Немного мульты в моей голове

Ирина Эдуардовна Селина (2024)

В голове героини живут Мульты. Это структурированные хитросплетения «внутренней» жизни, облеченные в форму персонажей, коррелирующих с чертами характера и чувствами человека. Эгоист — интригует. Поэт — рифмует все подряд. Умняга — цитирует «великих». Забота — заботится. Задира — бунтует. Суламифь — изводит всех открытым выражением полового инстинкта. Мудрец — транслирует установки Дзен. Сестренки Тоска, Печаль, Зависть… Гордыня…ну и т. д. По началу помогая героине справляться с жизненными трудностями, этот «великолепный бред» становится доминантным в её жизни. И погружаясь в него все глубже, она окончательно теряет ориентиры. И теперь уже не понятно где реальность, а где выдумка. И реальны её отношения с новым соседом? И кто такой — таинственный мистер Страх? И так ли страшно одиночество, которое привело в бескрайний мир мультов? И в каком из миров лучше? В вымышленном или реальном? И что есть реальность? Все эти вопросы должны быть решены в конце повествования… Или не должны?

Глава 2

Глава 2. НА НОВОМ МЕСТЕ

БЛАГИЕ НАМЕРЕНИЯ МУЛЬТОВ

И вот я на новом месте. Отшумели бурные дни поиска квартиры, оформления документов, косметического ремонта и переезда. Стараниями моих соседей и Насти — всё в новом жилье на своих местах, в чистоте и порядке. Приятный вид из окон пятого этажа на маленький дворик. Проемы окон большие, и потому в комнатах много света. И небо всегда гостит в моем уютном мирке! Дом старый, но есть лифт. Это важно, так как старая травма ноги часто дает о себе знать.

— Какая прекрасная квартира! — воздев руки над головой, кружит в танце Фантазия. — Вот теперь мы славно заживем. Утром будем работать. Потом — в магазин. Затем обед готовить, кушать. Вечерами можно в театры и на выставки.

— Да-да, — воодушевленно вторит её Забота. — И обязательно питаться правильно и вкусненько. Супчики готовить и овощи!

— И от всех приглашений на вечеринки не отказываться, — возбужденно звенит Суламифь. — Там кавалеры и новые знакомства!

— И зарядку, зарядку по утрам, — вклинивается в общих хор голос Энтузиаста.

— Больше пользы будет от вдумчивого изучения йоги, — разумно предлагает Мудрец.

В общем, мои мульты в прекрасном расположении духа. Они воодушевленно и на перебой продолжают предлагать разные способы и схемы «куда и как жить дальше». Но! Уныние тихо обойдя веселящуюся толпу мультов, незаметно накидывает мне на плечи свой серый колючий плед «бескрылых дуновений». И я растерянно замираю, вдруг остро ощутив всю неосуществимость этих самых «бодрых» схем.

— Ой! — как от острой боли вскрикивает Потеряшка. — Ребята, по-моему, этот план не сработает.

Но, мульты ещё продолжают веселиться. И я, как сквозь некую пелену, слышу пафосные вирши Поэта:

— Мир наших смыслов — рушится и пылает!

«Дым коромыслом» — новое наступает…

«ПЛАН ПО СПАСЕНИЮ»

Я лежу с закрытыми глазами и слушаю их голоса.

— Уже месяц прошел, а результат плачевный, — удрученно резюмирует Умняга. — На улицу выходит только в магазин за продуктами. Йогой занималась одну неделю. Что? Опять бросила?

— Питается Бог весть чем! — печалится Забота.

— Это, правда! Не готовит вообще, — подхватывает Нытик. — Так и желудок испортить можно. Изжога уже мучает. А это первый признак!

— Ну, не всё так плохо, — вступается за меня Энтузиаст. — А работа! Работа то, — кипит. Каждый день, — как штык! И заказы есть!

— Ой, как отлично! — с издевкой перебивает его Задира. — Кушать всегда есть на что! Ура! Денежки зарабатываем! Но вот смысл в этом «кушать»?

— Как это зачем кушать! Чтобы формы поддерживать! Не худеть! — не смело встревает Суламифь. — А то, на такой скелет, как сейчас охотников не находится! Фигура стала совсем не сексуальная!

— Сексуальная ты наша! — хохочет Задира. — Обожаю твою логику, Суламифь! Всю жизнь с позиций секса определяешь!

— А с какой позиции её ещё мерить, — вступается за Суламифь Умняга, поправляя на переносице очки. — Ведь уже давно научно доказано, что половой — один из трех основных, означенных в человеке эволюцией, инстинктов.

— Уоу, уоу. Уоу! Полегче на поворотах, Умняга! — широкие татуажные брови Задиры ползут вверх. — Кого это ты из себя возомнила? Ученого с докторской степенью? Или адвокатом этого развратного дьявола?

Она указывает на втянувшую голову в плечи, испуганную Суламифь. Задира очень не любит, когда её высказываниям перечат. Возмущенно раздувает ноздри. В своем саркастическом гневе Задира страшна.

— Если мы позволим этой низкой составляющей взять верх в нашем собрании, все потом окажемся на помойке её сексуальных фантазий. А нам надо в первую очередь подумать не о наслаждениях плоти, а об (если уж вы хотите по-научному) об инстинкте самосохранения. Который, видимо, совершенно отсутствует у нашей безответственной Вселенной. То, что она совершенно ничего не жрёт, и сутками рыдает ни её, ни нас до добра не доведут. И да! Я знаю, что такое основные инстинкты. И они должны быть удовлетворены. А лежа на диване, удовлетворить их нельзя. Так что хватит разводить нюни. Кто за то, чтобы разработать строгий режим дня и жестко ему следовать? Поднимите руки.

Остальные мульты, не желая спорить с напористым воодушевлением Задиры вяло тянут руки вверх, отводя глаза, и неуверенно пожимая плечами.

— И не впускайте в наш дружный круг Сомнение! Она не раз нам самые светлые и конструктивные идеи под корень рубила. Итак, решение принято единогласно! Давайте составлять расписание.

И я действительно, под руководством мультов разрабатываю «План действий по спасению», как выразилась Задира. Записываюсь в салон. Крашу волосы в рыжий цвет. Делаю яркий маникюр. И даже распаковываю вещи, которые Настя привезла мне из последних гастролей по Америке и Японии. Нахожу классный темно-серый спортивный костюм, джинсы и черную водолазку. Наряжаюсь. И глядя в зеркало, понимаю, как сильно исхудала. Поэтому решаю, готовить себе калорийную еду. И даже покупаю гантели и утяжелители для занятий спортом.

