Между грушей и сыром

Елизавета Бам, 2023

После таинственной смерти старшей сестры художник Лев Нойман возвращается в их старую московскую коммунальную квартиру, в которой он не был несколько лет. Волей-неволей ему приходится вновь встретиться с людьми из прошлого: соседями по квартире, брошенной любовницей и бывшей женой, а также дочерью, которая его почти не помнит. Тем временем у Льва появляются и новые знакомства, включая странную таинственную девушку. Пока художник пытается разобраться в своих чувствах и осознать смерть сестры, убийца наносит новый удар.

Глава 4

Похороны назначили на понедельник в десять утра на Востряковском кладбище, как Лев Борисович потом вспомнил, рядом с Сашей и его отцом. В пятницу позвонила еще Лариса. К телефону подошел молодой человек — Юра, в ответ на просьбу позвать Ревеку Борисовну попросил подождать и позвал ее брата. Не стал ничего объяснять, просто постучал в дверь, сказал: «Вас там к телефону» и ушел. Лев Борисович вышел и взял трубку.

— Да, я вас слушаю.

— Але, кто это говорит? — голос Льву Борисовичу показался знакомым.

— Лев Борисович Нойман. А с кем я говорю можно узнать?

На том конце провода кто-то чем-то подавился.

— Лева, это ты?! С ума сойти, я думала, не уви… не услышу тебя больше. Я Лариса.

Ларочка. Конечно, она, бывшая подруга его бывшей жены, бывшая невеста его племянника (та еще невеста), бывшая его самого любовница. Лев Борисович вспомнил Ревеккины письма: Ларочка единственная из его друзей, кто время от времени заходил к Риве, поздравлял ее с днем рождения и Новым Годом. С чего бы?

— Я была у Ривы, знаешь, наверное. Забыла один журнал. Ты не попросишь ее посмотреть.

— Рива умерла, Лара.

— Нет, — выдохнула она.

— Да, к сожалению. Этой ночью. Кстати, в понедельник похороны. Не хочешь прийти? Поминок не будет, во всяком случае у меня. — Почему-то ему хотелось сказать Ларисе что-нибудь обидное и жесткое, даже грубое или просто рассмеяться и бросить трубку.

— Конечно, я приду. — пробормотала она. — На Востряковском, да? Во сколько?

— В десять, у входа.

— Хорошо. Хочешь, я кому-нибудь позвоню по старой книжке?

— Нет, спасибо. Таня уже всем позвонила.

Лариса буркнула «пока» и положила трубку. Лев Борисович постучал в Юрину дверь и попросил сигарету.

Все выходные соседи Льва Борисовича демонстративно не замечали, да и сам он делал вид, что находится в квартире исключительно по долгу службы. Хотя так действительно и было: он позвонил в монастырь и взял две недели отпуска за свой счет. Он решил, что похоронит Ревекку, оформит все документы, а потом сдаст комнату и вернется в…

Лев Борисович в девять утра с четырьмя розочками стоял около морга. Он ждал ритуальный автобус и тело сестры. Неподалеку стояли люди, видимо тоже ждали свой труп, некоторые плакали. Лев Борисович подумал, что сколько бы человек не набирался жизненного опыта, он все равно теряется перед лицом смерти. Сам он не был исключением: специально пришел один к самому моргу, чтобы попрощаться с сестрой и чувствовал себя сейчас совершенно по-дурацки. Другие скорбящие с презрением поглядывали на него и на его жалкие розочки. Наконец приехал автобус, Льва Борисовича пригласили в небольшой ангарчик, куда четыре мрачных мужика вынесли открытый гроб… Лев Борисович взглянул на желтый острый нос того, что лежало внутри, и подумал: «Это не моя сестра». И сразу стало легче, все неприятные чувства пропали, осталось только четкое сознание того, что он теперь должен делать. Отвезти гроб на кладбище, где уже должны собраться какие-то люди, дождаться, пока закопают могилу, заплатить, кому следует, а весной поставить скромный памятник с именем и датами. Временами приезжать и класть цветочки. Ей Саше.

— Закрывайте, поехали. — сказал Лев Борисович.

