Немного мульты в моей голове

Ирина Эдуардовна Селина (2024)

В голове героини живут Мульты. Это структурированные хитросплетения «внутренней» жизни, облеченные в форму персонажей, коррелирующих с чертами характера и чувствами человека. Эгоист — интригует. Поэт — рифмует все подряд. Умняга — цитирует «великих». Забота — заботится. Задира — бунтует. Суламифь — изводит всех открытым выражением полового инстинкта. Мудрец — транслирует установки Дзен. Сестренки Тоска, Печаль, Зависть… Гордыня…ну и т. д. По началу помогая героине справляться с жизненными трудностями, этот «великолепный бред» становится доминантным в её жизни. И погружаясь в него все глубже, она окончательно теряет ориентиры. И теперь уже не понятно где реальность, а где выдумка. И реальны её отношения с новым соседом? И кто такой — таинственный мистер Страх? И так ли страшно одиночество, которое привело в бескрайний мир мультов? И в каком из миров лучше? В вымышленном или реальном? И что есть реальность? Все эти вопросы должны быть решены в конце повествования… Или не должны?

Глава 4

ГЛАВА 4. «ВЫНОШУ ЗА СКОБКИ»

КЛУБ «ПСИХОЗ»

Я сижу за столиком в глубине темного помещения и пытаюсь сфокусировать взгляд на лежащем передо мной буклете. На нем написано крупными буквами: «Тема поэтического вечера «Сны и всё что с ними связано». Выступления и высказывания принимаются только в рифму». На грязной столешнице пепельница с дымящейся сигаретой и огромный стакан с дешёвым портвейном. Почему дешёвым? Да потому что я чувствую его приторно сладкое опьянение: немного мутит, ноги ватные, в голове оцепенение. Сбоку и сзади от меня такие же маленькие столики. За некоторыми из них — неподвижные фигуры. Впереди крохотная сцена. В луче света застыл Поэт. Своей щуплой согбенной фигуркой он напоминает постаревшего, разочарованного жизнью Пьеро. На нём наряд, как с «чужого плеча»: застиранная, мятая рубашка-балахон и широченные штаны. На морщинистом интеллигентном лице — ярко выражены носогубные складки. Уголки губ уныло опущены вниз. Большие подслеповатые глаза смотрят в пространство обречённо и печально.

Сильно выделяя звук «р» и почти прилипнув губами к микрофону на стойке, он монотонно картавит:

Что мы делаем по ночам?

После того, как днем мы сильные?

Воспоминаниям — палачам

Предоставлено резать крылья нам!

Вожделениям — палачам

Предоставлено влезть в сознание,

Чтобы с данности переключить

В фантазийность — наше внимание.

Чтоб увлечь нас своей мечтой,

Утопающей в невозможности.

Заменив шаг в реальность — пустой

Тратой сил на иллюзии ложные.

Поэт замолкает, и раскланиваясь в полной тишине мелкими, шаркающими шажками уходит со сцены. Он появляется рядом с моим столиком. Тихо садиться на стул, напротив. Не спрашивая разрешения, залпом осушает мой наполовину полный портвейном стакан и, подаваясь вперед застывает, пристально глядя мне в глаза.

— Красивое стихотворение, — пытаюсь польстить я, но он обреченно отмахивается. И задает мне рифмованный вопрос:

Что привело тебя сюда?

В «Психоз приют» во мраке ночи?

Случилась новая беда?

И ты страдаешь? Очень? Очень?

— Нет вроде, — пожимаю плечами я. — Не очень-то и страдаю. Скорее ответы ищу. Раньше вы все были поддержкой и опорой в моих исканиях. А в последнее время так сильно изменились! Это меня (что уж скрывать) беспокоит. Да и неконтролируемые блуждания по вашему унылому городу, прямо скажу, оптимизма не добавляют.

Поэт откидывается на спинку стула и сильно грассируя, с нескрываемым сарказмом в голосе безжалостно произносит:

Ты сама создала этот мир.

Вот в унынии теперь и живи.

Ну а если зашла в сей трактир,

То учувствуй — на сцену иди.

И я почему-то беспрекословно подчиняюсь. Поднимаюсь на маленькую сцену. Беру микрофон и тихо начинаю читать своё старенькое стихотворение «Сны». Часто запинаюсь, вспоминая полузабытый текст:

Заискриться неоновым светом,

Хоровод полу призрачных грез.

