая бровь Гордыни медленно наползает на непомерно высокий и покатый лоб, создавая плотную рябь мелких продольных морщин. Выражение лица при этом становится ещё более надменным и злым.

— Не зли её, пожалуйста, — тараща в ложном испуге глаза и молитвенно складывая ладони просит Эгоист. — Тебе лучше подружиться с достопочтимой Гордыней… Ну, для твоей же пользы.

— Думаешь? — я с сомнением продолжаю разглядывать её злое лицо. — И какая же мне в этой дружбе польза? И как вообще нам дружить, если она даже в разговор вступать не удосуживается?

— Польза в том, чтобы наконец, истинную цену себе сложить, — менторским тоном вдруг выдавливает из себя Гордыня и я вздрагиваю.

Её голос утробен и тих. Алые узкие губы почти не шевелятся, взгляд прозрачных, светло голубых глаз неприязненно холоден. Создается такое впечатление, что она делает над собой неимоверное усилие, чтобы снизойти до разговора со мной.

— Я бы с удовольствием оставалась в тени и наблюдала, как ты гибнешь в своих жалких попытках быть доброй и человечной; тонешь в неуверенности и потакании своим страхам быть осмеянной и не понятой. Но! Наш высокочтимый президент, — при этих словах Гордыня еле заметным движением подбородка указывает в сторону зардевшегося от удовольствия Эгоиста, — упросил меня дать тебе шанс на «исцеление» от ложных сомнений в собственном величии. Попросил провести просветительскую работу.

— И в чем эта просветительская работа будет состоять? — начиная уставать от напыщенного тона Гордыни, с усмешкой вопрошаю я.

— Для начала проведем экскурсию по музею «Медалей и корон», — не замечая моей иронии, надменно цедит Гордыня и отворачиваясь, величественно шествует вдоль сияющего стеллажа. — Иди за мной. Смотри, вспоминай, прислушивайся к себе.

МУЗЕЙ «МЕДАЛЕК И КОРОН».

Послушно следуя взглядом за направлением лазерной указки в руках Гордыни, я вспоминаю свои былые «заслуги». Так странно видеть некоторые «артефакты» из прошлого на бархатных подушечках под стеклом. Детские поделки, вышивки, рисунки вызывают у меня слабую ностальгию и невольную улыбку. А вот фотографии с танцевальных конкурсов и многочисленные дипломы и медали — неожиданное волнение.

— Ты с детских лет была борцом, — слышу я монотонный голос Гордыни. — Ставила себе сверх цели и достигала их. Помнишь?

Гордыня указывает на стенд, посвященный балету. На одном из фото, я в пачке у станка, который папа соорудил дома для дополнительных занятий с преподавателем. На другом, я уже на сцене Мариинки в новогоднем «Щелкунчике»; на третьем — мне вручают диплом за победу в конкурсе.

— А это ещё что? — моё внимание привлекает, перевязанный золотой лентой костыль.

— Это символ твоего мужества в психологической и физической борьбе с последствиями травмы, растянувшейся на годы. Помнишь, как ты стойко преодолевала боль, разрабатывая ногу, в надежде когда-нибудь выйти на сцену. Не каждый ребенок на такое способен.

— Что говорить, сцена меня манила неудержимо, — произношу я задумчиво, вспоминая те нелегкие годы разочарований и боли.

— Это так, — соглашается Гордыня. — Но, ты должна отдавать себе отчет, что в основе твоего упорства было не желание именно танцевать, а необоримое стремление к славе, успеху, исключительности и признанию.

Я в недоумении перевожу взгляд на Гордыню.

— Интересно! С этого места по подробнее, — в раздражении произношу я. — Что-то никогда не замечала в себе подобных черт.

Гордыня снисходительно, и как мне кажется, даже с некоторой жалостью смотрит на меня с высоты своего роста.

— Не мудрено, — легко соглашается она. — Такие стремления часто лежат в области неосознанного, и тщательно скрываются не только от окружающих, но и от себя самого. Хотя… Что тут плохого — стремиться быть первой… быть лучше других?

Гордыня пожимает плечами.

— А ты всегда этого хотела. Когда с балетом не получилось, ты засела за учебу. Да так, что уже через год была первой в классе по ряду предметов. Побеждала на городских олимпиадах по физике и математике, участвовала в конкурсах сочинений.

Мы стоим у «школьного» стенда, где многочисленные дипломы красноречиво показывают мое необоримое стремление «кому-то что-то доказать». Золотая медаль по окончании школы на алой подушечке — логический центр данной экспозиции.