— Лучше бы в спортивный клуб записалась, — недовольно бурчит Задира. Она и Энтузиаст — самые спортивные из мультов. И конечно им очень хочется в нормальный спортзал. Суламифь, тоже с надеждой прислушивается к предложению Задиры, так как чувствует возможность приблизится к красивым накаченным мужским телам.

Но в данном вопросе я на поводу мультов не иду. Так как не вижу в себе сил «выходить в люди».

— Ну вот… Здравствуй социофобия, — печально резюмирует Задира, но все же соглашается, что занятия спортом дома лучше, чем лежание на диване и вообще ничего.

«ИМЕННО ТАКОЙ ДЕНЬ»

Утром в своем дневнике я написала:

«В этом году лето так и не пришло.

Было: холодно, прохладно, пасмурно и дождливо…

И лишь иногда вспыхивали, и гасли, как миражи, эти истомно жаркие, солнечные дни. Они ощущались, как нечто чрезмерное и ослепительное, как дар долгожданный, и потому всегда неожиданный…»

И действительно по поводу питерской погоды мама всегда шутила:

— Лето выдалось прекрасным — целый день светило солнце.

И вот сегодня именно такой день. Мы с Жизелькиной договорились позагорать на пляже у Петропавловской крепости. В моё утро вплывает предвкушение радости и удовлетворения от того, что я готова к «выходу в свет». Маникюр, педикюр, эпиляция и даже свежевыкрашенные волосы с укладкой. Я благодарна своим мультам за своевременный «волшебный пендель». Уже сделав зарядку, пью кофе в мастерской. Любуясь, как солнечный блик блуждает по почти законченной копии очередного голландского натюрморта. Блик застыл на виноградных гроздьях, и выгодно высвечивает весь мой крепкий профессионализм. Виноград выглядит совершенно настоящим, расположенный между стеклянной вазой с пышным букетом и наполовину раздетым большим апельсином, кожура которого свисает со стола оранжевой спиралькой.

Слабый запах разбавителя и масляных красок, щебет птиц за окном, — всё кажется сегодня милым и приятным. Я прислушиваюсь к себе. Тишина! Так тихо внутри! Наверное, мульты спят. И мне это почему-то очень нравится. Вдруг ощущаю себя совершенно нормальным человеком, таким же, как и все остальные люди. И да! Я готова общаться с ними! Со всеми, кого сегодня встречу, и может быть приму в свою жизнь! И может быть, даже — полюблю! Эта мысль будоражит и, побаиваясь пробуждения Суламифи и Фантазии, приказываю себе не грезить, а заняться самыми обычными делами. С удовольствием примеряю перед зеркалом купальник, отмечая, что хоть и сильно исхудала, но фигура выглядит вполне сносно.

— Ну, ни Жизелькина, конечно, — начинает было Зависть, но я приказываю ей замолчать.

Сегодня такой на редкость красивый и спокойный день, который я никому не позволю испортить.

ОН

В ярко голубом сарафане на тонких бретельках, напевая и размахивая огромной плетёной сумкой, я выбегаю из подъезда и почти сталкиваюсь с соседом. Он — инвалид, в своем большом кресле, кажется маленьким и щуплым. На высоком лбу застыли капельки пота от усилий, которые он прилагает, пытаясь собрать рассыпавшиеся по асфальту продукты из пакета.

— Ой, здравствуйте! — резко торможу перед ним я. — Позвольте я вам помогу.

— Доброе утро, прекрасная соседка, — слышу я невероятно мягкий и тихий голос. — Как дивно, что вы наконец-то со мной поздоровались.

— А я разве с вами раньше не здоровалась? — с удивлением вопрошаю я, собирая рассыпавшиеся яблоки обратно в пакет. — Ради Бога, простите невежливую творческую единицу, переживающую нелегкие времена.

Сосед неожиданно заливисто смеется, обнажая очень красивые белые и ровные зубы. Его улыбка и смех подкупают искренностью.

— Что художник вы — знаю. Большие картины выносят от Вас с завидной регулярностью. А вот, что нелегкие времена понять можно по вашей всегдашней отстраненности и погруженности в себя.

— О! вы очень наблюдательны, — улыбаюсь в ответ, и предлагаю донести собранный пакет до двери его квартиры.

Сосед с благодарностью соглашается и, крутя огромные колеса своего модернизированного кресла, ловко взбирается по пандусу.

— А почему Вы не используете моторчик? — интересуюсь я, заметив наличие оного.

— Ну физической нагрузки никто не отменял, — продолжает улыбаться сосед. — Для меня это шанс дать рукам нагрузку.

Я придерживаю дверь, пропуская соседа вперед. Следую за ним в полутьму подъезда и жду, пока он открывает ключом дверь своей квартиры.

— Проходите пожалуйста, — не оборачиваясь говорит он и катит в своем кресле в глубь темного коридора.

Я останавливаюсь на пороге в неясном ощущении чего-то до боли знакомого и опасного. О! Этот запах тотального одиночества. Как же я могу его не узнать! Здесь живет такой же потерянный, как и я человек. Мне вдруг хочется скорее вырваться из этого удушающего сумрака чужой незадавшейся жизни. Выпорхнуть обратно в солнечный день, в лето, в манящие перспективы и сладостные предвкушения. И полететь. Нет! Побежать на своих травмированных, но все же «ходячих» ногах.

— Прошу меня простить, — слышу я тихий голос совсем рядом с собой, и вздрагиваю от неожиданности. — Лампочка перегорела. И теперь темнота в коридоре круглосуточная. Позвольте показать вам дорогу «к свету».

Сосед подкатил ко мне почти вплотную. Слышу улыбку в его голосе. Чувствую прикосновение к руке.

— Идемте. Кухня метров через пять налево.

Я послушно следую за ним, и оказываюсь на просторной и неожиданно чистой кухне. Лаконизм, стиль и уют в интерьере, совсем не вяжутся с моим первым впечатлением о соседе. И я с не поддельным интересом опускаю глаза, встречаясь с очень внимательным, изучающим меня взглядом. Становится не ловко. Вдруг кажется, что он видит насквозь моё изначально снисходительное и покровительственное отношение, порыв убежать, и не желание общаться.

— Не смущайтесь, — как будто просканировав мои мысли, понимающе кивает сосед. — Это нормальная реакция здорового организма отгородиться от чужой ущербности. У Ромена Роллана в «Очарованной душе» есть прекрасная фраза на эту тему.

Он на миг замирает, отрывая от меня взгляд, явно припоминая что-то.

— «Кто даст себе труд познать чужую душу, которая бьется в глубине поруганного тела»… Так кажется это звучит.