В зазеркалье полуночном где-то,

Отражаются отблески звезд.

Я не помню, что было со мною

В этих сказочных, красочных снах.

Ощущенье — упавшей звездою,

Заблудилось в никчемных словах.

Я ищу за спиной свои крылья,

Находя только боль в спине.

И от смутной тоски и бессилия,

Просыпаюсь — лицом к стене.

В гнетущей тишине раздаются редкие хлопки и восторженный крик «Браво». Кто это? Через свет рампы вглядываясь в вязкий полумрак зала и вижу влюбленные глаза моей милой Потеряшки. «Ну хотя бы этот персонаж всегда на моей стороне», — думаю я и благодарно улыбаюсь в ответ. Спускаюсь со сцены. Поэт, щурясь от дыма, демонстративно докуривает мою сигарету. Он совсем непохож на себя прежнего: всегда немного романтичного, трогательного и участливого.

-Что со мной происходит, Поэт? — тем не менее по привычке обращаюсь я к нему, усаживаясь на прежнее место. — Почему, как ты выражаешься «во мраке ночи», я не крепко сплю, а блуждаю в мире мультов и не могу с этим ничего поделать. И почему это происходит так бесконтрольно? Не понимаю я смысл происходящего? Что должна сделать? Что понять?

Во мраке ночи вскрылись сути

Твоих «заезженных пластин»!

Однообразие праздной мути —

Ограничения рутин.

Звучит мне ответом со сцены голос. И мы разом оборачиваемся.

В надрыве векторных движений,

Ты мечешься то вверх, то вниз!

В софитах сложных постижений,

Душа танцует вальс-стриптиз.

Кто зрители? — Твои пустОты,

Заполненные праздным днём!

Кто проиграл? — Твои высОты…

Ты не одна, — все так живем…

От неожиданности я даже зажмуриваюсь. Судорожно сглатываю. Тру глаза. Перехватывает дыхание. Бешено колотится сердце. Господи боже мой! Не может быть! Ну, пожалуйста! Только не это!

Олег! На сцене! Элегантен: фрачная пара, белая манишка с жестким воротом-стойкой, галстук-бабочка. Высокий и худой. Очень высокий. Ох, ноги какие длинные! Стоит… Он стоит!!! Уверенно и спокойно. Театрально грациозный жест руки обращен в мою сторону. Холодный взгляд, почти прозрачных в ярком свете глаз, практически парализует меня. Оторопь, озноб, обволакивающий ужас пронизывают тело. И я начинаю задыхаться!

— Бежим, — прямо над ухом слышу я шипение Задиры. — Скорее! Плохи дела! Он уже сюда добрался!

Я срываюсь с места, увлекаемая её напором.

— Кто добрался? — испуганно кричу я, спотыкаясь о ноги неподвижно сидящих, словно загипнотизированных мультов.

— Как кто? Серый кардинал вышел из тени! Мистер Страх, конечно.

А БЫЛ ЛИ СЕКС?

— Оля! Оля очнись!

Чувствую брызги воды на лице. Открываю глаза и в ужасе вскрикиваю. Совсем близко надо мной лицо Олега.

— Что с тобой, моя хорошая?

Его голос мягок и участлив. В глазах тревога и нежность. Приподнимаясь на локтях — осматриваюсь: его комната, свечи, полумрак, дождь за окном. Олег неуклюже ползая по ковру, помогает мне сесть, подкладывает под спину подушку, заглядывает в глаза. Но мне он почему-то неприятен. Я пытаюсь резко отстранится, грубо отталкивая стакан воды в его руке. Вода разливается на ковер. Стакан летит на пол.

— Мне надо идти, — смачивая слюной пересохшее горло, шепчу я и встаю. Голова кружится. Краем зрения вижу распластавшуюся у ног фигуру.

— Ольга, пожалуйста, не уходи, — слышу молящий, вкрадчивый голос. — Останься. Твоё состояние меня беспокоит. Лифт до сих пор не починили. И если что случится, я к тебе добраться не смогу.

Мне хочется убежать. Избавится от остатка липкого страха и надрывной жалости. Какие же противоречивые чувства я испытываю к этому физически искалеченному мужчине. Это состояние потрясает меня до глубины души, и я в нерешительности замираю. Что выбрать? Поддаться страху или состраданию? Как будто чувствуя моё замешательство, он настойчиво шепчет:

— Посмотри на меня! Посмотри! Ну, пожалуйста!