— А вот — Академия художеств!

Я вяло плетусь за Гордыней к следующему стенду. Здесь, опять номинации за участие в конкурсах и выставках, хвалебные рецензии, и как следствие — красный диплом.

— Синдром отличника, — монотонно резюмирует Гордыня. — Основа больших амбиций.

Почему-то от блеска и разнообразия красиво оформленных и с любовью представленных наград на стендах музея меня начинает слегка мутить. Чувствую какую-то подспудную угрозу своему уютному, благостному представлению о себе.

— Да, много лет ты искусно пряталась от своих истинных желаний и стремлений, создавая удобненький для окружающих «образ себя» — шелестит мне в ухо, следующий за нами по пятам Эгоист. — И тут Мудрец со своими установками надо сказать — пришелся, весьма кстати. «Не истощай мир! Не истощай ситуацию!»; «Умерь свои желания. Не позволяй ими собою управлять». Эта, да и прочая благостная чушь засорили тебе голову, направляя по ложному пути.

Я затравленно оборачиваюсь, понимая, что он отчасти прав.

— Но почему ты считаешь, что этот путь — ложный?

— Да потому что, человек рожденный с определенным набором талантов и способностей, должен не только их развивать, но и являть миру результат затраченных усилий.

— Никому, ничего не должна, — насуплено бурчу я, засовывая руки в карманы пижамных брюк, и отворачиваясь от слепящих глаза стендов.

— Солидарен лишь отчасти, — миролюбиво соглашается Эгоист. — Никому не должна, кроме себя самой. Если, отважишься быть честной, то заметишь постоянные, раздирающие тебя стремления реализоваться в социуме. И это всё из-за потребности (между прочим базовой для всех людей) восхищать своим умением других. Быть признанной, оцененной по достоинству, блистать в своем творчестве. Творить с блеском!

— Нет, нет! Мне всего этого не надо, — упрямо сопротивляюсь я неудобным постулатам Эгоиста. — У меня есть тихая и редкая профессия, в которой я ас. С меня вполне хватит.

— Конечно, очень удобно спрятаться за копированием чужих картин, и не идти сложным путем создания собственных! — жестко констатирует Гордыня. — Ведь, это так сложно, выставлять на суд благородной и не очень публики, свои шедевры.

— Да, — вторит ей Эгоист. — А ещё очень удобно отгородиться этой профессией, как щитом от мира… Чтобы в него не идти, не слышать критики и насмешек. Но, не переживай. В сущности, это легко объяснить. Ведь, в человеческом обществе не принято чрезмерно оголять своё самолюбование и стремление быть на «вершине горы». Таких людей не любят. А твоё стремление нравится всем подряд сыграло с тобой злую шутку. Заставило, в конечном итоге, отказаться от своих амбиций и закрыться от мира.

— В связи с вышесказанным, позвольте представить вершину нашей коллекции! — слышу я за своей спиной, неожиданно резкий на повышенной ноте голос и оборачиваюсь.

В самом конце зала, Гордыня с высоко поднятой головой величественно застыла у экспоната, под отдельно светящимся куполом.

— «Как быстро и бесшумно она умудрилась переместиться, — размышляю я, и неохотно плетусь, за полным энтузиазма Эгоистом. — И какой же неприятный у неё голос… Как скрип несмазанных дверных петель…»

— Не о том думаешь, дорогая, — внедряется в мои мысли Эгоист. — Не отвлекайся на несущественные оценочные суждения. Лучше сосредоточься на своих недостатках. Дабы, разглядев и признав их, наконец-то начать исправлять. То есть, от слов к делу, так сказать, от слов к делу!

— Итак, — невозмутимым тоном перебивает его Гордыня, — редчайший и самый значительный артефакт нашего музея: «Корона непризнанного гения».

Я стою, как вкопанная и «как баран на новые ворота» пялюсь на переливающуюся изумрудами, рубинами и бриллиантами массивную золотую корону.

— Её же носить — голова отвалиться, — хихикаю я, но осекаюсь под строгими взглядами мультов.

— Да, носить эту корону, действительно очень тяжело, — вдруг тихо и почти смиренно соглашается Гордыня. — И поэтому, нам тебя действительно немного жаль.

— Ведь, именно это ты и делаешь, — вкрадчиво шелестит Эгоист. — Как выражается Задира: «двадцать четыре на семь».

Я судорожно сглатываю, мотаю головой, пытаясь отгородиться от только что сказанных слов.