— Красивая фраза, — судорожно сглотнув, говорю я.

— Да, мне тоже нравится, — коротко хохотнув, произносит он. — Вы любите читать?

— Да! Конечно. Очень! — радуюсь я смене темы. — Читаю много и все подряд. Раньше жила рядом библиотекой. Так я там была прописана на постоянной основе. А сейчас на новом месте ещё не освоилась… Кстати, вы не знаете…

— Как пройти в библиотеку? — легко подхватывает сосед. — Позвольте вам показать. Это совсем недалеко.

Он разворачивает кресло и ловко перебирая руками колеса катит обратно в коридор. Поставив пакет с продуктами на элегантный кухонный табурет, я устремляюсь за ним, гадая, что именно он хочет мне показать. И в восхищении застываю на пороге большой квадратной комнаты, стены которой по периметру и до самого потолка уставлены книжными стеллажами.

— Ого! — выдыхаю в восхищении, выходя на середину комнаты и блуждая взглядом по книжным полкам. — Какая роскошь!

На минуту забываю обо всем на свете. Книги! Мои самые большие и верные друзья! Мои собеседники, поводыри, учителя и утешители! В любой момент, в любых обстоятельствах их ненавязчивая близость и откровения заполняют пустоты в моей душе и в реальной жизни, помогают превозмочь боль и принять решение. Да что там говорить, украшают существование и просто помогают жить.

— Потрясающе! — не в силах оторваться от разноцветных корешков книг, произношу я. — Вы владеете несметным богатством.

— Мне нравится ваша реакция, соседка! — слышу за спиной веселый голос. — Вот и считайте, что вам выдан читательский билет. Буду рад немного поработать библиотекарем.

— Правда? Вот это да! — резко поворачиваюсь я к соседу, в возбуждении прижимая руки к груди. — Спасибо большое! Это похоже на волшебство: столько книг и возможность их читать…

Видимо на моем лице блуждает дурацкая улыбка, так как сосед начинает тихо смеяться:

— Договорились. Рад. Очень рад, что смогу быть полезен. Я живу затворником. Так что приходите, — когда заблагорассудиться. Берите, — что понравиться.

— Спасибо огромное! — заикаюсь я от переизбытка эмоций. — Я буду очень аккуратна, обещаю. И не буду вам досаждать сверх меры. И тоже, смогу быть вам полезной. Ну там, — в магазин сходить или помочь ещё в чем-нибудь.

От последних слов, сосед морщится, как от боли. Машет головой. Отводит взгляд.

— Право не стоит, дорогая соседка. Я тут и сам довольно сносно управляюсь. Кстати, мы так и не представились друг другу. Меня зовут Олег.

Он протягивает мне руку. Я хватаю и преувеличенно энергично сжимаю его большую узкую ладонь, второй раз за наше короткое общение, радуясь смене темы.

— Конечно, конечно. Я так просто, от радости и благодарности предложила. Рада знакомству. Меня Ольга зовут!

Сосед натягивает на лицо улыбку. Да, да, мне показалось, что именно «натягивает». Каким-то усилием, что ли. Держит мою руку в своей. Я ощущаю её жар и сухую шероховатость.

— Смотри, какая у него рука приятная. А вся в мозолях, наверное, потому, что он постоянно крутит эти свои большущие колеса, — слышу я вкрадчивый голос Суламифи.

Ох! Проснулась все-таки. С сожалением вздыхаю. И медленно, чтобы не обидеть, высвобождаюсь из вкрадчивого, но крепкого рукопожатия.

— Вот и славно, прекрасная Ольга, — отстраненно произносит он, выкатываясь в коридор и направляясь к входной двери. — Моя дверь всегда для вас открыта.

— Аудиенция закончена, — зло шипит в моей голове Эгоист. — Как это аристократично и утонченно — одновременно выпроваживать за дверь, и приглашать снова.

— Это повод задуматься — спешит ответить Эгоисту Мудрец. — Наша Ольга отвыкла от общения. Местами была бестактна и не вежлива. Возможно задела чувства нового собеседника. Вот он и торопиться выпроводить её. Чтобы хорошо общаться с людьми, нужно иметь к ним интерес. И грамотно их реконструировать.

— А что я такого сказала? — почти возмущенно шепчу я, чувствуя, что Мудрец прав.

— Абсолютно ничего, — почему-то отвечает мне Олег. И я понимаю, что опять разговариваю «на людях» с мультами вслух. — Вы были вежливы, непосредственны и внимательны в общении. Очень рад знакомству с вами, Ольга.

Его белозубая улыбка светит из темноты коридора. Напряженный взгляд больше ощущается, нежели видим. По моей спине бегут мурашки. Гамма ощущений от стыда, до какого-то непостижимого, почти болезненно-неприятного волнения пронизывает холодом.

— Спасибо большое, Олег! Я тоже рада! Я побежала! Подруга ждёт! — бурчу, пятясь от темного портала открытой двери. — Всего вам доброго! Хорошего дня!

Я пулей выстреливаю из подъезда. И мчу к метро, подставляя лицо теплому ветру. Хочу, чтобы вдруг возникшая смутная тревога выветрилась совершенно. Впереди прекрасный день и я не впущу в себя чужую боль и ущербность! Хватит мне и своей! Хватит!

ЛАМПОЧКА

Я стою у закрытой двери, репетируя первые фразы.

— «Здравствуйте, Олег! Вот купила лампочку в коридор! Да, что вы мне не трудно! Я заодно… Всё равно в магазине была!»

— Ага, и книжку мне дайте из Вашей библиотеки. Да и пойду я, наверное, — хихикая, продолжает Задира.

— Хватит дрожать, — поддерживает меня Мудрец. — С людьми совсем не страшно общаться, если…

— Их грамотно реконструировать, — перебивая старца, уже в голос хохочет Задира.

— Ты все правильно делаешь, — успокаивает меня Умняга. — Соседские отношения нужны. Человек он — умный, вежливый.

— И помогать людям с ограниченными возможностями — дело доброе, — поддерживает Забота.

— Ага! Ничего себе ограниченные — вообще не ходок, от слова «совсем», — не унимается Задира.

— Зато у него улыбка волнующая и руки сильные, — мечтательно вклинивается Суламифь.

— Так хватит, — зло рявкаю я на мультов. — Ничего такого! Лампочку вкручу и всё!

Подношу руку к звонку и дверь моментально распахивается.

Я отпрыгиваю от неожиданности, напряженно вглядываясь в темноту коридора.

— Ого! Какой прыткий наш инвалид, — только и успевает хохотнуть Задира.

— Добрый вечер, прекрасная Ольга, — слышу уже знакомый голос. — Проходите, пожалуйста. Я ждал вас.