И я опускаю глаза, тут же ощущая томительное, слабо контролируемое возбуждение. В его позе напряжение. Во взгляде мольба и влага. Он плачет? Нет. Просто ждет моего решения.

В моем теле возбуждение.

В его позе напряжение.

Он не просит. Просто ждет.

Просто ждет моего решения.

— Ох, Поэт! Как же ты сейчас не кстати со своими виршами. Мне совет нужен. Четкий, быстрый, рациональный совет.

— Удирай! Вот тебе совет, — слышу я голос Задиры. — Иначе он тебя поработит окончательно. Разве не видишь, как завлекает. Рубашку расстегнул, губы облизывает…

— Ой рубашечку расстегнул, — тут же подключается Суламифь. — Какой красивый торс. Тело белое, как алебастр. А грудные мышцы, как у Иисуса. Я хочу его! Я его хочу!

— Господи ты, боже мой! Что ты мелешь, бесстыдница, — вклинивается Забота. — Слабый, больной человек…

— А собственно, почему бы и нет? — бесцеремонно перебивает Эгоист. — Почему бы нам нынче не удовлетворить нашу бедолагу Суламифь? Оппонент, судя по всему, совершенно не против.

— Прекратите! Немедленно прекратите! — я закрываю ладонями уши, пытаясь избавится от многоголосья в голове. — Хватит уже! Сама разберусь!

— Оля, вернись в реальность, — молитвенно шепчет Олег.

Он гладит меня по икре. Эта ласка завораживающе приятна. По телу бегут мурашки.

— Опять мульты? Да?

Я растерянно киваю.

— Иди ко мне, моя девочка

Он нежно, но с мягкой настойчивостью тянет за руку.

— Садись рядом. Расскажи.

Послушно опускаясь на пол, обреченно смотрю в его влекущие глаза. Скольжу взглядом по влажным губам. Спускаясь ниже, вижу слабо очерченные грудные мышцы и впалый живот. Брюки почти сползли с бедер. Видна резинка трусиков с надписью «Кельвин Кляйн».

— Ого, — хихикает Эгоист. — Да наш парень — модник. И штаны уже спустил.

— Всё бы вам насмехаться, — укоризненно сетует Забота. — Это он в суматохе ползал по полу… Вот брючки и сползли.

— Олег, — перебивая мультов, говорю я. — Это невозможно! Они не уходят.

— Ну и пусть, — лаская моё лицо кончиками пальцев, успокаивающе произносит он. — Пусть себе остаются. Просто рассказывай всё, что они сейчас говорят.

— О! У них очень интеллектуальный диспут, — грустно улыбаюсь я. — Решают, как мне правильно поступить. Заняться с тобою сексом или сбежать.

На секунду… Всего лишь на секунду выражение лица Олега резко меняется. Оно становится напряженным, холодным, почти жестоким. Замечая это, я вздрагиваю от неожиданности.

— Ну и что они тебе советуют? — опуская голову и пряча взгляд под длинной челкой, спрашивает он.

— Мнения разделились, — чувствуя неловкость, отвечаю я. — Но меня! Лично меня, терзает другой вопрос. И боюсь, что если его задам, — ты точно сочтешь меня ненормальной.

— А ты попробуй, — глядя исподлобья, сухо произносит он.

Странно, но в его голосе сейчас я не слышу обычной нежности. И от этого теряюсь ещё больше. Понимая абсурдность ситуации, зажмурив глаза, выпаливаю на выдохе:

— Олег, скажи пожалуйста, а у нас он уже был… ну… секс?

Брови Олега ползут вверх. Во взгляде неподдельное удивление.

— А тебе кажется, что был?

— Да, — смущаюсь я ещё больше.

— Ого! И каков я в этом сексе был? Надеюсь, на высоте?

В его вопросе нотки сарказма. Но я почему-то это игнорирую. Нет сил и желания что-либо анализировать.

— Да, — просто отвечаю я, и с вызовом вскидываю на него взгляд. — Ты был великолепен!

— Это хорошо! — вдруг смягчается он, и взгляд его теплеет. — Но, дорогая Оленька, к моему большому сожалению, интимной близости между нами не было. Как выражается твоя Задира от слова «совсем».

Ох! Наверное, где-то в глубине души я об этом знала. Ибо слова Олега действуют на меня отрезвляюще.