— Чушь, боже мой, какая чушь, — повторяю, пятясь под сверлящими, не добрыми взглядами мультов. — Не существующая корона, в несуществующем музее, несуществующего мира…

Сознание покидает меня, и я проваливаюсь в какую-то плотную фиолетовую бездну, в которой холодно и одиноко… очень… надрывно одиноко…

ВИЗИТ МУДРЕЦА

Просыпаюсь. Но, глаза открывать не хочется. Пытаюсь разглядеть во всех деталях, запечатленных на сетчатки глаза Гордыню и Эгоиста. Она, — как сошедшая с картины Валентина Серова актриса Ермолова. Он — …

— Хватит идиотов разглядывать… — слышу я тихий старческий голос. — Много чести.

У дивана на полу, в своей излюбленной позе лотос сидит Мудрец. Тощее тело под обветшалым, серым от времени кимоно. Израненное морщинами лицо. Грустный взгляд. На мгновение от его присутствия мне становиться умиротворяюще тепло и спокойно. Но, раствориться в этом состоянии не могу. Что-то в данном моменте вызывает мучительное беспокойство. Не сразу понимаю в чем дело, но вдруг доходит! Я вижу его в реальности! Ужас! Вот и приехали! Галлюцинации прорываются в реальный мир.

— Ну, во-первых, что вообще можно считать реальностью? Она в принципе — не познаваема и у каждого своя… матрица… сотканная из шаблонов и стереотипов, навязанных обществом. Каждый видит лишь то, что хочет… или может увидеть. А во-вторых, я не первый из мультов, кто ворвался в твой, условно называемый «реальный мир».

— А кто ещё «врывался»? — настораживаюсь я.

— Не об этом речь сейчас, — отводя взгляд в сторону, спокойно произносит Мудрец. — А о том, что ты теперь, вероятно застрянешь в Эго центре надолго. И до меня навряд ли вскорости доберешься. Ведь, не ближний свет путешествовать на окраину «неподконтрольной территории», взбираться на крутую, высокую гору, чтобы выслушать старческое брюзжание нищего отшельника… Я прав? Да и, вполне вероятно, что после такой тотальной проработки Эго, тебе меня видеть вообще не захочется.

— Ну, что ты говоришь Мудрец! — искренне восклицаю я, молитвенно складывая ладони у груди. — Ты для меня самый большой авторитет. Просто, доводы Эгоиста я тоже, готова принять к сведению. Дзэн — это, конечно, высшая форма существования. Но если признаться честно, просидеть дома в медитациях, осознавая, что вся наша жизнь непознаваемая иллюзия, оказывается для меня тоже не выход. Ведь так я не удовлетворяю свои базовые потребности, которые эволюционно у всех людей одинаковые. И которые надо как минимум признать, а как максимум — реализовывать…

— Зачем? — ровным, участливым тоном вопрошает Мудрец.

Он разговаривает со мной, как с маленьким, не смышлёным ребенком. И я начинаю заводиться.

— Да, затем, чтобы иметь признание других людей! — повышаю я голос. — И посещение музея «Медалек и корон» наглядно показало моё явное и подспудное стремление выделяться, поражать, быть лучшей…

— И чем это, в конечном итоге, закончилось? — спокойно парирует старик. — Чем ответил на твои стремления «выделяться и поражать» «мир людей»? Тебя оценили, поняли, приняли?

— Нет.

— И это логично. Ведь, каждый человек — эгоист. И ему важен только он сам, а также тот, кто удовлетворит его, как ты говоришь, — «базовые потребности». Чтобы тебя оценили и приняли в этом «реальном» мире нужно очень постараться! И прежде всего, научиться удовлетворять потребности других людей, а не свои собственные. Так? — Мудрец смотрит на меня с усмешкой. — Ох, не знаю! Но, по-моему, в этой эгоистической конструкции, что-то явно выпадает из гармонии. Чего ты на самом деле хочешь? Восхитить массы незнакомых людей своим творчеством, или спокойно и комфортно жить в мире, созданном по твоим правилам и меркам?

— В вымышленном мире! — срываюсь на крик я. — В своем одиноком, вымышленном мире! Где из реальных людей, — две подруги с насыщенной делами реальной жизнью. И где, наконец, единственный человек, который готов был меня принять со всеми странностями и фобиями, мною незаслуженно отвергнут. Практически — предан. И я…, и я даже не знаю, почему так подло и необдуманно с ним поступила.