По началу наше общение не клеится. Вытаскивая из сумки пресловутую лампочку, и глупо хикикая, предлагаю её вкрутить. Олег, почему-то смущаясь, быстро соглашается. Я суечусь, он тоже. Потом зовет меня на кухню пить чай «дабы отметить зажжённый свет в конце тоннеля». Соглашаюсь. На кухне нас ждёт красиво сервированный стол со старинным сервизом, винтажными белоснежными салфетками и двумя вазочками с вареньем.

— Ух ты, — присвистывает внутри меня Задира. — Наш то парень — подготовился.

— Чувствовал, что вы сегодня зайдете, — перехватывая мой удивленный взгляд, просто произносит Олег. — Присаживайтесь.

Я достаю из сумки пакет имбирных пряников. Сажусь на стильный металлический табурет. Пью из изящной фарфоровой чашки ароматный молочный улун, слушая рассказ Олега о традициях чайной церемонии в Японии, и его остроумные сравнения Японских традиций с традициями русскими. Напряжение потихоньку проходит.

— В этот вечер ты не будешь пить чай в одиночестве, и это прикольно, — саркастически произносит внутри меня Эгоист. — Только будь бдительна! Не посади инвалида себе на голову. А то ты это умеешь. Будешь потом «девочкой на посылках».

— «Э! Духом не падай!

Ведь если блеснет милосердие

Небесным рассветом,

Ужель ускользнуть невозможно

Из самой кромешной тьмы?»

Прекрасное стихотворение обрывает монолог Эгоиста в моей голове. Это Олег цитирует своего любимого японского поэта Сайгё.

Да! Мы говорим о японской поэзии, и о духе дзен-буддизма в ней. И я блаженствую и от интеллектуальной беседы, и от тонких суждений моего соседа о музыке, литературе, и даже изобразительном искусстве. Узнаю много нового, и балдею от этого.

Почти за полночь, распростившись с Олегом легко и весело, как давние добрые приятели, я пешком поднимаюсь на свой пятый этаж, прижимая к груди два томика японской поэзии и роман «Сёгун» Джеймса Клавелла, порекомендованный Олегом, как «качественный исторический роман-эпопею о Японии 17 века». Любопытство, предвкушение от открытия новых горизонтов познания, общение с редким, как мне кажется, человеком и его «данность» мне в реальности обволакивают щемящим и томительным чувством благодарности. Кому? Чему? Не могу понять, но ощущаю себя почему-то очень счастливой.

— Хороший человек, — думаю я об Олеге. — Умный, интеллигентный, просто, кладезь знаний и юмора.

— И в общении легкий, — воодушевленно подхватывает Умняга, — с ним очень интересно. Так много знает!

— И в поэзии познание,

Выше всяческих похвал.

Вступает в обсуждения поэт:

— Человек, — как мироздание…

И к тому же, — натурал!

— Ой, Поэт! С чего ты вдруг о натурале зарифмовал? — возмущенно внедряется Эгоист. — Это нас меньше всего интересует.

— Ну почему же? Разный пол у людей не просто так придуман, — тут же оживляется Суламифь. — А по нему сразу видно, что мужественный… хоть и в инвалидном кресле.

— Вот именно, «мужчина-инвалид» в нашем обсуждении — основополагающий фактор! — зло обрывает Суламифь Эгоист. — Нам этот человек для интеллектуального общения подойдет. Для расширения кругозора и стимула себя образовывать. А сексуальные фантазии лучше направить на здоровых самцов.

— Ага! — обиженно хлюпает носом Суламифь. — А где же их взять — здоровых самцов, если мы совсем никуда не выходим.

— Хватит вам, — пытаюсь урезонить мультов. — Спорите не о чем. Просто, соседские отношения. Нормальное человеческое общение… Иногда… Ничего такого.

— И правда, хватит уже мучить бедную девочку, — как всегда вступается за меня Забота. — У неё и так сложно с общением. А тут вроде как начинает получаться. Оставьте её в покое. Иногда бывают среди людей просто хорошие и добрые отношения без всяких там ваших глупостей.

— И правда поживем-увидим, — вдруг примирительно произносит Задира и демонстративно зевает. — Идем-ка лучше спать. Поздно уже.

НЕОЖИДАННЫЙ ПОВОРОТ

Он сидит у окна, немного сутулясь. Взгляд устремлен в стену. В позе печаль. И какая-то пронзительная обреченность.

— Олег, — тихо зову я. — Дверь была открыта. Я принесла Вам продуктов. На улице слякоть…

Он вздрагивает. И не сразу, очень медленно поворачивает голову.

И вдруг! Смотрю в его глаза. И… утопаю. И забываю, зачем пришла. Застываю, как вкопанная. Его глаза…Они — янтарные… или медовые. Ну в общем, темного оттенка в желтом спектре. И крапинка мелкая на роговице, и белки отливают слегка голубым. Чистый, мудрый взгляд. Сильный, нежный и очень печальный. Никогда не видела такого. Странно ведь, столько разговаривали. Несколько месяцев знакомы. И вот надо же — не замечала.

Он смотрит, не отрываясь. Я тоже. Вязкое молчание нарушает мерно шуршащий дождь за окном и хрипловатое дыхание напольных часов в углу комнаты. И вот потихоньку, очень медленно в это царство неловкости и грусти начинает проникать вязкое, томительное напряжение. Я растеряна. Не понимаю, что послужило причиной такой неожиданной перемены. Но чувствую нарастающую дрожь в теле и мучительно сладкое щекотание в низу живота. О Господи! Да что это со мной? Возбуждение! Неожиданное и быстро растущее внутри. Суламифь, почуяв возможность, заинтересованно настораживается, и с готовностью начинает стаскивать с себя коротенькую алую тунику. «Прекрати! — мысленно шикаю я. — Немедленно прекрати, бесстыдница!»

Но она не слушает! И как завороженная, с остекленевшим, затуманенным взглядом, сбросив тунику на пол, идёт вглубь комнаты… К нему — печальному, странному человеку в инвалидном кресле. Берет в похотливые ручонки его лицо. И с нарастающей, плохо сдерживаемой страстью начинает целовать.

«Вот это поворот! — задыхаюсь я. — Что происходит? Где я сейчас на самом, деле?»

Сознание затуманивается. Ничего не понимаю. Блин!

Из ступора меня выводит грохот падающего на пол пакета.

— Ольга, что с вами!? — слышу взволнованный голос. — Вам плохо? Ольга!?

Фокусирую взгляд. Я все там же — у входа в комнату. Лужа молока на полу. Пакет с рассыпавшимися продуктами.