Они опоздали на полчаса, так что все, кто хотел, успели прийти. Явилась Таня, одна без мужа и без Анны, пришла Лариса — Лев Борисович сразу ее узнал, все такая же худая и угловатая в плохо сидящей модной одежде. Пришел мужчина в коричневом костюме и синем галстуке — из школы. Еще какие-то дамы — Ревеккины приятельницы и один пожилой мужчина в черном — этого Лев Борисович не знал.

Дальше все было очень смутно: нестройное шествие по прямым дорожкам кладбища до ямы, все подходили, прощались с сестрой, Лев Борисович стоял в стороне и даже не смотрел на них. В глазах стояли слезы, и сквозь них окружающий мир казался пульсирующим серым месивом.

Вдруг сбоку мелькнуло что-то неожиданно яркое. Лев Борисович моргнул и посмотрел в ту сторону. И четь не подпрыгнул: посреди этого уродливого кладбища стояла девушка в удивительно красивом платье. Лев Борисович подумал, что уже давно не видел ничего прекраснее: платье было длинным и облегающим, нежно желтого цвета, на котором располагались невиданные экзотические цветы. Над платьем были темные волосы и черные очки. Девушка показалась Льву Борисовичу Королевой Фей, вышедшей поприветствовать своих подданных. Наверное, девушка заметила его взгляд, потому что опустила голову и медленно пошла в сторону выхода с кладбища. Кто-то толкнул Льва Борисовича под локоть.

Он увидел, что могила закопана, обложена цветами и венками, а все отошли и теперь смотрят на него. Подошел старик в черном, положил Льву Борисовичу руку на плечо и сказал: «Держитесь». Лев Борисович вспомнил, что еще сжимает в руке розы. Он подошел к могиле, положил их в общую кучу, потом поднял голову и снова оглядел кладбище. Девушки уже не было. Ревеккины подруги приготовили какую-то закуску и предполагали всем скинуться, купить водки, и поехать к одной из них посидеть: помянуть Ревекку. Старичок и Лариса согласилась, Тане и мужику из школы надо было возвращаться на работу, и все опять уставились на Льва Борисовича.

— Не-е, нет. Я не могу, к сожалению. — наконец голос обрел необходимую твердость. — Мне надо возвращаться в монастырь. Сегодня обязательно. Если сейчас поеду, то успею еще до конца рабочего дня.

Да, соврал, так соврал! Мог бы еще сказать, что ему надо срочно на операцию ложиться. С одной стороны, Льву Борисовичу хотелось посидеть с ними, потому что ему сейчас было плохо, очень плохо, он был обыкновенным человеком и нуждался в поддержке. Немногочисленные поминки, на которых Лев Борисович присутствовал, обычно начинались «за упокой», а кончались «за здравие»: наевшиеся пьяные дамы обсуждали кулинарные рецепты и вопросы воспитания детей, мужчины спорили и пытались флиртовать с дамами, а дети ползали под столом в аккуратных костюмчиках. После поминок Лев Борисович уходил с радостным чувством, что жизнь продолжается, а смерть — не страшна. Он словно не позволял себе ощутить глубину утраты, будто бы на большой скорости пронесся сквозь смерть отца и смерть Саши. Лев Борисович все время думал о себе и про себя. Думал и анализировал, а потом снова анализировал. У него все было под контролем.

Но сейчас Лев Борисович понимал, что вроде как созрел для настоящей глубокой скорби. Конечно, ему плохо, но ему и должно быть плохо, потому что умерла его сестра, которая много лет заменяла ему мать (та умерла, когда Леве было пять лет, а Риве — двадцать пять), и он должен пережить эту смерть, осознать ее до конца, его сестра заслуживает того, чтобы он, взрослый человек, так многим ей обязанный, думал о ней и оплакивал ее. Поэтому он быстро со всеми попрощался, вышел на дорогу и поймал машину в центр.

Лев Борисович сидел на заднем сиденье и смотрел в окно. Картинка снова расфокусировалась, дома и люди сливались в серо-коричневые линии. И опять боковым зрением он уловил что-то непривычно яркое. Лев Борисович прильнул к окну: конечно, она, эта девушка. Идет к метро от автобусной остановки. Когда машина поравнялась с ней, Лев Борисович сказал водителю:

— Остановитесь на минуточку, — и вышел.