— Ну что ж, — отрешенно спокойным голосом, тихо констатирую я. — Всё со мной понятно. Окончательно и бесповоротно — больная на всю голову. Реальность от вымысла отличить не могу. Может, ты сейчас мне тоже кажешься?

Поднимаю на него взгляд и в задумчивости замираю.

— А ты прикоснись к моей плоти, — с придыханием шепчет он.

Не отрываясь глядя в глаза, тянет мою руку и прижимая, ведёт по своему телу. Я чувствую под ладонью гулко стучащее сердце, гладкость кожи на животе, пульсация ниже. Ой!

— Да наш инвалид, не совсем и инвалид, — слышу насмешку Эгоиста.

— О! Да тут есть с чем взаимодействовать! Исходный материал велик и эрегирован! — вторит Энтузиаст.

— Но, как быть дальше? Ну… практически? — растерянно вопрошает Потеряшка.

— Всё зависит от того, чего мы в этой ситуации хотим, — смущенно хихикает Умняга.

— Как чего! — почти орёт Суламифь. — СЕКСА! Уйдите все! Оставьте нас уже! ААААА!

— Ну и что там говорят твои мульты? — пододвигаясь вплотную, прерывисто дышит мне в ухо Олег.

— Спорят опять, — дрогнувшим голосом отвечаю я, чувствуя, как скользит его рука по моей шее вниз, внедряясь в зону декольте и начиная там осваиваться.

— О чем теперь? — нежно целуя губы, еле слышно шелестит он.

— Суламифь хочет секса… Потеряшка, как всегда растеряна… Не знает, как… Как это сделать… Ну… практически…

Я совершенно теряюсь под напором его поцелуев — влажных, медленных, легких прикосновений. Не отрывая губ от моего рта, он тихо произносит:

— Ежели она о том, могу ли я совершить физический половой акт. То да — могу. Ты ведь сейчас чувствуешь это?

— Да, — выдыхаю ему в рот я, еле сдерживая желание сжать руку в месте его напряжения.

— Только есть некоторые особенности, — учащенно дыша продолжает он. — Ограниченность поз… Их мало… Физические усилия партнера… Их много. Ты же понимаешь это, наверное? Ты готова… готова попробовать?

— Дааа! — экзальтированно выгибаясь под напором его ласк и не в силах больше сдерживаться, утробно рычу я и проваливаюсь в томительное, долгое и (действительно) очень физически затратное наслаждение.

АГЕНСТВО «ЭЛЬФ».

Суламифь стоит в центре большого, оформленного в мавританском стиле помещения: яркий орнамент мозаичного пола, каменные резные арки, колонны из бежевого камня, стены темно-зеленого и розового цветов, мягкие диваны, низкие столики. На полу большие вазы с пышными, но искусно составленными композициями живых цветов. Из строго выдержанного стиля выбиваются лишь, развешанные в большом количестве прекрасные репродукции Альфонса Мухи и Михаила Врубеля.

–Какое забавное сочетание восточного интерьера и моих любимых с детства работ, — замечаю я, невольно улыбаясь.

В этом богатом, красочном интерьере Суламифь кажется чужеродной. Уже не ребенок, ещё не взрослая. На вид лет 13-14. Очень смуглая и стройная, но трогательно потерянная, в своей экзальтированной сексуальности. Грациозные изгибы ключиц перекрывают несколько низок неизменных самодельных бус из сушеных красных ягод. Высокая шея. Маленькая крепкая грудь с выдающимися ореолами сосцов четко обрисована тонкой материей короткого голубого платья. Яркое лицо. Длинные ресницы. В уголках губ дрожит тайной мечтательная улыбка.

— Агентство «Эротически льющихся фантазий»! Ну надо же! Никогда бы не подумала, что ты столь предприимчива, — с невольным восхищением оглядывая насыщенный дизайн офиса, обращаюсь я к зардевшейся от похвалы Суламифи. — И как это тебе в голову пришло.

— Да как-то само собой получилось, — скромно потупившись, пожимает острыми плечиками мой самый непредсказуемый и юный мульт. — Просто, я очень стараюсь, чтобы всем мультам и тебе было хорошо.

Она рассеянно разводит руками, широким жестом указывая на элементы интерьера, цветы и картины. Затем, присаживается на разноцветные подушки у стены и плавным движением головы указывает мне на роскошное кресло, напротив.