«Ну, слава Богу! Это — Суламифь в голове, а здесь — все по-прежнему», — определяюсь я в реальности, и с явным облегчением выдыхаю.

— Прошу прощения, Олег. Что-то голова закружилась. Атмосферное давление влияет, наверное.

— О, это печально. Головокружение — вещь опасная. Присядьте, — прошу вас.

Олег указывает на стул в глубине комнаты.

— Нет-нет, мне уже лучше, — отвожу в сторону глаза и как всегда, когда мульты берут надо мной верх «на людях», начинаю суетиться. — Я уберу сейчас. Где у вас тряпку можно взять.

— Не надо, Ольга. Посидите лучше. Придите в себя.

— Нет, надо убрать, — не слушаю его, и опрометью несусь на кухню.

В глубине шкафа под раковиной нахожу половую тряпку. Мчу обратно и энергично начинаю тереть пол, пытаясь не поднимать на Олега глаз. Складываю продукты обратно в пакет, ставлю его на стул.

— Я пойду. Я опаздываю. Дело. Заказчики должны приехать, — невнятно бормочу, пятясь к двери.

Резко разворачиваюсь, больно ударяясь лбом о дверной косяк, в смятении выбегаю из квартиры. За спиной слышу затихающие слова благодарности и почти физически чувствую волнение в его голосе.

— Он опасен, — вдруг взрывается в моей голове голос Задиры. — Не смотри, что инвалид. Уноси отсюда ноги скорей. Иначе затянет.

И я бегу куда глаза глядят. Но почему-то не домой, а из подъезда на улицу. В дождь и ветер! Волнение внутри дикое. Страх непреодолимый. Что это сейчас со мною было? Что? Никогда раньше я не теряла контроль до такой степени, чтобы не понимать где реальность, а где мой вымысел. До сего момента я всегда знала, что мульты живут в моей голове и только. Но сейчас я почувствовала, как бы раздвоение. Что-то необъяснимо мучительное, и абсолютно мне не понятное.

СМЯТЕНИЕ

Безостановочно кружу по своей одинокой территории. Мастерская — задела мольберт. Упала кисточка. Иду на кухню. В полутьме ставлю чайник на плиту. И обратно — коридор, спальня, опять мастерская.

— Зачем? Ключевой вопрос: Зачем тебе все это? — Юлькиным голосом зудит во мне Умняга.

— Он же — инвалид-колясочник! А это не лечится, — вторит ей Эгоист.

Эгоист, как всегда элегантен и невозмутим. Он сидит в костюмной тройке, глубокого фиолетового цвета. В накрахмаленный белый ворот рубашки живописно вписан шелковый шейный платок. Нога на ногу… лакированный ботинок отсвечивает в полутьме лиловым.

— Дорогуша, ты испортишь себе жизнь, — назидательно вещает он. — Тебе нужен защитник, опора, равноценный партнёр. И в конце концов желателен здоровый и качественный секс.

Суламифь при этих словах срывается с места и, падая на колени, с мольбою глядит в глаза Эгоиста.

— Мне нужен он! Мне нужен только он! У нас будет очень хороший секс! Он такой сексуальный! И… так хорошо целуется!

— Извращенка! — зло фыркает Задира. — Не можем нормального мужика себе найти? С самооценкой, вообще, что?

— С самооценкой все нормально! — визгливо вклинивается Обидка.

Но спор истязающих мой разум мультов прерывает пронзительный свист чайника. Несусь на кухню — выключаю. Навязчивый звук продолжает пульсировать в моём паническом настроении. Ах, да! Это — телефон! Подхожу, беру трубку, и слышу его мягкий бархатный голос:

— Ольга. Вы так внезапно ушли. Я беспокоюсь. У вас всё в порядке?

— Издевается, гад! — возмущенно хлопает себя ладонями по бедрам Задира. — Делает вид, что не понимает. Играет тобой! Играет!!! Развлекается как с самой последней ду-у-урой!

— Дай ему понять, что ты не конченная одинокая идиотка! — вторит ей Эгоист. — Что — знаешь себе цену! Что — не собираешься становиться его безропотной сексуальной рабой!

— Что вы нападаете на бедного человека, обвиняете его во всех смертных грехах, — пытается вступиться за Олега Забота. — Он скорее всего «ни сном, ни духом» не ведает об этом самом сексе, прости Господи…

— Ага! Как же не ведает, — врывается в разговор Энтузиаст. — Давно за ним наблюдаю. Так и норовит прикоснуться. Похотливый дядька! Просто умный — скрывает хорошо.

Стремительность рвется в бой, становясь плечом к плечу с Задирой. Умняга и Эгоист одобрительно кивают. Обидка облизывает свои пересохшие от возбуждения губы. Но Суламифь, воспользовавшись слабой организацией этого нарастающего бунта, протаскивает в первый ряд вяло сопротивляющуюся Потеряшку. И та растерянно обводя взглядом негодующую толпу, вдруг тихо и обреченно произносит:

— Не думаю, Олег, что у меня всё в порядке. Потому что, мне кажется, что я Вас…люблю.

ВЕЧЕР ОТКРОВЕНИЙ

— Ваше признание очень удивило меня, — тихо произносит Олег. — Удивило. Обрадовало. Испугало. Инвалидность ведь, — не самый надежный соратник в поиске и создании отношений. Я давно решил «поставить крест» на мечтах и желаниях на эту тему. И вдруг вы — как «мимолетное виденье и гений чистой красоты» появляетесь в моей жизни, и все в ней переворачиваете с установленного, большими волевыми усилиями порядка.

Олег делает паузу, и смотрит на меня долгим, как мне кажется, тревожным взглядом.

— Оля, если бы вы не сказали о своих чувствах. То поверьте! Я бы никогда не осмелился заговорить о чувствах своих. Но сейчас полагаю, что мы оба имеем право на искренность и честность. Просто нет у нас другого шанса быть понятыми. В любом случае, как бы не сложились наши отношения в дальнейшем. Вы должны знать, что ничем мне не будете обязаны. Так как, уже столь много счастья и радости в моё ограниченное недугом существование привнесли. Мне с вами хорошо. И я хочу знать о вас больше! Гораздо больше, чем знаю сейчас.

— Что, например, — вяло спрашиваю я, и опускаю пустой бокал на пол. Мы сидим на ковре в его гостиной. Полумрак. Свечи расставлены тут и там. Вероятно для создания романтического настроения. Он, вытянув безжизненные ноги, опирается спиной о край «видавшего виды» кожаного дивана. Я сгруппировалась напротив, обхватив руками колени и опираясь о них щекой. «Как Васнецовская Аленушка на камушке», — прокомментировал он мою позу несколько минут или… часов назад.