— Простите, девушка, подождите.

— Я вас слушаю.

— Вы были сегодня на кладбище?

— И что?

— Простите, я только хотел сказать, что видел вас там.

— И что, я вам испортила настроение?

— Нет, совсем наоборот… на вас приятно смотреть. Вам в центр?

— На работу.

— Хотите, я вас подброшу?

— Вот просто так и подбросите? Высадите, где я скажу и попрощаетесь?

— Если вы так хотите.

— Вы сумасшедший, да?

Самое разумное сказать «да».

— Так я вас подвезу?

— М-м. Почему нет?

— Тогда поехали.

Они долго сидели молча, глядя в разные окна и случали какую-то радиостанцию. Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла, вертится быстрей земля… — вертелось в голове у Льва Борисовича.

— Что это за цветок? — спросил он, деликатно тыча пальцем в грудь девушки.

— Пассифлор. — ответили ему темные стекла очков. — Самый красивый цветок в Японии.

Ла-лала-лала-лала, вертится быстрей земля. Льву Борисовичу казалось, что он улетает на другую планету.

— Как вас зовут? — спросила вдруг девушка.

— Лев. Нойман Лев Борисович. А вас?

Она протянула ему визитную карточку.

— Мария В. Паюсова. Галлерея «Sovart» «Соварт» «Сов-арт». Крымский вал, 10. Да мы почти приехали. Можно я ее себе оставлю?

— Нет. Нет, я их только по работе раздаю. Смотрите: тут я пишу домашний телефон и свое имя «Маша Паюсова». Сможете не потерять?

— Еще бы! Давайте и я вам свой телефон напишу.

— Я не буду вам звонить.

— А когда вас можно застать?

— Звоните вечером. Часов с девяти. Эй! — окликнула она водителя. — Вот здесь остановите. Около телефонной будки. Спасибо. Ну все, пока.

Она молниеносно выскочила из машины и со стуком захлопнула дверцу.

— Теперь куда? — ухмыляясь, спросил водитель.

Лев Борисович задумался.

— Подождите еще минутку…

Он тоже вышел из машины и догнал девушку.

— Не могу я ждать до вечера. Поедемте ко мне.

— У меня же работа.

–???

— Ладно, к черту работу, все равно опоздала.

Они опять сидели в машине.

— Так куда ехать? — мрачно спросил водитель.

— На Остоженку. Со стороны Кропоткинской, там я покажу, куда.

— Мужик, ты знаешь, сколько это будет стоить?

— Пятидесяти хватит?

— Семьдесят.

— Идет.

— На нового русского вы не похожи, — сказала Маша.

— Я и не новый русский. Я старый еврейский.

— А чем вы занимаетесь?

— Разным. Я художник.

Маша поскучнела.

Они пришли к нему в комнату и сразу занялись каким-то отчужденным, словно обязательным сексом. Потом Лев Борисович встал, надел джинсы и открыл купленную вчера бутылку вина. Льву Борисовичу недавно исполнилось сорок, и он очень хорошо выглядел, особенно в джинсах. Не растолстел и не обрюзг в отличие от многих друзей молодости — возможно, благодаря полуголодной жизни в провинции на нищенскую зарплату, где его основной рацион составляли картошка и капуста. Только его темные волосы уже успели изрядно поседеть, но Льву Борисовичу даже шло, создавало образ «заслуживающего доверия».

— Извините, будем пить прямо из бутылки. Не помню, где тут стаканы.

— Это что, не ваша комната?

— Теперь моя.

— Не понимаю.

— Здесь жила моя сестра. Я похоронил ее сегодня.

— А-а. Сестра.. сестра… — и тут она начала тихо смеяться.

— Что ж тут смешного?

— Ох, ничего, извините.

— А ты, оказывается, красивая. — пробормотал Лев Борисович, глядя в ее неожиданно голубые глаза.

— Хорошенькая. — поправила его Маша.

Они целовались, а потом опять занимались сексом, потом допили вино, а потом Маша ушла, пообещав, что они непременно увидятся, если, конечно, он ей позвонит. Лев Борисович обнял подушку и, улыбаясь, уснул.