— Так значит, мульты приходят сюда? Для чего? — с изумлением вопрошаю я.

— Как для чего? Отдохнуть от своих ролей, конечно, — слышу я за спиной знакомый баритон Художника и оборачиваюсь. — Ведь всем надоедает постоянно играть одни и те же, одобренные обществом, роли… Это же так скучно и утомительно! Разве ни так?

Художник полулежит на низком диване, окутанный кальянным дымом. Взгляд мягок и туманен. Во всей позе видится расслабленная томность.

— Так можно рассуждать о мире людей, но мульты…, — пытаюсь возражать я. Но внезапно запинаюсь, увидев неприкрытое вожделение во взгляде Художника.

— Она так прекрасна и чувственна, — облизывая губы тихо шепчет он, глядя на Суламифь. — Так вдохновляет меня… Так вдохновляет…

И я вдруг в восхищении замираю, напрочь позабыв о том, что хотела затеять спор. Красота Суламифи буквально парализует меня. Как я раньше не замечала, что она невероятно, безудержно красива! Может быть потому, что она всегда мешала мне своей озабоченностью сексом и эротикой; зачастую была до крайности неуместна в своих желаниях и слишком непосредственна в проявлениях. В общем, так неудобна в обычной жизни, что я концентрировалась лишь на том, чтобы не «дай бог» она «из меня не выпрыгнула» и не опозорила перед «добропорядочными гражданами». Да! Видимо, я была так озабочена её вечным подавлением и контролем, что не удосуживалась разглядеть…

— Это факт. У тебя и не было повода её разглядеть, — тихо отвечает на мои мысли Художник. — Ведь, по настоящему красивым может быть только удовлетворенное, а потому и расслабленное существо. А она у тебя «на жесткой диете». Причем, — всегда. Потому обычно — суетлива и нервозна. А за сим, обычно, красоты не углядеть. Разве не так?

— Если следовать твоей логике — она сейчас так красива и расслаблена, потому что полностью удовлетворена?

— Конечно! — вскрикивает вместо Художника Суламифь, в исступлении прижимая руки к груди. — Любовь с Олегом божественна! Он — очень чувственный… Так много блаженства в его ласках! Ах! Хочу ещё!

Суламифь беззаботно смеется так звонко и музыкально, «точно серебряный град падает на золотое блюдо».

С жуткой болью в бедрах усаживаясь в кресло, я кривлюсь от боли.

— Ага, — не разделяю я её радости. — Ты судя по всему, негативных последствий от этих физических упражнений не испытываешь? А у меня всё тело болит… По мне, как катком проехались!

— Это с непривычки! Это с не привычки! — беззаботно распевает Суламифь. — Нужно просто укрепиться телом — спорт, йога и всякое такое. Ведь нам для долгих занятий любовью нужен крепкий организм. А ты у нас — слабенькая.

— Неужели? Надо же, как рассуждаешь, — не вольно злюсь я. — А я вот не понимаю, почему из-за какого-то пресловутого мышечного спазма, дарующего разрядку и краткое наслаждение, должна изнурять себя всякими там изматывающими длительными телодвижениями.

Она смотрит на меня с грустью и обреченно вздыхает.

— Ты не принимаешь этого… Да? До сих пор не принимаешь?

— Чего это не принимаю? — настороженно вопрошаю я. Неожиданная жалость во взгляде этого красивого полу ребёнка полу взрослого, окончательно выводят меня из равновесия.

— Не принимаешь своих истинных желаний, дорогая, — вклинивается опять в наш разговор Художник. — Своих естественных потребностей, которые бедняжка пытается в тебе растормошить. Думаешь о них, как о скверне. А ведь это так естественно и приятно… а вы все делаете вид, что это стыдно и глупо.

— Кто мы все?

— Ты, другие мульты, другие люди. А! Какая разница! Дураки вы все! — заплетающимся языком резюмирует Художник. — Столько радости и вдохновения от физических удовольствий запрещаете себе. Ну не тупость ли… Кастрировать себя надуманными ограничениями и комплексами. Обрекать на унылое существование! Одним словом, — катаетесь всю жизнь по узкоколейке шаблонов и стереотипов… Шаг в сторону расстрел…

Художник заканчивает неожиданно обличительную речь и в воздухе повисает плотная, оглушительная тишина.