— Например, откуда в вас такая смелось и честность озвучивать свои чувства? Это черта характера? Я не ахти какой психолог, — смущенно улыбается он. — Не заметил в вас ничего подобного. Хотя, общаемся мы довольно много.

— Да знаю, что в жизни выгляжу весьма серенькой особой, — пьяно хихикаю я. И отчаянно гоню из головы, пытающуюся взять бразды правления, Задиру.

Рядом с благородной интеллигентностью Олега, я кажусь себе вульгарной и грубой. Стремительность почуяв перемену в настроении, выдергивает из уютной неги притихшую Фантазию. Бесцеремонно хватает за край туники растерявшуюся Суламифь. И волоком тащит их в темный портал «исчезающих иллюзий».

— Искренность, говорите. Так вот она…, — довольно жестко продолжаю я, следуя суфлёрскому тексту Умняги. — Большую часть жизни я промучилась в своём теле… В ограничениях и запретах… Долгое блуждание в обусловленном болезнью одиночестве в подростковом возрасте, вероятно, дало свои плоды. Вот я и «вылилась» в конечном итоге в закомплексованного социофоба. Лишь бы мир меня не трогал! Не узнавал, как яркость! Не бил! Так что, вам Олег, действительно, было сложно заметить во мне смелось, которой в принципе-то и нет. А есть во мне подавленные страхом перед жизнью и людьми желания и мечты. Правда иногда они неконтролируемо выскакивают на поверхность в самый не подходящий момент. Я уже давно все это в себе просчитала. Живу в постоянном напряжении — сдерживаю всё неудобное социуму в ущерб себе и своему счастью. Так что, моей несдержанной откровенности мы обязаны засранке — Суламифи. А уж совсем не мне — унылой и серенькой Оле.

Я замираю, прислушиваясь к шороху в суфлерской будке.

— А что это за Суламифь? — как сквозь туман слышу я вопрос Олега.

— Суламифь? Это я что? В слух сказала?

В ответ тишина.

— Ох! Мне явно нельзя пить, — резюмирую своё состояние, наводя фокус взгляда на почти пустую бутылку коньяка. — Но! Мне сейчас все равно. И… очень жаль, что сей прекрасный напиток подходит к концу.

Глупо хихикаю и пытаюсь на Олега не смотреть. Что-то в нем будоражит меня невероятно. Что-то манит, кружит голову, одновременно вселяет доверие, и грозит не явной опасностью. Что это? Что это со мной?

— Расскажите о вашей Суламифи, пожалуйста, — простит Олег и с внимательной нежностью пытается заглянуть мне в глаза. — Я понимаю, что это вероятно — «тайна тайн». Но! У нас ведь вечер такой чудесный сегодня — вечер откровений.

В воздухе повисает долгая пауза. Она звенит, перекликаясь с мерным ходом старинных часов и с шепотом этого вечного дождя за окном.

— «А! Была-не была! — вдруг слышу я голос в суфлерской будке, не понимая кому он принадлежит. — В конце-то концов, надо же этим с кем-нибудь и когда-нибудь поделиться».

— Итак, — залпом допив остатки коньяка, залихватски произношу я. — Олег, уже давно и постоянно я слышу голоса…

РАЗГОВОР С ПОДРУГОЙ

— Ну, расскажи мне о нём, — мягко просит Настя. — Что это за человек?

Мы сидим в уютном кафе. В огромном панорамном окне плывет Исаакиевский собор. Аромат кофе разлит в воздухе. Большой пончик в разноцветной глазури на блюдце нетерпеливо ждёт минуты моего гастрономического блаженства. Весь холод ноября — за окном. А здесь тепло и уютно. И так волшебно рядом с Настей. Я окутана её неподдельным вниманием. Отогреваюсь. Прислушиваюсь к себе. Внутри музыка. Моя любимая увертюра из оперы «Сорока-воровка». Ох, нет! Она тоже в реальности — в этом дивном кафе потихоньку звенит в бокалах над барной стойкой.

— Как же тут уютно! — восторженно умиляюсь я. — И как же мне хорошо с тобой. Соскучилась…

Я утираю набежавшую слезу. Настя участливо гладит меня по руке.

— И я по тебе очень скучаю. Постоянно. Эти переписки и звонки не дают такого ощущения близости. Да?

— Да! — счастливо улыбаюсь я. — Жаль, что так редко видимся.

— Редко, но метко! — лукаво подмигивает Жизелькина. — Помнишь, как в прошлый раз плавно перетекли из этого кафе в суточный загул.

— Ох, и не говори, — сразу вспоминаю наш марш-бросок по клубам и караоке. — Очень атмосферненько получилось.

Мы смеёмся, предаваясь воспоминаниям.

— И все-таки, какой он, твой рыцарь? Расскажи. Мне уже совсем не терпится узнать.

Я молниеносно возвращаюсь в своё привычное напряжение. В отражении зеркала напротив вижу наморщенный лоб и моментально поникшие уголки рта. Да… так себе красавица, конечно.

— Когда ты веселишься — ты просто неотразима! — моментально считывает моё настрой подруга. — Олька! Улыбайся чаще — тебе так идет.

— Хорошо. Тем более, с тобой мне это делать совсем не трудно, — растягиваю рот до ушей я, и начинаю свой рассказ.

— Итак. Его зовут Олег. Он доктор исторических наук. Читает лекции в институте и ещё где-то онлайн. Публикуется в научных журналах. Ещё ему, вроде, заказывают какие-то научные критические анализы, комментарии. Или что-то вроде того. Разрабатывает, исследует. Очень увлеченно рассказывает. Но, я — тупица, не понимаю пока и четверти того, что он говорит о своей работе.

— Ну, как же, — перебивает меня Настя. — Ты увлечена человеком, и даже не знаешь толком, что он делает?

— Ну, честно говоря, и не так уж увлечена, да и не так уж интересно… В общем, — все сложно.

Я отвожу в сторону взгляд и напряженно разглядываю себя в зеркале.

— О! Почему-то я не удивлена, — мягко улыбается Жизелькина. — Когда это у тебя все было — просто?

— Угу, — киваю головой угрюмо. — Но, сейчас действительно так! И если, книжки, который он мне подсовывает — я читаю. И даже, местами интересно: о техногенной сингулярности, например, или альтернативной истории. То, в своём отношении к нему я запуталась совершенно.

— Ну-ка, ну-ка! — подаваясь вперед, восклицает Настя. — С этого места поподробнее.