Вдруг вспомнив Олега и глупый, несправедливый по отношению к нему, поступок, я начинаю плакать. Мудрец молчит. Глаза прикрыты веками. Пальцы рук сложены в замысловатые мудры. Через сомкнутые губы льется тихая мантра «Ом».

— Не могу так больше, понимаешь? — не обращая внимания на его медитацию, продолжаю стенать я. — Не могу настолько не понимать природу и цель своих поступков. Мне надо разобраться. Посмотреть с разных перспектив… выслушать все стороны… И Эгоиста, и твои. Понимаешь?

Старик открывает глаза, в прозрачности которых можно разглядеть бесконечность. Смотрит молча, задумчиво поглаживая седую, длинную бороду. В его взгляде — какая-то вселенская доброта, жалость и пронзительная грусть. Мне становится тоскливо. Такое ощущение, что он вот-вот попрощается со мною навсегда.

— Понимаю, конечно, — мягко соглашается он. — Твоя жизнь — твои правила. Уж и не знаю, как лучше для тебя теперь — в медитациях сидеть, или как науськивают эти эгоцентрики из «вертикали власти» — «шедевры» создавать…

— Правда, не факт, что шедевры, — усмехается в бороду Мудрец. — И что они, вообще окажутся кому-нибудь нужны. Но, если ты хочешь, — попробуй. Только помни что, основываясь исключительно на эгоистических амбициях и желании успеха в мире людей, скорее всего потерпишь очередное, головокружительное фиаско.

Я понуро киваю в такт слов Мудреца, привычно соглашаясь с его нравоучениями.

— Одно, считаю верным, — назидательно продолжает он. — Что изучать себя с разных сторон полезно. И свою внешнюю природу, и природу внутреннюю. А тут тебе и наука, и философия, да и эзотерика с мистикой на разных отрезках времени могут подойти. И ежели решила, что-то кардинально в себе менять, то и действуй — изучай мир мультов, он же твой внутренний мир. Узнавай законы, по которым ты функционируешь, как частичка этой огромной и не познаваемой вселенной. Только очень прошу! Не дай увлечь себя эгоцентрическими девизами и конструкциями. Не давай себя запутать. А то, я знаю, этих эгоцентриков — зомбируют профессионально, и зачастую навсегда… Всё разглядывай с разных точек входа! Старайся иметь сторонний… аналитический взгляд на любой поворот событий, на любое, даже авторитетное мнение…

— Даже на твоё? — улыбаюсь я сквозь слёзы.

— Конечно, — лукаво подмигивает Мудрец. — На моё в первую очередь. Ибо, я совсем не уверен, что прав… и что реальность можно постичь в принципе… У каждого из нас своя правда…

О БИБЛИОТЕКЕ

— Надеюсь, что ты оправдаешь мое доверие?

Умняга затравленно косится на Эгоиста, и судорожно сглатывая, мелко кивает головой.

— Да, да! Конечно! Покажу, расскажу, объясню, как ладно всё у нас в «Вертикали власти», благодаря Вам устроено.

— Всё показывать не надо, — сухо обрывает Эгоист. — Покажи «свою вотчину». А затем, проводи ко мне в кабинет. Ок?

— Будет сделано, шеф! Не извольте беспокоиться!

Эгоист снисходительно кивает. Галантно целует мне руку. И стряхнув пепел с сигареты в услужливо подставленную ладошку Умняги, поворачивается к нам спиной.

Мы стоим бок о бок, наблюдая как медленно, опираясь на элегантную трость Эгоист шествует по длинному коридору.

— Не верю своим глазам… Умняга… Ты ли это? — цежу я сквозь зубы. — Что за подобострастие и заискивание? Что с тобой произошло? Вообще-то я думала, что ты заведуешь библиотекой.

— Прошу, пройдем на экскурсию.

Умняга указывает на двери лифта, тщательно отводя глаза.

— Нет! — упрямлюсь я. — Не пойду никуда. Пока ты мне не объяснишь, как оказалась в услужении у Эгоиста и почему бросила работу в библиотеке.