Суламифь сидит на разноцветно-ярких подушках в закрытой позе, обхватив руками колени. Взгляд распахнутых, бархатно карих глаз полон нежности и напряженного внимания. Густые волосы упругими кудрями ниспадают на плечи и струятся вниз, разбегаясь по спине вьющимися пружинками. Темно-рыжая копна буквально пылает на бутылочно-зеленом фоне стен.

— Какой ответ ты ищешь у меня? — с мягким вниманием спрашивает она. — Что хочешь понять?

Её непривычная расслабленность действует на меня успокаивающе. И я вдруг понимаю, что испытываю в ответ пронзительную нежность. Потому что, в сущности, сейчас передо мной сидит трогательная, милая, растерянная и добрая девочка. Открытая, внимательная и любящая. Готовая отдавать с легкостью, и принимать с радостью. И я не понимаю, как вообще, могла не любить её? Не ценить? Не пытаться понять? Как могла о ней не заботится?

— Скажи мне, дорогая, как вообще так получилось, что самый сексуальный мульт — самый юный? А?

Суламифь глубоко вздыхает, и плавным движением подбородка указывает на книгу, лежащую на низком мозаичном столике у моего кресла.

— Ты помнишь, когда прочла это? — тихо, чтобы не разбудить, вдруг захрапевшего Художника, спрашивает она.

Я беру в руки книгу. Темно-зеленая обложка. Истертое золото надписи: «Александр Куприн. Повести». Наугад открываю книгу и читаю текст:

«И бедная девушка из виноградника, по имени Суламифь, которую одну из всех женщин любил царь всем своим сердцем».

Как молнией меня пронизывает догадка. Она столь очевидна, что невозможно понять, как это не дошло до меня ранее. Я прочла повесть Куприна «Суламифь» на больничной койке. Мне было 13 лет. И история любви мудрого, многоопытного царя Соломона и юной девушки потрясла меня до глубины души. А то, что девочка, познавшая столь возвышенное и плотски совершенное удовольствие разделенной любви, была моей ровесницей, только усилило впечатление. Книга была зачитана мной, что называется, «до дыр». Певучий и красивый язык древней легенды, восточная сказка о прекрасной и трагической любви. Ласки, страсти, стук сердец, ожидание первой встречи… Я рыдала над этой книгой, над её печальным финалом. И да! Что там врать самой себе! Стала безудержно, ну просто оголтело мечтать о таких отношениях в собственной жизни!

Но где встретить столь мудрого и прекрасного «царя Соломона» в наших широтах? Нежно чувственного, изощренного в любовных утехах и способного непрестанно восхищаться объектом своей страсти? Да нигде! Это фантазия, оторванная от реальной жизни, видимо и увела меня, в конечном итоге, в полнейшее отрицание всего и вся в отношениях с мужчинами. Ведь они — встреченные в реальности, не предлагали да, и не могли, в сущности, мне ничего подобного предложить…, наверное… Да! Надо бы теперь подумать об этом на досуге…

— Лапочка моя, подними ножки на минуту, дай протру под креслом, — вырывает меня из раздумий суетящаяся со шваброй Забота. — Этот мозаичный пол — сплошное наказание…

Продолжая причитать, она увлеченно натирает пол около моего кресла. Капельки пота на миловидном щекастом лице, светло желтые вьющиеся волосы, собранные в хвост на затылке, пухлые губки в неизменно доброжелательной полуулыбке; лучистые голубые глаза… Очень похожа на мою прекрасную маму! Ну, если бы ей довелось хоть немного постареть, конечно.

— Привет, Забота! Не ожидала тебя здесь встретить, — радуюсь я. — Часто тут бываешь?

— А как же… частенько, — охотно вступает в диалог Забота. — Помещение большое, красивое. Содержать его в порядке и чистоте сложно. Бедная девочка одна никогда бы не справилась.

Мы не сговариваясь поворачиваемся к задремавшей на подушках Суламифи.

— Красавица ведь, — правда? — любуясь спящей девочкой, ласково произносит Забота. — И умница, между прочим. Только вот, всё не повзрослеет никак.

— Да уж, — думая, как бы побольше выведать об этом месте, отрешенно киваю я. — А скажи пожалуйста, милая Забота, неужели правда, что многие мульты посещают это заведение?

— Посещают, да, — потупив взор и начиная опять сосредоточенно тереть пол, нехотя отвечает Забота. — Не все, конечно. Вот Мудреца я тут никогда не видала.