— Понимаешь, — почему-то смущаясь, еле слышно шепчу я. — Он — калека. Инвалид-колясочник… Понимаешь?

— Что!? — глаза Насти распахиваются от удивления. — Как это? Почему ты мне… Почему ты мне это не разу не сказала?

— Настя! Я не могла. Я не думала, что это все меня так извращенно затянет. Сначала, он был — просто сосед-инвалид, которому надо помочь. И мне не трудно: пакет молока с хлебом принести; лампочку вкрутить; почту из ящика достать. Пригласил раз-другой в гости. Пили чай — разговаривали долго обо всем. И знаешь, — мне было с ним очень легко. В нем, как и в тебе — столько участья, внимания, мягкости. Прямо, — мужская ипостась Жизелькиной.

Я смотрю, какое впечатление производит моя шутка на Настю. Но, она серьёзна. Облокотилась на спинку мягкого дивана. Руки скрестила на груди. Смотрит на меня в упор.

— Рассказывай, — почти приказывает она. И я продолжаю.

— Ну, вот. Ты же понимаешь, я целыми днями одна — общения мало. С людьми схожусь трудно. А тут человек — внимательный, добрый. Вот, потихоньку и привязалась к нему. Ну, как родственнику или доброму соседу. Вечера стали вместе проводить… Я иногда даже готовила ужины всякие, — при этих словах Настя поперхнулась смешком и прикрыла рот ладошкой.

— Да-да! Представляешь! Я и кухня! Симбиоз тот ещё!

— Видимо, Олег тебя сильно вдохновил! Если, ты кулинарить начала, — все-таки не выдержала Жизелькина и заливисто расхохоталась. — Надо же, — Великая Попова у плиты!

— Ага, — подхватываю я Настино веселье. — И даже, всякие видео-рецепты в соц. сетях смотрела. И иногда, очень даже ничего получалось. Ну, во всяком случае, он расхваливал мои гастрономические опусы.

— Это делает ему честь, — продолжает веселиться Настя. — Сразу понятно, — интеллигентный человек.

— Тут ты в самую точку попала. Не просто интеллигентный, а рафинированно аристократичный какой-то. Я бы даже сказала, — голубокровный.

— Ого! — с интересом восклицает Жизелькина. — Даже так? Из какого-нибудь дворянского рода, вероятно?

— Судя по всему, — да. Но, точно сказать не могу. Фамилия, во всяком случае, — звучная. Троекуров.

— Да, хорошая фамилия. Нам надо будет в Википедии посмотреть или ещё где-нибудь, что-нибудь о дворянских родах. Класс! Это мне уже нравиться! И аристократ, и дворянин!

— Не перестаю тебе удивляться, Настя! Во всем найдешь что-нибудь положительное.

— А что? Круто же?

— Нет, не круто! — почти зло перебиваю я подругу. — А то, что этот дворянин — инвалид с усохшими ногами, по пояс обездвижен и толком себя даже обслужить не может. И из красоты в нём только янтарные глаза на пол лица, в которых доброта и свет переливаются так, что зажмуриться хочется. А ещё красивые сильные руки, и губы всегда немного влажные — манящие.

Тут я начинаю кашлять, видимо поперхнувшись крошкой цветной глазури от пончика, или своей неожиданно вырвавшейся откровенностью. Потревоженная Суламифь во мне недовольно шевелиться, и я, потупив взор зло вгрызаюсь в пончик, который оказывается умудряюсь нервно жевать во время разговора.

— Нет, ну я же не знала. То есть, не поняла, что по пояс… Ты же мне не рассказывала, Оля, — растерянно щебечет Настя, пытаясь заглянуть мне в глаза, — а что, прям и секса не может быть? Не было у вас, да? А губы — манящие… Ох, Олька! Кажется, я начинаю понимать… Вляпалась ты по — моему — влюбилась в такую сложность…

— Да и не знаю, влюбилась ли, — доверительно шепчу я. — Во мне какой-то странный замес эмоций от сильного раздражения до невыразимой, буквально душераздирающей нежности… И знаешь, если уж быть совсем откровенной и дикое, теперь уже еле сдерживаемое сексуальное влечение. Настя! Ну, что со мной не так? Почему я к калеке страсть испытываю?

Последние аккорды увертюры растворяются в секундах звенящей тишины. Люди за соседними столиками — как молчаливые статисты в спектакле. Порыв ветра за окном прилепил одинокий кленовый лист к стеклу. Настя сидит, как истукан. Застыла. Взгляд устремлён в одну точку. Ох, не надо было мне отравлять радость и легкость нашего общения своими извращёнными откровениями.

— Нет, нам надо разобраться во всем, — опять считывает мои мысли подруга. — Тебе ведь, кроме меня теперь и поговорить не с кем. Давай-ка по порядку. Почему нежность, — это понятно. Испытывать нежность к возлюбленному естественно. А вот почему раздражение?

Я с благодарностью смотрю на строгую, в своем стремлении быть полезной, «Жизелькину». И пытаясь осмыслить и облечь в слова плотный сгусток своих невыразимых ощущений начинаю вещать:

— Ты, конечно, можешь меня высмеять. Но, я очень комплексую в общении с ним. Он, ведь умный от слова «невероятно». Знаний в нём несметное количество. Ну просто, какая-то «неходячая энциклопедия». Очень хорошо воспитан. Словарный запас такой, что мне и не снился. Одним словом, — рафинированный интеллигент. Такие люди, знаешь ли раздражают. На их фоне чувствуешь себя грубо сработанной, что ли. Ну, вот и я рядом с ним кажусь себе, да и становлюсь какой-то тугодумкой, этакой — плебеечкой «от сохи», приехавшей с южных широт энное количество лет назад покорять Северную столицу. Но, как говориться: «Девушку из деревни вывезти можно, а вот деревню из девушки никогда».

— Хватит уже, — не выдерживая мое самобичевание, возмущенно перебивает Настя. — Хватит себя принижать. Я знаю, ты к себе строга. И это хорошо. Доля здоровой критики всегда полезна. Но! Ты явно перебарщиваешь! Просто, загоняешь себя под плинтус. Так нельзя! Свои сильные стороны тоже надо знать, учитывать и уважать. Ведь, в тебе море достоинств. Просто, ты склонна себя не любить… А, скорее, наоборот, даже — ненавидеть, постоянно наказывая при этом. И это уж, действительно глупость несусветная! Имея такой большой творческий и человеческий потенциал похоронить себя в четырех стенах, закрыться от мира и нудить годами, что мол недостаточна умна, красива и талантлива! И если уж, начистоту… Ты — убиваешь себя, Оля! Самое лучшее и трепетное в себе! Скажи мне: когда это закончиться? Сколько мне ждать? Время то идет! Ты должна уже начать жить! Открыться миру! Ну, и если любовь пришла… Ну, хоть такая, — проживи эту любовь. Без уничижения. Ведь, если такой образованный и воспитанный человек тебя оценил, значит он видит какая ты на самом деле: умная, тонкая, талантливая! Ну, если что — то и секс не самая первая необходимость в жизни. Можно как-нибудь и приспособиться. Умные люди всегда могут договориться.