— Да, да, конечно, — мелко кивает Умняга. — Знаю, что для тебя книги — это важно! Ты столько «начитала», что, честно говоря, я уже «тонула» в их количестве и разнообразии. Систематизировала, как могла. Упорядочивала по темам, именам, категориям. До той поры, пока не поняла, что для мультов это, просто на просто, — библиотека Умберто Эко. То есть, библиотека непрочитанных книг. Ну, не читают они. А усваивают лишь клише, цитаты, мемы… Ну, в лучшем случае, — локальные по объему метафоры. Вот, и оказалось, что вся эта моя работа по созданию библиотеки — «мартышкин труд». Сидела там одна, все читала, да перечитывала. Только художник, поэт или мудрец иногда заглядывали. А в остальное время, хоть волком вой. А тут Эгоист, должность хорошую предложил… Возглавить крупный проект, в котором вся моя начитанность и пригодилась. На мне теперь целая лаборатория держится. Три этажа в здании занимает. Пойдем — посмотришь!

Умняга несмело поднимает на меня глаза, и моё сердце сжимается от любви и сочувствия к этому трогательно любознательному, очень интеллигентному, но крайне неуверенному в себе мульту.

— Ну пойдём. Ладно! — мягко улыбаюсь я. — Только ответь мне ещё на один вопрос: Кто надоумил тебя назвать библиотеку «Иллюзия знания»?

— Надеюсь, это риторический вопрос? — улыбается мне в ответ Умняга.

— Мудрец?

— А то, кто же ещё, — пожимая плечами, начинает хихикать она. — Он, родимый, непримиримый, и не присоединившийся!

Я обнимаю её за шею, и мы, весело смеясь, вваливаемся в лифт.

ЛАБОРАТОРИЯ «ШАБЛОНОВ И СТЕРЕОТИПОВ»

Только в ярко неоновом освещении лифта я замечаю весьма радикальные перемены во внешности Умняги. От её неряшливости и не собранности в одежде не осталось и следа. Синий форменный костюмчик (жилетка и юбочка), конечно сидят на сутулом худеньком тельце мешковато. Но, чистый, шелковый алый платочек, пламенными язычками жизнеутверждающе выглядывает из-под белого, отглаженного воротника. Вечно грязные волосики, нынче вымыты и собраны в аккуратный пучок на затылке. Туфельки лакированные, черные. Даже, неизменные круглые очки на длинном носу поблескивают чистыми стеклами и позолоченной оправой.

— Да-а-а-а, — одобрительно тяну я, оглядывая её с ног до головы. — Новая должность, тебе явно на пользу.

— Ну что поделаешь, — зардевшись от похвалы, начинает бормотать Умняга. — Я ж тут все-таки начальник. Должна соответствовать, так сказать… занимаемой должности…

— Да, ты не оправдывайся, — перебиваю её, нежно обнимая за плечи. — Всё правильно! Я рада таким переменам в тебе! Ведь мы знаем, что: «В человеке должно быть…

–…всё прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли!» — радостно подхватывает Умняга. — Антон Павлович Чехов, пьеса «Дядя Ваня», слова доктора Астрова, действие второе…

— Стоп! Стоп! — хохочу, отзываясь на её воодушевленный фальцет. — Села на своего любимого конька цитирования… не остановишь! Хорошо, что ты стала думать о чистоплотности в одежде и имидже. Это и правда, важно! Только, все-таки, позволь дать тебе совет. Если ты действительно ценный и важный сотрудник, то убирай заискивающий тон перед начальством… ну и ладошку под его пепел не подставляй…

— Ох! — Умняга дернулась от моей фразы, как от хлыста. — Да! Ты как всегда права! Я это… «переборщила» конечно… Понимаешь… Одичала совсем в библиотеке… а он ещё такой надменный… а мне работа, так нравится, что я боюсь…

— Умняга, дорогая! Перестань оправдываться! Просто, прими к сведению. Если, будешь лебезить и уничижаться перед «сильными мира сего» — ценить больше не станут. А скорее, — наоборот: «сядут верхом, да поедут». И таланты, и способности твои по достоинству ценить не будут.

— Да, да, конечно! Спасибо тебе! Просто, я ещё не освоилась… а вот, и приехали.

Металлические двери лифта бесшумно открываются. И моему взору предстает хорошо освещенный холл, с массивной стойкой регистратуры в центре и небольшой очередью рядом с ней. Некоторые мульты мне незнакомы, в руках держат маленькие блокнотики и ручки. Ведут себя скромно и тихо.

— Слушай, — шепчу я в ухо Умняги, боясь потревожить почти торжественную тишину в помещении. — Кто они? Я некоторых никогда не видела. Вот только эти горе-сестрёнки Тоска и Печаль, да их мать Уныние мне и знакомы. А кто остальные?

— Ты всех так или иначе знаешь, — также тихо отвечает она. — Просто некоторых никогда не видела. А о других постаралась забыть.