— Ну да, — невольно хихикаю. — Мудреца тут сложно себе представить. — И кто, вообще заходит чаще всего? И что делают?

— Чаще всего Эгоист бывает. У него отдельная комната. А в ней… Прости Господи! Стыдно даже сказать, какие разные приспособления есть.

— Ух ты! Интересненнько! — ещё больше удивляюсь я. — А что именно?

— Не буду я тебе эту гадость всю перечислять, — в презрении морщит курносый носик Забота. — Но скажу честно! Эгоист — тот ещё извращенец. Меня аж с души воротит, когда приходится там порядок наводить. К некоторым предметам даже прикасаться противно. А мне пыль вытирать… Понимаешь?

Я заинтригована. Но спрашивать о загадочной комнате Эгоиста не решаюсь.

— Ну, а кто ещё заходит?

— Это место пусто не бывает, — уклончиво отвечает Забота. — Бедненькая Суламифь в твоем мире — изгой, конечно. Многие из мультов — лицемеры. Общения с ней стыдятся, но в агентство ходят… Ты уж прости меня, судачить о посетителях не буду. Не правильно это… Не порядочно.

Узнаю свою милую Заботу. При всей своей простоте и открытости, она всегда умудряется сохранять достоинство и честь. Вот оно — истинное благородство! В нюансах поведения каждого дня! С уважением к такой высокой степени порядочности, я прекращаю расспросы и невольно любуюсь ловкими движениям её пухлых рук. Теперь она поправляет диванные подушки и цветы в вазах.

— Но чтобы ты знала, — прерывает неловко повисшее молчание Забота. — Я всегда была и буду на стороне этой девочки. Она ведь, на самом деле очень хрупкая! И её, хоть кому-то надо оберегать…

ССОРА

Мы сидим бок о бок на кожаном диване в его кабинете.

— Ну вот и я, к огромному моему сожалению, твоим юношеским фантазиям соответствовать не могу, — задумчиво произносит Олег, опуская на колени последний лист написанного мною текста.

— Олег, — нежно прикасаясь к его руке, шепчу я. — И не надо. И не надо соответствовать. Я теперь взрослая. И наконец разобралась, что завышенные ожидания изрядно портят реальную жизнь. Ох, и как же жаль потерянного времени.

— А мне не жаль, — хитро подмигивает Олег. — Если бы ты разобралась в этом раньше, то давно бы жила с каким-нибудь псевдо Соломоном. А мы с тобою, так бы и не встретились.

Он притягивает меня к себе и властно впивается в рот поцелуем, с силой придерживая мою голову. Я чувствую его зубы, язык, немного несвежее дыхание. И вдруг, ощущаю сильное раздражение. Всё сегодня происходит как-то неловко и наигранно. Ни страсти, ни возбуждения. Скорее наоборот, во мне нарастает брезгливость и злость.

— «Что, собственно, я тут делаю? — задаю себе сакраментальный вопрос в тот момент, когда Олег одной рукой суетливо шарит по моей груди, а другой расстёгивает ширинку. — Зачем мне всё это нужно: любовник-калека, его несвежее дыхание, безжизненные ножки и неприкрыто-беспомощное вожделение. Как я, вообще, оказалась в такой странной ситуации?»

— Наконец-то!!! Опомнилась! — слышу я радостный глас Задиры. — Что? На трезвую голову Аполлон — не Аполлон? Правильно рассуждаешь, — не нужен он тебе…

— Ой! Ну точно не в качестве любовника, — вторит Задире Нытик. — Мышцы все болят — сил нет! Это же что получается, он сидит — лежит, а мы тут извиваемся-напрягаемся… Всю работу за него делаем! Ишь какой падишах нашелся!

— Да хватит вам уже на человека нападать! — как всегда вступается за Олега Забота. — С самого начала же было понятно, — что он равным партнером в любовных утехах быть не может.

— Нееет! Отпусти! — резко вырываюсь я из трясущихся от возбуждения рук Олега, отползая на край дивана.

— Что не так Оля? — в недоумении восклицает он, пытаясь схватить меня за руку.

— Не хочу! Хватит! Противно! — вне себя шиплю я и в оцепенении замираю, в шоке от собственной грубости.