«Жизелькина» насуплено замолкает и с укоризной смотрит мне в глаза. Такой жесткой она бывает со мной редко, и я пытаюсь сгладить возникающее напряжение.

— Ты права, Настюшенька, — мягко говорю я. — Во многом права. Просто, я сломалась когда-то давно, и видимо починиться так и не смогла. Пока, мама была жива всё ещё имело для меня какой-то смысл. А сейчас нужно найти новый. И это трудно. Да и эта история с Олегом легкости не прибавляет. Запуталась совсем.

— Ничего, — тут же смягчается Настя. — Всё разрешиться со временем. И всё не так уж плохо. Человек ты — талантливый. Зарабатывать — можешь. Выглядишь — прекрасно. Любовь, опять же появилась. Всё наладиться. Всё обязательно наладиться.

Эти поддерживающие общие фразы звучат в моей голове в такт колес поезда метро по дороге домой. И я искренне пытаюсь за них зацепиться. Но, чувствую нарастающую дрожь во всем теле. Это две дурацкие сестрички Тоска и Печаль уже тут, — примостились с двух сторон на соседних креслах.

–«Блин! Опять начинается!» — страдальчески охаю я и проваливаюсь в их

почти смертельные объятия.

ЛЮБОВЬ? РЕАЛЬНОСТЬ?

Мучительно и сладостно ноет тело. Медленный танец сплетенных рук, ощущения нежности. Его глаза так близко. А в них влажный морок, надрывное, внимательное напряжение. Что он хочет увидеть во мне? Что рассмотреть? Ах, да! Ему нужно моё возбуждение. Он пьет его из моих глаз, насыщается, ворожит — управляет им. Его руки скользят вниз, к запретному. Я сопротивляюсь, пытаюсь удержать за тонкое запястье. Но, он — настойчив. Чувствую дрожащую ладонь у себя на затылке. Резко хватает за волосы. Тянет вниз. Другой рукой с силой проникает в запретную зону и начинает там «хозяйничать». — «Хм, очень умело!» — не к месту проносится в моей голове. Но, тут же перестаю соображать совершенно. Наслаждение такое острое, жгучее, что видимо, начинаю вести себя безобразно. Мычу, извиваюсь под его агрессивными ласками, пытаюсь вырваться, и молю всех богов на свете чтобы эта минута длилась, и длилась и длилась…

Чуть позже — мы на кухне. Он колдует над приготовлением кофе. Ставит на огонь газовой горелки большую медную турку. Кофе вспенивается, пытаясь убежать. Но он ловко приподнимает турку от огня. Затем ставит обратно, повторяет эти движения ещё пару раз.

— Почему не кофе машина? — давя зевок, вяло спрашиваю я.

Смотрю на блестящий черной гладкой поверхностью и металлом дорогой аппарат, бездействующий в углу его скромной на утварь, но идеально чистой кухни.

— Сие действо всегда меня завораживало. Бабушка именно, так варила кофе, — увлеченный процессом, не оборачиваясь тихо произносит он. — А потом ещё и гадала на кофейной гуще себе и подружкам. А я, притаившись в углу, наблюдал, думая, что, когда вырасту обязательно буду варить кофе именно так.

— И затем гадать своим подружкам, — не удерживаю свою не вовремя проснувшуюся Задиру.

Он медленно поворачивается. Смотрит долгим взглядом. И ставя на стол турку, едет ко мне…

Происходит что-то не вероятное. О! Да, я такое видела только в кино. Видела, но не чувствовала. А сейчас! Я на столе извиваюсь в его объятиях. Он то нежен, то почти груб. То стремителен, то замирает. Иногда утробно стонет. Что-то шепчет. Что? Очень тихо и возбужденно. Я не слышу, но от звука его голоса завожусь ещё больше. И глаза… Его глаза неотрывно следят за мной, горят каким-то темным огнем беспощадности и вожделения. Как же мучительно это всё. Как страшно! Как волшебно!

Прихожу в себя медленно. Открываю глаза и вижу… До боли знакомое пятно на потолке моей квартиры. Я в постели, в пижаме, под одеялом. Как такое может быть? Я же была с ним? Так долго. Так реально. Так ощутимо. Где опять произошел провал памяти? Или не провал? Нет? Не может этого быть! Я не могла все это придумать? Ведь, нет? Прислушиваюсь к мультам. Они молчат. Последнее время они часто меня саботируют. Чувствую — притаились, наблюдают нашу любовную с Олегом историю. Но, оценочных суждений не выносят, не подсказывают, не критикуют. Я так долго жила с ними в «плотной связке», так привыкла к их обществу, что сейчас ощущаю полную растерянность. Куда они, вообще провалились? Мульты! Ау!

За окном туманное питерское утро. Морок. Тишина. Слабость во всём теле. И какое-то, тотальное нежелание шевелиться, вставать с кровати, умываться, есть, жить…

И я иду к мультам. Вернее, в эту огромную круглую комнату, что уже много лет живет в моём воображении. В самом центре стол. Над ним, как всегда свет. Сегодня это — просто одинокая лампочка, свисающая на длинном проводе с потолка. Она периодически мигает. Слышится треск, видимо где-то в проводе происходит короткое замыкание.

— Прямо, как в коридоре нашей старой коммуналки, — завороженно произношу я, и оглядываюсь по сторонам. Вокруг никого. Но, я хочу это с ними обсудить! Что со мной произошло? Я действительно была с Олегом? Или… Я боюсь додумать эту мысль. Мне катострофически не хочется знать правду…

–Какую? — слышу я вопрос, повисающий в воздухе.

Кто это спросил? Не узнаю голос. Мудрец или Забота, а может быть Нытик.

— Какую правду ты боишься узнать? Какую? — приглушенным эхом многократно повторяется вопрос.

Он, как безрассудный мотылёк у одинокой лампочки бьётся в обжигающее крылья стекло. Пульсирует в моем мозгу. И я стискиваю в отчаянии виски и кричу во всю силу:

— Где моя реальность? Я хочу понимать — где моя реальность!

Но, не слышу ответа. И в беспомощности оседая на шаткий стул, и закрывая глаза, проваливаюсь в темноту.