— Да? Странно как! И о ком я попыталась забыть, например, — незаметно повышая голос, начинаю раздражаться я.

Мульты осуждающе косятся, но видя рядом со мной Умнягу, уважительно кивают ей.

— Не возмущайся так! — мягко одергивает меня за рукав пижамы Умняга. — Твой мир огромен. И охватить его весь ты не в силах. Иногда по тем или иным причинам ты встречалась, например, с Ревностью или Злобой. Вон они в начале очереди стоят. А вот и Нытик. Он более частый гость на наших общих обсуждениях, только всегда в тени Обидки или Зависти. А вот неразлучное трио: Остапик, Бодрячёк и Энтузиаст за новыми инструкциями пришли… Ну, Энтузиаста-то ты знаешь.

— Да, Энтузиаста знаю, — задумчиво произношу я, разглядывая незнакомцев. — А за какими инструкциями они пришли?

— А это как раз те самые мемы, девизы, цитаты, которые разрабатывает моя лаборатория, — возбужденно переходя на фальцет радостно отвечает Умняга. — И для каждого свои, для каждого свои! У нас вдумчивое отношение к клиенту! Нам важно, чтобы каждый получил помощь и четкие указания.

Умняга входит в раж, продолжая вещать что-то о заботе о клиентах и индивидуальном подходе. Мульты одобрительно и благодарно кивают. А я продолжаю блуждать взглядом по таблице, что висит на стене за стойкой. На ней номера этажей, кабинетов, названия отделов, странные аббревиатуры и мелким шрифтом расшифровки к ним. В шапке таблицы крупными буквами написано: Лаборатория «Шаблонов и стереотипов». Ниже следуют отделы: Ярлыков; Мотивирующих синтаксических конструкций АФиР (аффирмаций и речевок); Бюро девизов и так далее. На другой стене, уводящей в длинный коридор моё внимание, привлекает ряд разноцветных плакатов. На них в разных позах, но всегда в очень приукрашенном виде изображен розовощекий Эгоист, с неизменным прищуром взирающий через золотую оправу очков.

— Да у вас тут культ личности, — насмешливо присвистываю, направляясь вдоль коридора. Разглядывая плакаты, читаю надписи на них: «Массам надо указать»; «Даешь контроль — бесконтрольного»; «Девизы — наше ВСЁ»; «За рамки выходить — здоровью вредить»; «Утром встал: попил, поел — аффирмацию пропел» и т.д.

— И кто придумывает всю эту чушь? — спрашиваю, семенящую за мной Умнягу, указывая на тексты плакатов.

— Тут, у нас один автор — Эгоист, — смущенно отвечает Умняга. — А иногда заказываем поэту, вольную стихотворную интерпретацию на предложенную тему.

— О! И наш «вольный каменщик» — «служитель муз» здесь тоже подрабатывает? — ухмыляюсь я. — Не думала, что Поэт будет речёвки на потребу власти строгать.

— Не суди его строго, пожалуйста. Он просто, не может отказаться от удобного случая по рифмовать.

— Ну, а ты? Умняга! Ты то что? Неужели не видишь, что ваша «контора» — серьезнейшая ограничительная функция управления массами.

— Вижу, конечно, — понуро кивает Умняга. — Но! Это хороший способ управления! Мультам не надо напрягаться, задумываться! В нашей лаборатории для каждого отдельно, и для небольших коллективов разрабатываются и выдаются инструкции. Как жить; что делать и, самое главное, — зачем. И всё в очень сжатой и понятной форме.

Не зная, как относиться к этой, новой для себя информации, я останавливаюсь перед одной из череды коридорных дверей и читаю табличку: «Отдел Ярлыков. Зав. Зав.». Вопросительно гляжу на Умнягу.

— Заведующая Зависть, — тут же расшифровывает она надпись. — Ты, конечно, можешь опять начать критиковать за сотрудничество с Завистью. Но, можешь мне поверить — она здесь на своем месте! Справляется с работой на «отлично».

— С навешиванием-то ярлыков? — начинаю нервно хихикать я. — Зависть? Конечно! Это должно у неё отлично получаться!

Видя моё веселье, начинает похихикивать и Умняга.

— Ну правда, мне не всё в её работе нравится. Уж очень старается, остра на язык — никого не щадит. И боюсь, что будет ещё хуже, когда Злоба и Ревность поступят под её начало.

— Да? Я думала, что они там в очереди за инструкциями стоят. А они значит на работу устраиваются?