Он смотрит не мигая. Огромные янтарные глаза буквально гипнотизируют меня. Влажные, алые от моих недавних укусов губы приоткрыты и чуть подрагивают. Но! Я не склонна поддаваться сегодня этим сомнительным чарам. Настрой у меня более чем критичный.

— Да-да, — саркастически хмыкает Эгоист. — Поддерживаю тебя полностью. «С лица воды не пить». Для сексуального удовлетворения нужно и хорошо функционирующее тело. Наконец-то, ты избавляешься от этих подростковых, приторно-романтичных представлений о сексе… Кстати, а где же наша бедолажка Суламифь?

— Вот, редко я соглашаюсь с Эгоистом! А тут соглашусь! Не стоит продолжать эти отношения! Поигралась и — хватит! — тут же подхватывает Задира.

Слушаю категорический вердикт мультов, но почему-то никакого решения принять не могу. Уйти? Убежать, ничего не объясняя? А что я, собственно, могу сейчас ему сказать? Мол, прости, — сама себя не понимаю; мне надо время «на подумать»; «всё слишком сложно и слишком быстро»? Блин! Чушь и мрак! Он умный и тонкий человек — поймет сразу… О! Уже понимает…

Ловлю холодный, проницательный взгляд и просто физически ощущаю, как между нами вырастает ледяная, непроницаемая стена.

— «Ломать — не строить», — как сквозь ватную завесу, слышу его голос. — Подумай Ольга, прежде чем принять окончательное решение. В любом случае, я всегда останусь тебе благодарным и преданным другом… Знай это.

— Олег, прости, я… — начинаю оправдания, но он тянется ко мне и прикладывает длинный палец к моим губам.

— Ты ничем не обязана… иди…иди. Мне надо работать.

— Какой благородный! — слышу я растроганный голос Заботы.

— Молодец! Не ожидала от него, — уважительно вторит Задира.

— Гордый! — кратко резюмирует Эгоист.

— Даже остановить не пытается… и объясниться не хочет, — гнусавит, непонятно откуда взявшаяся Обидка.

Я встаю с дивана, немного обескураженная столь быстрой переменой в нем. Мнусь у двери, не зная, что сказать. Куда девать руки, да и вообще всю нескладную себя. Шарю глазами по книжным полкам его кабинета, письменному столу, проему окна, на фоне которого его чистый одухотворенный профиль. Высокий лоб под длинной челкой, прямой нос, волевой подбородок, длинная, худенькая шея с выдающимся кадыком.

— То ли мальчик, то ли старичок, — умилительно шепчет Забота. — Очень, очень хочется его пожалеть.

— Да? А кто нас пожалеет? — не унимается Обидка. — Вообще, кто кого сейчас «бросает»?

— А что ему остается делать, чтобы сохранить лицо? — снисходит ответом до Обидки Эгоист. — Ты посмотри какую величественную позу принял.

И я действительно вдруг отмечаю, что Олег, как-то невероятно элегантен в своем спокойствии и приятии. Тонкая, длинная кисть безжизненно свисает с подлокотника дивана. Взгляд устремлен в какую-то ему одному ведомую даль.

— Не забудь свои записи, — не глядя на меня отрешенно произносит он. — Они тебе ещё пригодятся…

Я бурчу невразумительное «спасибо» и «прости». Суетливо собрав, упавшие на пол листы, бесшумно выскальзываю за дверь его комнаты… его квартиры. А может и его жизни?

Лифт не работает. Превозмогая мышечную боль в ногах, медленно иду по ступенькам на свой высокий пятый этаж. Мульты утихли. Видимо, в общем и целом довольны принятым мною решением. Внутри звенящая пустота, в которой, как в невесомости плавают, живущие сами по себе цитаты и фразы, сказанные и зачитанные мне когда-то Олегом… или Умнягой:

— «Реальный человек — это не мульт…»

–«Реальному человеку может быть больно…»

–«Позволь себе быть собой, а другим другими»

— «Ломать — не строить…»

— «С иллюзиями жить проще — они преисполняют страдания смыслом»

— «Счастье — это удовольствие и отсутствие боли»

–«Блуждающий мозг — несчастный мозг! Потому что, он всё время сфокусирован на том, чего у него нет».

Я сажусь на холодную ступеньку, и обхватываю голову руками.

–«Мы ответственны за тех, кого приручаем», — эхом множится во мне фраза из «Маленького принца». И сжавшись в комок, я начинаю безудержно рыдать.