— Вообще-то, инструкции и девизы есть у нас у всех в обязательном порядке. Просто, работников не хватает. Вот, Эгоист и поручил принять наиболее подходящих для большей продуктивности отдела.

— Ох, Умняжечка! Боюсь, что ежели эта троится дружно займется придумыванием и навешиванием ярлыков — никому не поздоровиться.

— Да, — понуро соглашается она. — Но, что поделаешь! У меня ограниченный ресурс. Приходиться работать с теми, кто согласен этим заниматься.

— И самое главное! Будут всеми фибрами души любить свою работу, — скалю зубы я.

— Не смейся надо мной. Эгоист издал указ, чтобы всем мультам в обязательном порядке были выданы ярлыки, девизы и индивидуальные цитатники.

— Ух ты! Теперь я вижу, что «проЖЭкт» действительно масштабный! Эгоист серьезно взялся за дело. Ну, и что же ты на данном этапе делаешь?

— Ой! — Тут же оживляется Умняга. — Я занята глобальным делом! Я — сублимирую!

— Что? — в оторопи застываю я. — Что ты делаешь?

— Понимаешь, — прочищая горло, пряча глаза, начинает скороговоркой бубнить Умняга. — Этот масштабный проект имеет своей целью трансформировать энергию твоего либидо в творчество…

Я ошарашенно таращусь на Умнягу. И она под моим возмущенным взглядом начинает тараторить ещё быстрей.

— Сублимация — это ничего страшного! Сублимация — это защитный механизм психики, разработанный Фрейдом. Он представляет собой снятие внутреннего напряжения с помощью перенаправления энергии на достижение социально приемлемых целей… ну или на творчество.

— Та-а-а-к, — ошеломленно тяну я. — С этого места по подробнее…

— Ну, Эгоист разработал схему, при которой ты наконец выйдешь из своей обусловленной беспомощности и начнешь совершать действия в мире людей.

— И для этого всем мультам выдаются четкие инструкции, как этому способствовать?

— Да. А также, жизнеутверждающие цитаты, мотивирующие на действие и реализацию.

Я ошеломленно трясу головой, и бреду вдоль коридора.

— Понятненько. Ну уж если на то пошло, то напомни мне, что такое либидо. Что-то там про сексуальность опять?

— Так точно! — радостно рапортует Умняга. — Либидо — одно из основных понятий психоанализа Фрейда. Оно обозначает специфическую энергию, лежащую в основе сексуальности.

— Так значит, всё-таки психоанализ… Ладно.

— Вот и мой кабинет, — смущенно произносит Умняга, и мы останавливаемся на против очередной двери.

На черной лакированной табличке золоченными буквами выгравирована аббревиатура — «З.Л.У». Еле сдерживая смешок, с деланным удивлением обращаю взгляд к Умняге.

— Заведующая Лабораторией Умняга, — отвечая на мой немой вопрос, смущенно расшифровывает она.

Да, Умняжечка! — в голос хохочу я, проходя в кабинет, и плюхаясь в мягкое кожаное кресло. — Ничего себе «Оговорочка по Фрейду»! Ведь, табличка на твоем кабинете гласит, что ты все-таки служишь ЗЛУ.

— Нет! Ты не права! Я стараюсь! Я хочу, как лучше! — срываясь на фальцет, обиженно всхлипывает Умняга.

Но, моё внимание отвлекают развешенные на маркерной доске разноцветные стикеры с короткими высказываниями:

«Позволь себе быть собой, а другим другими»

«Тише едешь, дальше будешь»

«Делай, что можешь. С тем, что имеешь. Там, где ты есть»

«Делай что должно, и будь что будет»

«Где-то трава всегда зеленее»

«Лучшее — враг хорошего» и т.д.

— Умняжечка, не слишком ли упрощенно? Как думаешь?

Ох! — всхлипывает Умняга, беспомощно шаря взглядом по многоцветию стикеров. — Прости. Наверное, ты права. Весьма поверхностно, конечно. Но! Мне тут Эгоист, совсем голову задурил. Я и подумать не успела, как он взял меня в оборот.

— Да? А стоило бы подумать, — грустно резюмирую я. — Ладно, садись. И давай, поговорим обстоятельно. Хорошо?

— Конечно, конечно, — обрадованно суетится Умняга. — Я ведь только и хочу, чтобы тебе было хорошо.

— Ладно. Допустим, — примирительно резюмирую я. — Значит, в глубь не идем. Обходимся цитатами… Так?

–Так, — вяло соглашается Умняга. — Я-то сама по себе люблю «вглубь». Ты же знаешь. Но Эгоист говорит — это лишнее. И мультам нужны ясные, и по своей сути простые девизы и цитаты на все случаи жизни и…

— И ты их мультам предоставляешь? Так?

— Нет. Не совсем так. Я только выполняю задания Эгоиста. Ну то есть, он даёт задания, а я уже выискиваю цитатные подтверждения в литературе.

— А что тут такого криминального? — слышу я за спиной голос Эгоиста. — За что это ты, дорогая, решила распинать нашу незаменимую Умняжечку? И разве порядочно обсуждать отсутствующих. Надо задать вопрос по сути — задай его мне.

Тон Эгоиста высокомерен и сух. Умняга затравленно втягивает голову в плечи под его сверлящим взглядом.

— Отлично, тогда ты мне ответь, — поворачиваясь к нему, также сухо произношу я. — Зачем ты все это затеял?

— А что тут странного? Должен же кто-то наконец навести порядок в этом бардаке.

— То есть, в моей голове?

— То есть в твоей голове, — охотно соглашается Эгоист.

— И ты эгоистично решил, что на все сложные вопросы, можно дать простые ответы. А как же: разобраться, проанализировать, вникнуть…

— Вникнуть, — бесцеремонно перебивает Эгоист. — Да во всё вникнуть — жизни не хватит. Для тебя же глупой стараюсь. Упрощаю, так сказать, осмысление мира.

— Ах, вот как? — обиженно дуюсь я, уязвленная его покровительственным тоном. — А может я как раз и хочу вдумываться и докапываться до сути.

— Ага! И профукать всю жизнь на книги и «постижения», уйдя в них от реального мира и реальных действий в нем. Да уж, чувствуется влияние Мудреца.

Эгоист неприятно скалится. В зубе посверкивает вставленный бриллиант.

— А что, если и так? — с вызовом парирую я. — Моя жизнь, — что хочу, то и делаю!

— Нет уж, — шипит в ответ эгоист. — В твоей голове много жителей, и всех их нужно организовать на общее, то есть твое же благо.

— Да? — саркастически вопрошаю я. — Ну и как? Получается? Организовывать?

— Очень даже не плохо, — пожимает подставленными пиджачными плечами Эгоист. — Любую, даже сложную информацию можно, сжать, упростить, сделать понятной для большинства мультов. «Разжевать», так сказать. Ведь многие из них простаки и неучи. Живут инстинктами, действуют на автоматизмах. И не понимают иначе: что, зачем и для чего им надо делать. И да! Это действительно, легкий и продуктивный способ управлять толпой.

— А! Так все-таки управлять?

— Конечно же управлять, дорогая! Структурировать и вести к общей цели, — согласно кивает Эгоист.

— И к какой же, можно поинтересоваться, — цели? — ехидно щурюсь я. — Просветите пожалуйста, заинтересованное лицо!

— Ох, несмышленое дитя, ей Богу! — театрально сокрушается Эгоист. — К достойной реализации в социуме, конечно!

— А, теперь понятно, — вяло откликаюсь я. — Непременно нужно добиться успеха…в социуме… Да?

— А как же, дорогая. А как же, — примирительно мурлычет Эгоист, увлеченно любуясь своими красивыми отполированными ногтями.

— «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей», — задумчиво цитирует он Пушкина. — Ну, а к нашему разговору: «Успех, это успеть»! Цветаева. «Победителей не судят»! Екатерина 2. «Семь раз упади, восемь — поднимись», — вроде бы японская пословица…

Я очень устала от этой дискуссии… И от всего путешествия в целом… Чувствую, что куда-то проваливаюсь, оказываясь неподалеку от безмолвной грустной толпы мультов. И лишь, как приглушенное эхо, до меня все ещё доносится цитирование Эгоиста:

«О чем думаешь, тем и будешь».

«Недоверие к себе — причина большинства наших неудач».

«Успех — это соединение таланта счастья и труда…»

«Победа над страхом придает нам силы», — слышу я на последок цитату Виктора Гюго. И вижу, как отделяется от толпы и направляется ко мне нечто несуразное в лохмотьях. Силюсь разглядеть его лицо. И в какой-то момент, узнаю в этом лице… Олега. Я конечно понимаю, что этого не может быть… Но! Ужас и оцепенение охватывают меня. И задыхаясь от паники, я окончательно теряю сознание.